Видишь правду сказано Аврааму, что семя его — вечное. Хочешь ли быть от рода Авраамова, — веруй в семя его, не его, но божие. Авраам же и мы прах есть. Сие‑то Авраам видел и возрадовался, и мы веруем, радуемся и хвалимся: «Знаю человека», «Возвратись в дом твой», «Внемли себе».

Тут плачь и просп лекарства. Внутри тебя божий человек, не за морем. Близ господа человек; не проси у раба от плоти твоей, сиречь у тела. Плоть — ничто же, она есть прах, и смерть, и тьма, и одежда, и гниль… Еще ли во околичнейшие наружности уклонилися, там‑то самая кромешная тьма, чем далее от чертога царя нашего, тем наружнейшее зло… Вот тебе, самаряннн, и трактир, и рай, и гавань! Се там маловерного из бури Петра привлек он. Тут ковчег блаженного Ноя успокоился.

«Там очень высоко взошли все с Давидом». «И полечу и почию».

Не бойся! Недалеко! Одень только мысли твои в крылья веры и любви божией. А я приношу его давно уже с Ма- риею, доволен благою для меня частию, чересчур пребывая, любезный друг, Вам покорнейшим слугою

Григорий Сковорода

Василию Михайловичу Земборскому, в Харькове

107

К В. М. Земборскому[1147]

[В Харьков] Из Гусинской пустыни от 10 мая 1779 года

Любезный благодетель Василий Михайлович!

Христос воскрес!

Давай мало побеседуем!.. Болишь, Лазарь!.. Боли, друг мой, пожалуйста, боли и поболи… Но боли, слышь, телом, а души да не коснется рука вражия! Душа наша в руке божией да будет! Тело на то родилось, чтоб болеть и исчезать, как луна. А душа есть чаша, наполняемая вечною радостью. Смотри, да не наполнится сия чаша дрождием грешным. Можно ли сие сделать? Очень можно. Взгляните на множество сидящих в темнице разбойников! Они крепчайшие зверей и скотов по телу, а сердце их немощнее воробья, гнилее молью съеденной тряпки. Взгляньте ж опять на гноище Иовлево! Тело его, как орешная скорлупа, от струпа сгнило, а душа, или мысли, в нем, как благовонное зерно кориандрово  [1148]; будто смирна издает благоухание блаженного веселия оного: «Радости вашей никто не возьмет от вас», «Не дал Иов безумия богу», «О господе похвалится душа моя». Если скорлупа быть может здорова с гнилым зерном, то и голова может радоваться при гнилом своем хвосте. Не обещал нам бог нерушимого телесного здравия во спасение нигде; и как не может сего сделать, так и неизреченная сила его в том утаилась, чтобы ему не мочь сделать ничего из тварей твердым, кроме самого себя, дабы мы, минув его, не похитили во основание нашего какого‑либо идола или тварь. Презри, пожалуйста, мех твой телесный. Вот тебе здравие, кушай на здоровье! «Веселие сердца — жизнь человеку, и радовалие мужа — долгоденствие» (Сирах).

Веселым бог сердце наше сделать может, а стерво  [1149]твое нетленным сделать не может и безболезненным. Для чего? Он еще поражает стерво и всяку молью подверженную гниль нашу. Для чего? Будто пастырь, поражая жезлом скотину, от болота отводит. Для чего? Резону не скажу. Для чего? Не может никто сказать: ни ангел, ни человек. Для чего? А вот для чего: бог есть высшая всех причин причина и резон. Ему все отдают причину, а он — никому. Если бы он отдавал отчет, имел бы зависимость, посему имел бы сверху себя начало и потерял бы божество. Не может он потерять божества. Правда ли? Весьма правда! Не может же и стерво наше получить божества, когда он не может потерять. Нет труднее, как глупый и ненадобный резон давать. Для того не может его ни ангел, ни человек сказать. Если б надобно, тогда можно б. Если спрашивать, для чего бог стерва сделать не может нетленным, равно значит спросить, для чего бог не может божества потерять. Нетленным быть и богом быть есть то же. Уже есть бог, как же можно желать, чтоб и плоть была богом? Два кота в меху скорее, нежели два начала, поместятся в мире. Когда желать сего — есть то чепуха, как же не безместный вздор спрашивать о сем и давать резон?

О боже мой! Сколь трудное все то, что ненадобное и глупое! Сколь легкое и сладкое все, что истинное и нужное. На что ж нам желать, чтоб плоть вечная была? Есть без нее вечный. Да исчезнет, как дым, всяка плоть, присный сей враг божий и наш! А мы еще обожить ее хотим. Уже червонец есть (бог — драхма  [1150]), на что желать, чтоб кошелек был червонным? Довлеет один. Но неверие наше не видит в мехе нашем драхмы. «Сей же стоит за стеною нашею» (Песнь песней).