Для диалектических материалистов истинное познание состоит из субъективных психических состояний, которые должны воспроизводить внешнюю реальность. Но почему они думают, что это чудо воспроизведения материальных вещей в психических процессах действительно имеет место? Энгельс следующим образом отвечает на этот вопрос: «…наше субъективное мышление и объективный мир подчинены одним и тем же законам и… поэтому они и не могут противоречить друг другу в своих результатах, а должны согласоваться между собою»[367].

Это утверждение, пишет он, является «…предпосылкой нашего теоретического мышления»[368]. Познер, цитируя Ленина, говорит, что диалектика есть закон объективной действительности и одновременно закон познания (34).

Учение о том, что субъективная диалектика соответствует объективной, не может быть доказано, если мы примем теорию познания диалектического материализма. Согласно этой теории, мы всегда имеем в сознании только субъективную диалектику, и ее соответствие объективной диалектике должно навсегда остаться гипотезой, которую невозможно доказать. Более того, эта гипотеза не объясняет, каким образом возможна истина о внешнем мире.

Диалектические материалисты рассматривают закон диалектического развития как закон, имеющий всеобщее применение. Поэтому не только мысль, но и все другие субъек-тивные процессы, такие, как, например, воображение, подпадают под его действие. Но если субъективный процесс воображения не дает точного воспроизведения внешней реальности, подчиняясь, однако, тому же закону, субъективный процесс мышления также может не воспроизводить ее.

Пытаясь установить критерий соответствия между субъективным познанием внешнего мира и действительной структурой этого мира, Энгельс, вслед за Марксом, находит его в практике, а именно в опыте и промышленности.

«Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить нашим целям, то кантовской неуловимой (или непостижимой: unfassbaren — это важное слово пропущено и в переводе Плеханова, и в переводе г. В. Чернова) «вещи-в-себе» приходит конец. Химические вещества, производимые в телах животных и растений, оставались такими «вещами-в-себе», пока органическая химия не стала приготовлять их одно за другим; тем самым «вещь-в-себе» превращалась в «вещь для нас», как, например, ализарин, красящее вещество марены, которое мы получаем теперь не из корней марены, выращиваемой в поле, а гораздо дешевле и проще из каменноугольного дегтя»[369].

Диалектическим материалистам этот аргумент Энгельса пришелся весьма по вкусу; они с восторгом повторяют и развивают его[370]. И действительно, успешная практическая деятельность и ее поступательное развитие дают нам право утверждать, что мы можем обладать истинным познанием мира. Это, однако, ведет к выводу, неблагоприятному для сенсуалистической теории «копирования» реальности. Важно выработать теорию познания и мира, которая давала бы разумное объяснение того, как субъект может обладать истинным знанием не только о своем опыте, но и о реальной природе внешнего мира, независимой от наших субъективных познавательных актов.