— Возьмите историю русской литературы. Толстой страстно обличал социальную неправду и многие традиции. И пусть он тщетно пытался создать универсальную религию из обломков восточных верований и называл это обновленным христианством. Это трагедия его личности. Но мы будем всегда восхищаться его нравственным пафосом. Обличителями и инакомыслящими были и Чаадаев, и Гоголь, и Салтыков, и Достоевский…

— Как тогда относиться к нашей литературе периода застоя?

— Если это была настоящая литература, она всегда почти была хотя бы с подтекстом свободного мышления. Преимущественно это была фантастика — за ней не так приглядывали.

— Поэтому вы ее так любите?

— Нет, не только поэтому, фантастика дает много простора мысли. Но вот некоторые романы Стругацких явно содержали в себе вызов эпохе застоя и печатались с трудом, их теснили, но все–таки их книги выходили. Такие, как «Обитаемый остров» и «Улитка на склоне». «Улитку» я считаю гениальным, лучшим произведением этих лет вообще. Кстати, целиком она так и не была напечатана. Части книги разбросаны по разным журналам и альманахам.

— В то время, когда мы ждали новых книг от Стругацких, ваши читатели ждали книг от вас. Но, как известно, у нас богословских авторских книг не печатают.

— В марте этого года как раз исполнилось 30 лет со времени появления моей первой статьи в «Журнале Московской Патриархии». Их потом было опубликовано несколько десятков. Одновременно я писал книги для друзей и прихожан. Имени своего я не ставил, поскольку мои читатели сами знали, кто автор. Конечно, увидеть света они не могли — распространялись в самиздате. А в 1968 году неожиданно для меня в Бельгии вышла моя книга «Сын человеческий» — о жизни и личности Христа. Издатели из центра Восточного христианства снабдили ее псевдонимом, то же произошло с другими книгами. Лишь потом они стали выходить под моим именем.

— Отец Александр, за границей все это время печатали русских богословов, в основном умерших, из здравствующих — только вас и Дудко. Извините за любопытство, но оно естественно, — а гонорары за богословские книги выплачивают?

— Русские издания там безгонорарные. Я им благодарен уже за то, что не платил за краску и за бумагу.

Русских религиозных философов знают во всем мире. Двадцатый век ими гордится. Только у нас они до последнего времени были неведомые существа. И это неудивительно. Церковная научная мысль у нас была разрушена полностью. Все духовные школы были закрыты, печатные органы ликвидированы. Все богословы либо погибли, либо лишились Отечества. Православному богословию это нанесло серьезный удар.

— Мы знаем, что атеизм появился не в 1917–м. Видите ли вы разницу между атеизмом до и после революции, или ее нет?

— Атеизм всегда был атеизмом. Только «до» он был волеизъявлением человека и свободным неприятием веры, а «после» стал выгодным, его поддерживало и охраняло государство. И это уже нарушение принципа светского государства. Говорят, что церковь вступила в Константиновскую эру, когда в IV веке получила поддержку империи. Так вот, некоторые историки иронически говорят, что с 1920 года атеизм вступил в свою «Константиновскую эру», стал у нас государственной религией, а вовсе не свободным мировоззрением. При этом он проявлял себя исключительно трусливо, потому что не давал другим мнениям открыто высказываться, используя свое привилегированное положение.

— Как, по–вашему, менялось отношение государства к церкви?

— Я думаю, что вначале с церковью все же считались. Позже, в 20–е годы, когда начались церковные расколы, когда она очень ослабла и ее авторитет утратился во многих слоях общества, это было использовано для тотального подавления религии. Что касается политики Сталина во время войны… Это тактическая уловка. Маневры с учетом интересов военных союзников и общего настроения в массах.