Кто хочет заниматься государственным строительством, тот пусть идет в демократию; там, как на ярмарке форм общежития, он найдет все, что ему нравится. В образцах недостатка не будет. В этом государстве нет необходимости быть способным к управлению, чтобы управлять, и нет надобности подчиняться управлению, если этого не хочешь; нет нужды воевать, когда воюют другие, ни жить в мире, когда другие заключают мир, разве только сам захочешь мира. И если тебе придет в голову, ты можешь там судить и властвовать, хотя бы закон тебе воспрещал и то и другое. Чем это — не сладкая и не божественная жизнь?"

"Что может быть краше милости к осужденным? Не видал ли ты в этом государстве людей, которые, будучи присуждены к смерти или к изгнанию, тем не менее остаются, вращаются в его среде и величаются как герои, словно никто этого не замечает и об этом не заботится". Люди все могут попирать ногами, если только они нравятся таким."Таковыми и подобными сему свойствами обладает демократия — образ правления приятный, пестрый и анархический, одинаково дающий равенство равным и неравным"(VIII, 557—558).

III

Из дальнейшей беседы оказалось, что Платон хорошо знаком с целым рядом современных явлений — с педократией, с демократической"диктатурой", с террором двух 'видов, с экспроприацией и в частности — с безвозмездным отчуждением земель. Неудивительно, что он полон самых мрачных предчувствий относительно будущего: он — того мнения, что демократия вообще таит в своих недрах тиранию и роковым образом должна в нее выродиться.

Переход к тирании, по его мнению, коренится в самой природе демократии; он подготовляется тем самым, что в ней всего сильнее, — "неумеренной жаждой свободы и небрежением всех прочих благ".

"Опьяненная сверх меры беспримесным вином свободы, демократия в конце концов обрушивается против правителей, если они недостаточно мягки и не дают широкой свободы: она наказывает их, как преступников и олигархов. Тех же, кто подчиняется властям, она презирает как раболепных и ничего не стоящих; публично и в частной жизни она воздает хвалу и честь равенству властителей с подвластными и подвластных с властителями. В таком государстве по необходимости свобода распространяется на все: она проникает в частные жилища; и под конец анархия вселяется в самых животных. Отцы привыкают равняться с детьми и боятся своих сыновей, сыновья же почитают себя равными отцам, не уважают и не страшатся их, дабы быть свободными… В таком государстве учитель боится своих учеников и льстит им и ученики презирают учителей, а также педагогов. Вообще же

==305

молодежь равняется со старцами, соперничая с ними в словах и в делах; а старцы спускаются до уровня молодежи в избытке угодливости и шутливых речей; они подражают молодым, дабы не казаться суровыми и деспотичными. Насколько здесь домашние животные свободнее, нежели в других государствах, этому не поверит тот, кто сам этого не наблюдал. Согласно поговорке здесь собаки воистину становятся подобными их госпожам; ослы и лошади приучаются выступать. свободно и величественно, и лезут на тех, кто не уступает им дорогу".

"Как нервны становятся здесь граждане! Когда в чьих‑либо словах они увидят малейший намек на рабство, они тотчас приходят в нетерпение и негодование. В конце концов, они ни во что не ставят ни писаные, ни неписаные законы, дабы никому и ни под каким видом не быть подвластными".

"Таков тот прекрасный и юношеский образ правления, из коего рождается тирания"(VIII, 562—563).

Крайности всегда свойственно вырождаться в противоположную крайность."В частной, как и в общественной, жизни чрезмерная свобода может перейти только в чрезмерное рабство". Происходит это таким образом. —

В демократии есть три породы людей — прежде всего"расточители и бездельники; из них те, кто посмелее, стоят во главе, а более робкие за ними следуют; они подобны трутням, только одни с жалом, а другие без жала". Эти люди есть и в олигархии;  40 там они не в чести и удалены от власти, а потому бессильны и бездеятельны;"напротив, в демократии этот род людей за немногими исключениями стоит во главе. И те, кто повострее из их, говорят и действуют; прочие же сидят вокруг ораторской i–ðèáóíû, шумят и не допускают, чтобы кто‑либо возражал; так что за немногими исключениями все вершится в демократиях этим родом людей".

Другой класс в демократии — богатые:"это — то, что называется пища для трутней". Из этого источника проистекает самый обильный и легко добываемый мед для трутней.

Наконец, третий класс — простой народ; это — рабочие, живущие личным трудом, и безработные, малоимущие; в демократии это — класс самый многочисленный и, когда он соберется вместе, наиболее могущественный. Но собирается он не часто, разве только когда нужно добыть меду. Он его и добывает, если только власть имущие в силах отнять имущество у богатых; они распределяют добычу между чернью, но большую часть присваивают себе.