Но что это может значить? Это может означать либо, что «качество формы» вообще никакие связано с остальными частями, а стоит к ним в отношении простого внешнего сосуществования, либо же, что особой связи здесь не нужно, потому что «качество формы» само есть не что иное, какмомент единения или связи между остальными частями. Первое допущение нелепо, ибо при нем вообще уже нельзя говорить о «целом» или «комплексе». Ясно, что, например, мелодия, как единое целое, есть нечто иное, как сумма отдельных звуков плюс сосуществующая рядом с ними, но без всякой связи с ними, форма отношения между ними. Целое есть единство, а не внешнее сосуществование многих отдельных элементов. Остается выбрать только вторую часть дилеммы. Но она, в сущности, означает уже отказ от рассматриваемой теории.

В самом деле, что мы хотим сказать, когда говорим, что «качество формы» есть не что иное, как характер объединения, отношения связи между элементами? Это значит, что «качество формы» есть вообще не особая часть целого, амомент, конституирующий целое как таковое в отличие от его частей. Отношение между частями есть не какойлибо особый элементе составе целого, а именно то, что делает части частями целого, т. с. момент единства или целостности. Но это значит, что это отношение не может быть просто соподчинено отдельным частям и поставлено в один ряд с ними, т. е. что целое не может быть представлено, как совокупность частей + особый элемент «отношения». Ведь этот элемент не существует вообще вне объединенности частей в целом: целое не рождается из присоединения к частям какого‑то, независимого от целого, в себе самом пребывающего элемента R (отношения), а в последнем непосредственно и дано. Целое не может быть представлено символически в формуле АВ = (A + B+R), ибо тогда либо мы имеем раздельные A, B, Rvi совсем не имеем целого, либо же в лице того, что обозначено знаками сложения («плюсом» и скобками) мы имеем уже новое R-, напротив, целое есть именно просто (И + В), т. е. отношением содержится именно в моменте единства как такового:

АВ = (А + В)

Отношение R есть момент, конституирующий единство целого в отличие от его обособленных частей.

Существенно, таким образом, иметь в виду, что «отношение», «связь», словом то, что было обозначено неудачным именем «качества формы», не есть что‑либо, отделимое от момента единства или целостности, а мыслимо только непосредственно вместе с последним. Оно неотделимо не только в реальном, но и в логическом смысле. Правда, на это можно возразить, что «отношение» все же не тождественно с моментом единства, как таковым, ибо единство всюду есть одно и то же, тогда как отношения могут быть многообразными. Более того: для некоторых «целых» различие возможных «отношений» между частями гораздо более характерно, чем различие по их составу, т. е. по входящим в них частям, и именно это обстоятельство, главным образом, послужило основанием признать в отношении особое «качество», т. е. особый элемент целого. Так, например, мелодии, объединяющие разные звуки в одинаковом отношении (т. е. одна и та же мелодия в разных тональностях), гораздо сходнее между собой, чем комбинации одних и тех же звуков в различных отношениях (например, в разной последовательности и ритмике). Это указание само по себе, конечно, вполне справедливо. В целом мы должны различать, с одной стороны, общий момент единства как таковой и, с другой стороны, многообразие различных форм единства. Но это не значит, что эти «формы» суть элементы, мыслимые вне самого единства. Мы имеем здесь последнюю ступень абстракции, которая дает логически неразрывную сопринадлежность соотносительных моментов: единство есть единство определенной формы, и форма есть всегда форма единства. В основе этого соотношения лежит, следовательно, последнее единство моментов единства (целостности) и формы (отношения). Оба момента, не совпадая между собой в смысле логической тождественности, даны неразрывно, слиты в высшем единстве. Отсюда во всяком случае ясно, что момент «формы» или «отношения» принадлежит не к среде слагаемых целого, а к среде целого как такового.

Из сказанного ясно, что в лице рассмотренных нами чувственно–наглядных целых, т. е. в тех случаях, когда целое выступает перед нами как особое представление, по содержанию не тождественное совокупности содержаний его частей, мы имеем такие целые, которые не стоят в отношении частичного тождества к содержаниям своих частей. Здесь во всяком случае целое не только не тождественно простой совокупности своих частей, но не тождественно и этой совокупности плюс какой‑то избыток Так как этот «избыток» принадлежит к природе целого как такового, а не является отдельной частью целого, то в лице целого мы имеем нечто вообще совершенно новое, если и сравнимое с содержаниями его частей, то не через соотношение тождества. ЦелоеАШ не есть А, В, и сверх того еще что‑то. Так как это «еще чтото», это «отношение» неотделимо от самого целого, то неосуществим и остаток из этого вычитания, именно отдельные определенности An В. Целое, как целое, есть именно единство (AS), некоторое неразложимо–простое содержание, в котором отдельные части А, В погашены и сменены чем‑то новым, именно — целым как таковым. Целое не тождественно механическому сочетанию своих частей с объединяющим их отношением; правда, мы можем «найти», «усмотреть» в нем и его отдельные части; но когда мы их «находим», тогда у нас уже нет целого как такового; другими словами, целое разложимо на свои части, но так, что при этом перестает быть целым. Следовательно, целое как таковое может только наводить нас на свои части, быть основанием для них, но не может быть тождественно им.

И теперь мы можем обобщить наше рассуждение. Мы видели, что то, что было названо «Gestaltqualitat», т. е. такое целое, которое непосредственно дает впечатление чего‑то иного, чем его части и которое основано на своеобразной связи или форме объединения частей, не может быть поставлено к своим частям в отношение частичного тождества. Но как обстоит дело с целым как чисто логическим понятием? Как обстоит дело с целым там, где целостность создается не каким‑либо наглядным впечатлением, не выступает перед нами непосредственно, как особое содержание, а есть просто логическое единство какого‑либо множества отдельных содержаний? Казалось бы, здесь целое и есть не что иное, как простая «сумма» своих частей, ибо раз оно основано исключительно на формальной логической функции «объединения», так сказать, на логическом знаке плюс, на пустом, бессодержательном смысле союза «и», то оно и есть не что иное, как все его части, взятые вместе, и всякое иное толкование его немыслимо. В ответ на это достаточно привести одно простое и самоочевидное соображение: «целое» есть во всяком случае нечто, т. е. имеет свой особый логический смысл, и потому оно не может быть тождественно простому сосуществованию его частей, взятых в отдельности; в противном случае слово «целое» было бы пустым звуком, лишенным смысла. То, что вводит здесь в соблазн, есть арифметическое понятие суммы: где в целом нельзя найти ничего, кроме «суммы» его частей, там между ним и его частями ставится знак логического тождества. Но ведь уже со времени Канта мы знаем, что сумма, будучи арифметически равной или эквивалентной своим слагаемым, логически не тождественна им: 12 есть иное, новое число, а не простое повторение 7 + 5. Сумма отличается от простого внешнего сосуществования своих слагаемых именно тем, что она есть синтез или единство этих слагаемых·, в ней множественность слагаемых исчезла, сменившись единством самой суммы. Если не упускать из виду этого самостоятельного значения суммы как осуществленной суммы, в отличие от простого сосуществования его слагаемых или от «суммы» как простого обозначения задачи объединения слагаемых, то обозначение целого как «суммы» его частей будет равнозначно не отрицанию самостоятельного его значения в отношении составляющих его частей, а, напротив, егоутверждению. Сумма £4+В) как единство есть логически нечто иное, чем необъединенное сосуществование Ан В. Более того: самостоятельность целого, которое есть только «сумма» своих частей, выступает еще гораздо яснее, чем самостоятельность целого, опирающегося на своеобразную форму связи между частями. Ибо если там еще возможна была мысль рассматривать целое как итог механического присоединения к его элементам особого отдельного начала, именно «отношения», то здесь это невозможно: нельзя же, в самом деле, сказать, что (А+В) отличается от своих частей тем, что, кроме них, в его состав входит знак–н, ведь это значило бы, что (А+В) есть А плюс В плюс +, что бессмысленно. Напротив, здесь непосредственно совершенно ясно видно то, что выше нам пришлось доказывать, именно что отношение между частями и есть не что иное, как единство частей в целом. То, что мы можем здесь назвать «отношением» между частями, есть именно отношение единства, отношение соучастия в целом; и потому сказать, что целое создается здесь через присоединение к частям особого отношения, значит впасть в нелепый порочный круг. Здесь ничего не остается, как либо вообще отвергнуть понятие «целого», как бессодержательное, т. е. признать, что (А + В) тождественно простому сосутцествованиюВ. В (мы не можем даже сказать: сосуществованиюА и В, ибо в слове и мы уже имеем нечто новое по сравнению с частямиВА), — либо же признать, что целое (А+В) есть, в качестве целого, нечто по существу логически неразложимое, т. е. что оно содержит единую мысль, которая сменяет разъединенные содержанияВ В новым содержанием (А + В).[116]

Итак, всякое целое, совершенно независимо от своеобразия возможных форм его единства, именно в качестве целого мы обязаны логически признавать за особое содержание, отличное от содержаний его частей. Точнее говоря, в «целом» мы должны различать две стороны. Целое, как целое, есть своеобразное, неразложимо–единое определенное содержание, которое, как всякая определенность, тождественно только себе самому и отлично ОТ всего иного. В этом смысле целое (А+В) есть только (А +В) и не есть ни А ни В в отдельности. С другой стороны, поскольку целое рассматривается в отношении к его частям, оно есть то, в чем заключены или содержатся эти части, т. е. оно есть многообразие частей. Но это «есть» уже не значит «тождественно»; напротив, многообразие частей усматривается только через отвлечение от целого как единства. Внимание может быть направлено то на цел ое (А + В), то на его частиА и В·, то и другое стоит в отношении эквивалентности, но не в отношении тождества: всюду, где мы имеем целое (А + В), мы имеем и его частиА и В т. е. на основании целого мы имеем право утверждать наличность его частей. Отсюда следует, что отношение между целым и его частями есть не отношение (частичного) тождества, а должно быть рассматриваемо по аналогии с отношением необходимой синтетической связи.

Но теперь мы должны обратить внимание и на иную сторону этого отношения, в силу которой оно отличается от того соотношения, которое мы в других случаях называем синтетической связью в противоположность тождеству. Что отношение^ +В), как целого, к его частям А и В, не будучи отношением тождества, вместе с тем отличается каким‑то особым своеобразием от обычного отношения синтетической связи, т. е. от отношения междуА и В где из А вытекаетВ — это ясно само собой. И лишь это различие дает оправдание ходу нашего размышления; ведь в противном случае мы были бы приведены к порочному кругу: поставив себе задачей объяснить загадку логического следования одного из другого, т. е. синтетической связи между разными содержаниями, мы, через сведение этого отношения к отношению между «исконным единством» и отдельными определенностями, и через дальнейшее сведение последнего к отношению между целым и его частями, снова вернулись бы к своей исходной точке—к отношению синтетической связи. На самом деле это, конечно, не так. Целое (А + В), не будучи само определенностью^ вместе с тем стоит к нему в каком‑то ином отношении, чемВ которое целиком находится внеА; и из этого целого (А+В) его частьА вытекает иначе, чем из А вытекаетА? (в случае синтетической связи между ними). Уясним себе самоочевидное своеобразие этого отношения: целое (А + В), если рассматривать его с точки зрения его отношения кА, есть, очевидно, (А + ηοη–А); а это значит: не будучиА, т. е. будучи в этом смысле поп–А, оно вместе с тем не тождественно простому поп–А, поскольку поп–А есть сфера, которая стоит только вне А Оно именно объемлегобе сферы: и сферуА, и сферу попА. И потому, не будучи само определенностьюА, оно ведет к последней не вне себя (как это имеет место в отношении подлинной синтетической связи), а внутри себя. Это отношение мы называем отношением вмещения·, оно отличается от чистого тождества тем, что оно есть отношение между разными содержаниями, а от синтетической связи междуА и ηοη–А тем, что оно означает именно внутреннюю близость содержаний, т. е. что содержание целого ведет к содержанию части не вне, а внутри самого себя.

Это отношение может быть уяснено также через аналогию с отношением сходства, ибо в лице сходства мы имеем также связь, которая стоит по ту сторону противоположности между чистым тождеством и чистым различием. Правда, обыкновенно принято рассматривать логически сходство как со — четание частичного тождества с частичным различием, т. е. вообще не признавать его самостоятельной логической категорией. Если мы имеем два «сходных» комплексаАВ и АС, то, по–видимому, нет ничего легче, как усмотреть в них частичное тождество в лицеА 1 и частичное различие в лице В vs. С. Однако предыдущее исследование само собой свидетельствует о ложности этого объяснения: если целое есть нечто своеобразное, несводимое к содержаниям своих частей, то и отношение между двумя целыми, имеющими тождественные части, есть своеобразное отношение, которому только сопутствует отношение его частей, но которое само не тождественно им. Поэтому сходство между комплексамиАВ и АС, как целыми, есть самостоятельное и неразложимое отношение, с которым только непосредственно связаны отношения тождества и различия их частей.[117] Целые (АВ) и (АС), будучи сами неразложимы, как целые, остаются между собой в неразложимом и первичном отношении сходства, тогда как части их А, В, С в то же время находятся в отношениях тождества и различия. — Самостоятельность отношения сходства между целыми АВ и АС легко может быть показана и с другой точки зрения, именно из того, что это отношение ссгъусловие частичного тождества. В составе комплексов АВ и АС мы имеем тождественную часть А, которая есть, таким образом, тождественное в различном. Но как могло бы тождественное находиться в различном, если бы мы имели только одни отношения тождества и различия в том смысле, в котором они исключают друг друга? Если мы разделим комплексы АВ и АС на их части, то мы имеем, с одной стороны, тождественную часть А, которая вообще не в чем ином не находится, а есть только в себе самой, и, с другой стороны, различные частиА и С, между которыми нет никакого тождества. Следовательно, отношение тождественности в различном предполагает целостное отношение между комплексамиАА? иАС как таковыми, т. е. особое единое отношение, которое вмещало бы в себе частичное тождество с частичным различием. Таким образом, тождество части в такой же мере предполагает сходство целых, в какой последнее предполагает первое: ни одно из этих отношений не «сводимо» к другому в смысле простой тождественности между ними, а оба соотносительны и взаимно предполагают друг друга.[118]

Отношение сходства, установленное нами между целыми, имеющими тождественную часть, может быть перенесено и на отношение между целым и его частями, т. е. на отношение вмещения. ОтношениеАВ, как целого, кА и В в отдельности не есть, как мы видели, отношение частичного тождества, ибо в AS, как целом, А и В, как отдельные определенности, уже погашены и сменены совершенно новым и единым содержанием АВ; но вместе с тем это не есть и чистое различиеAS не исключает А и В, не противоречит им, а, напротив, не только совместимо с ними, но даже их требует, и притом требует не за своими пределами, а именно внутри себя. AS, не будучи тождественноА и В в отдельности, внутренне родствен но v сходно им. Но принципиальное своеобразие этого случая сходства от обычного типа отношения сходства (т. е. сходства между комплексами с тождественной частью), состоит в том, что здесь первый член соотношения (комплекс АВ) сам собой порождает второй (т. е. части А и В), и притом так, что второй член, не совпадая с первым, вместе с тем не содержит ничего материально нового по сравнению с ним. Вместе с целымАВ логически сразу даны и не совпадающие с ним, но внутренне сходные с ним и материально всецело в нем обоснованные содержанияА и В, которые именно в силу этого отношения и суть его части. Здесь мы имеем точное определение понятия целого и части. Где определенное содержание само собой, т. е. вне сравнения его с каким‑либо материально иным содержанием, ведет к новому содержанию через непосредственную связь сходства, там мы имеем отношение «вмещения», т. е. отношение между целым и частью. Содержание должно быть признано «целым», если вместе с ним нам непосредственно дано некоторое многообразие иных содержаний, не заключающих в себе никакого материального обогащения, причем отношение последних к целому есть выходящее за пределы чистого тождества и различия первичное· соотношение сходства.[119]

4. Если мы теперь попытаемся применить результаты, к которым мы пришли в исследовании отношения между целым и частью, к основной теме нашего размышления — к отношению между «исконным единством» и отдельными определенностями, то само собой ясно, что такое применение не может быть сделано без ограничения, т. е. что отношение между «исконным единством» и определенностями не может быть признано просто частным случаем отношения между целым и его частями. Дело в том, что при рассмотрении этого последнего отношения мы уже стояли в сфере, подчиненной закону определенности, т. е. мы с самого начала обращались с «целым» и «частями» как с некоторыми определенностями, и отношение между ними должны были понимать как отношение между разными определенностями. Напротив, отношение «исконного единства» к определенностям, из него вытекающим, очевидно, есть нечто иное, чем отношение между разными определенностями. Здесь речь может идти не о подчинении последнего отношения первому, а только об аналогии меж-· ду ними. К счастью, однако, перенесение рассмотренного отношения между целым и частью в интересующую нас область ведет не к дальнейшему усложнению анализа, а, наоборот, к его упрощению. Ведь главная трудность исследования отношения между целым и частью заключалась в том, что целоеАй, включая в себяА и будучи в этом смысле связано с ним отношением тождества, вместе с тем, именно в качестве особой определенности, должно было рассматриваться как нечто отличное отВ т. е. как поп–А, и вся парадоксальность этого отношения сводилась, в конечном итоге, к тому, что ηοη–А в себе самом содержитА (или, что ηοη–А -А+ поп–А). Но именно от этой трудности мы избавлены теперь, в исследовании отношения, между исконными единствами и отдельными определенностями. Ибо это исконное единство, не будучи само собой определенностью, уже не может быть охарактеризовано, в своем отношении к А, как поп–А. Оно есть такое целое, которое принципиально, по самому своему существу, возвышается над противоположностью между А и поп–А, ибо эта противоположность, как мы выше видели, возможна сама только на его почве. Совмещая в себе части А и ηοη–А, оно есть, по существу, нечто третье в отношении их. Будучи отличным от А, она вместе с тем отлично и от ηοη–А; иначе говоря, различие между исконным единством и отдельной определенностью лежит в совсем другом логическом измерении, чем различие между определенностями, которое мы выражаем в отношении междуА и поп–А. Это различие — выражаясь терминами Дунса Скота — есть различие между поп idem, но не между distincta, или, пользуясь более современными терминами, мы можем сказать, что это различие лежит не в области логического качества (т. е. не в области положительного и отрицательного), а в области модальности. То же самое мы можем выразить теперь и с положительной стороны. Если отношение между целым и частью, будучи отношением между разными определенностями, с положительной своей стороны есть отношение вмещения, т. е. такое отношение, в силу которого целое, будучи ηοη–В вместе с тем внутри себя самого содержитА или необходимо ведет к нему, то отношение между «исконным единством» и отдельной определенностью есть отношение, в силу которого целое, не будучи ни А, ни ηοη–А, а находясь в иной сфере, с необходимостью ведет кА или содержит в себе А. Это отношение мы называем отношением металогического единства. Оно по своей природе близко к отношению сходства и, в особенности, к отношению «вмещения», ибо исконное единство, не совпадая с отдельными определенностями, ведет к ним внутри самого себя; т. е. отношение это есть нечто третье по сравнению как с отношением тождества, так и с отношением внешней синтетической связи между разными определенностями. Поскольку в лице целого АВ мы имеем в виду особую определенность, его отношение к А есть отношение «вмещения», в силу которого целое, будучи ηοη–А, в себе самом содержит А Если же мы откинем это подведение отношения между целым и частью под отношение между разными определенностями, то мы получимметалогическое единство в его чистом виде: это есть непосредственная связь единства (АВ), поскольку оно само не есть третья определенность С, с его частями — определенностями А и В.[120]