Услышь, что говорит возлюбленный ученик Христа! Has 6 ajiapxavcov оо [Цтсоте copaxsv Auxoo, оо5' ifvuo aoiov…[964]

Чем больше, убегая от земли, ты избегаешь грехов, Тем ближе ты сможешь наслаждаться ликом божества. Та; |xev piottxis e; u) Ix^aXXe (jLspi|xva;. «Afiov ват' ovtu><; f^Tav о xaxacppov&v  [965]. Да здравствует новая добродетель божия! Так

устремимся к звездам. Что тебе до земли? У нее нет ничего хорошего. Отвергнув заботы — увлечения пустой толпы, Ты, Михаил, — истинный соперник ангелов, Но, Михаил, жаждешь ли ты наивысших даров

божиих?

Поэтому, чтобы ты мог беспредельно презирать

толпу,

«Ахоое та атсо xapSta;  [966].

Но прими, как говорят, это не краями губ. Ангел пребывает в теле, однако — дух, В теле скрывается Христос, но он бог. Презирай наслаждения и будешь великим

Аполлоном;

Даже более того — будешь этим главным отрагг^о*;  [967]; Но верь, хотя и не понимаешь: или после назовешь

меня

Лжецом, или я стану для тебя великим Аполлоном. Будь здоров, дорогой, и ангельский день проведи

по–ангельски! So; ao[xp, a^7)T7]; Грт^шрюд 6 Eap^tv[968]

1763, ноября 8

Первое стихотворение я тсвтсснтрса  [969] вчера, второе — сегодня утром.

Дражайшему Михаилу мир в господе!

Некогда в такую ночь мать родила меня на свет. В такую ночь проявились первые признаки моей

жизни.

Другая ночь была, когда, Христос бог мой,

Во мне родился этот дух твой,

Ибо напрасно бы меня родила моя родительница,

Если б ты не возродил меня, о свет мой, жизнь моя!

Возвратившись в свои музеи и вспомнив о дне моего рождения, о котором мне напомнили один друг и собственная память, я начал думать о том, как исполнена бедствий жизнь смертных. Мне показалось отнюдь не нелепою чья‑то догадка, будто только что родившийся ребенок потому тотчас же начинает плакать, что уже тогда как бы предчувствует, каким бедствиям придется ему когда‑то в жизни подвергнуться. Размышляя об этом один, я решил, что неприлично мудрецу ту ночь, в которую он, некогда родившись, начал плакать, ознаменовать бокалами или подобного рода пустяками; напротив, я и теперь готов был разразиться слезами, вдумываясь в то, каким несчастным животным является человек, которому в этом киммерийском мраке  [970] мирской глупости не блеснула искра света Христова. Таота ewo&v  [971], я сложил эти стишки и решил послать их тебе, моему превосходному другу, отчасти потому, что мы уже давно не беседовали между собою, как у нас заведено, и стали почти агсроот^орсл  [972], хотя душою я тебя ежедневно созерцаю, отчасти потому, что я имел в виду самым дружественным образом напомнить о том, что мы должны, оставив всякие обычные низменные пустяки, тем пламенней стремиться к тому, в ком заключены все сокровища мудрости и который один только, сделавшись нашим другом, может усладить все огорчения этой жизни, говоря: ef<b el(xi |xeb* 6[iojv, xal оо5еТ<; xaft' 6(ia>v  [973].

Будь здоров самый дорогой из всех!

Твой соученик Григорий Сковорода

Ноября 22, 1763 г.