Я нашел гавань, прощайте, надежда и счастье!

Достаточно вы мною играли, играйте теперь другими.

Это исключительно изящпое двустишие заимствовано у того ученейшего автора, который, кто бы он ни был, весьма красноречиво и подробно описал гомеровским стихом;; Жилблазовы, / похождения  [941]; я не сомневаюсь, что оно и тебе понравится. Ради упражнения мы передали его ямбическими стихами так:

Я уже касаюсь гавани, прощай, надежда и счастье;

Вы довольно играли мною, играйте теперь другими.

Попробуем теперь передать также стихами двойного размера, если это будет угодно музам:

Гавань приняла меня в свое лоно,

Надежда и счастье, прощай!

Перестаньте играть мною;

Теперь уж играйте другими!

Но попытаемся также дать это чередующимися стихами: ты, любитель муз, призови их на помощь, может быть, они посодействуют тебе:

Меня уже согревает в своем лоне спокойная гавань:

О надежда и счастье, прощайте!

Не хочу быть больше вашею игрушкою, довольно.

Теперь уже играйте другими!

Я боюсь, что наделал ошибок. Но самая настоящая ошибка — это та, которую допускают при учении. Часто зло является добром. Почему? Думаешь ли ты, что я достаточно искупил вину? «Какую вину?» — спросишь ты.

А ту, что я вчера не был, как обещал, хотя п условно, как будто я наперед знал, когда давал обещание. Ибо я был у священника Григория (Доментеевского)  [942], человека, ко мне весьма расположенного, характер которого я очень люблю, не говоря уже о его дарованиях и образованности. Следовательно, то, о чем мы вчера имели в виду говорить лицом к лицу, придется заменить другими темами, чтобы некоторым образом компенсировать эту aTCpoaTftopiav  [943] и бодрым, веселым посещением возместить и покрыть то, что я не пришел. Далее, что касается того, чтобы поговорить секретно с нашим Николаем о вашей ссоре, то подожди немного. Обещаю вас помирить. Что сладостнее любви и согласия? Я знаю твой очень простой и безобидный характер, однако ошибки друзей мы должны искусно исправлять или переносить, если они не серьезны.

Твой Григорий Саввич

[Сентябрь — октябрь 1763 г.]

Здравствуй, воспитанник божественных муз, Михаил дражайший!

Счастлив тот, кто бежит от дел, Как древние христиане!

Кто свое сердце совершенствует добродетелями И очищает чтением священных книг! Горькая забота такое сердце не влечет, И никакой страх его не тревожит. Крепкими зубами его не снедает черная зависть[944] И не поедает[945] скверная похоть. Приятное время дарит нам покой В мире с небесными…

Но достаточно! Вернувшись из школы, я твердо решил с тобой основательно поговорить о подонках черни, сразу написал эти стихи, заглядывая в экземпляр нашего Флакка  [946]. Что поделаешь? Такой я человек: нет мне ничего приятнее, чем эти пустяки. И если я сталкиваюсь с человеком, увлекающимся теми же пустяками, я еле- еле не касаюсь головою звезд. Понимаешь ли, куда клонят эти напыщенные речи, как он же говорит.

Скажу тебе: я намекаю на тебя, ибо я люблю тебя, а ты наравне со мною большой охотник к этим пустякам. Ибо моряк, как говорят, хорош для моряка, осел для осла, а свинья для свиньи.

Будь здоров, мой дражайший любитель муз!

Твой сопитомец муз Григорий Саввич

Вчера я встретил нашего Николая  [947], и мы зашли в мой музей, если я не ошибаюсь, в первом часу ночи. Отбросив все околичности, я говорю: «Почему ты сердишься на нашего Михаила? Или почему ты мне не сообщил, если он сделал такое, что даст тебе справедливое основание для неудовольствия?» Он отрицал, что был на тебя сердит, хотя и имел для этого справедливое основание; он был сердит, но перестал сердиться. Спрашиваю, что же он такое сделал? Во–первых, сказал он, ты когда‑то ему несколько раз писал в ответ на его письма надменно и дерзко, отвергая его дружбу и заявляя, что ты не желаешь иметь таких друзей и чтобы он искал друзей среди себе подобных, ибо ты боялся, что такие друзья вовлекут тебя в опасную компанию, результатом чего будет дурное поведение. Затем он рассказал, что ты избегал разговоров с ним, хотя он сам и желал бы поболтать с тобою. Словом, он не очень домогается твоей дружбы, раз ты в ней отказываешь. Он сказал о тебе почти все то, что ты сказал о нем третьего дня. Я ему по поводу этого говорю: «Как бы то ни было, ты, товарищ, перестань сердиться». Он поклялся, что никакой обиды на тебя не имеет. Так мы и разошлись. Я выразил догадку, Михаил, что он тебя заподозрил в том, будто ты в разговорах со мною плохо о нем отзывался. Он в этом признался. Комическое заблуждение! Мой Михаил, оставь всэ это! Что касается меня, то я признаю тебя ни в чем не виноватым; тем не менее мы часто неблагоразумно грешим в отношении друзей. Все это пустяки. Будь здоров!