Эллинистически–римская эстетика
Между прочим, Диоген критически относится к обычным рассказам о смерти Эмпедокла, которые сводились или к тому, что во время отдыха после пира появился небесный свет, который и вознес его на небо, или к тому, что он бросился в Этну ради собственного обожествления. Диоген приводит и мнение о том, что Эмпедокл попросту уехал в Пелопоннес и там умер. Кроме того, Диоген передает еще и разные другие сведения о смерти Эмпедокла.
Появлялся среди людей Эмпедокл всегда в царственном виде, в багрянице с золотым поясом и с дельфийским венком на голове, в окружении многочисленной свиты. Вообще же говоря, отношение Диогена к Эмпедоклу не лишено скептицизма, если не прямо насмешки, как об этом можно судить по приводимым у него стихам.
4. Демокрит. О Демокрите мы читаем, что он ученик «магов и халдеев» и что, много путешествуя, он побывал и в Индии, где якобы встречался с гимнософистами. Нрава он был замкнутого, проводил время отшельником в садовой беседке и даже поленился принести в жертву быка, которого его отец привязал к беседке. Из своих Абдер он выезжал в Афины, но за славой не гнался. Демокрит знал Сократа, а Сократ его не знал. Впрочем, как всегда, Диоген тут же приводит мнение, согласно которому Демокрит в Афинах вовсе никогда не был и предпочел своим именем прославить родные Абдеры. Об обучении Демокрита у пифагорейцев Диоген хотя и упоминает, но в конце концов считает это сомнительным.
Как мы зачастую видим, такого рода биографические сомнения у Диогена Лаэрция высказываются довольно часто, поскольку многознающий Диоген очень часто приводит по одному и тому же вопросу самые противоречивые мнения, не пытаясь их критиковать или сводить воедино.
Демокрит рисуется Диогену человеком трудолюбивым, но рано истратившим состояние отца и жившим в бедности. Однако силой своего красноречия он завоевал большую славу, был щедро награжден народом и удостоился торжественных похорон на государственный счет. Платон хотел сжечь сочинения Демокрита, но другие помешали ему это сделать ввиду большой распространенности этих сочинений. Не укрылось от всегда любопытствующего Диогена и то, что Платон в своих сочинениях не упоминает имени Демокрита, хотя он должен был бы это сделать.
Не упускает Диоген также и случаев проявления необычайной прозорливости Демокрита. По молоку он судил, например, какой масти коза, давшая молоко. А по внешнему виду женщины он сразу узнал, что в предыдущую ночь она лишилась невинности. Диоген вообще любитель рассказывать о том, как умирали философы. В отношении Демокрита тоже рассказывается, что, будучи больным и дряхлым стариком, он не хотел умирать во время праздника Фесмофорий, почему и велел каждый день подносить ему теплый хлеб, от вдыхания запаха которого будто бы и прожил три дня праздника и умер лишь после его окончания. А всего он жил больше 100 лет.
Между прочим, Диоген проявляет некоторого рода хронологический критицизм: сам Демокрит как будто бы говорит, что он был юношей, когда Анаксагор был стариком—на сорок лет старше его; а так как одно свое сочинение Демокрит написал, по его словам, через 730 лет после взятия Трои, то, значит, родился он в 80–ю олимпиаду, или, пишет другой источник Диогена, в третий год 77–й олимпиады, т. е. на год раньше Сократа. Здесь у Диогена поразительная точность, доходящая даже до отдельных годов олимпиад. Точность эта, однако, только видимая, поскольку о годе взятия Трои трудно судить даже нам, а еще труднее, вероятно, было самим грекам.
Теперь коснемся биографий Сократа, Платона и Аристотеля.
5. Сократ. Биография Сократа весьма характерна для стиля Диогена, он излагает ее очень подробно. Правда, из собственно биографических черт философа сообщается довольно мало. Говорится об его обучении у Анаксагора и других досократиков, о военной службе, о демократических наклонностях, даже о том, что он занимался торговлей в виде перекупки и перепродажи продуктов. Говорится о казни Сократа с подробным изложением истории его обвинения. Более интересно сообщение о том, что Сократ занимался моралистикой, риторикой, любил Еврипида и считал себя беспомощным для того, чтобы читать Гераклита, был самостоятелен в вопросах голосования.
Сократ отличался физической выправкой, воздержанностью, непротивлением злу, в риторике выступал против пустословия. Во время похода на Потидею однажды простоял целую ночь, не сходя с места, в размышлении. В старости стал учиться игре на лире и плясать. Смерть Сократа в тюрьме Диоген описывает явно по Платону.
Диоген Лаэрций правильно противополагает Сократа натурфилософам, поскольку, рассуждая о физических предметах, он все–таки первый начал учить об «образе жизни» (Н 20). Он умел убеждать и разубеждать. И когда своей победой в спорах доводил спорщиков до того, что те начинали его бить, то считал, что на это не нужно реагировать: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?» (ГГ 21). Сократ не любил жить на чужой счет, не имел рабов и говорил, что самое главное—это знание.
Отношение Сократа к его жене Ксантиппе изображено у Диогена Лаэрция вполне юмористически, в связи с этим высокая оценка мудрости Сократа дельфийским богом тоже получает юмористический оттенок: «Однажды Ксантиппа сперва разругала его, а потом окатила водой. «Так я и говорил, — промолвил он, — у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь». Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; он ответил: «А я к ней привык, как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гусиный гогот?» — «Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу», — сказал Алкивиад. — «А Ксантиппа рожает мне детей», — отвечал Сократ. Однажды среди рынка она стала рвать на нем плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: «Зачем? Чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: «Так ее, Сократ! Так его, Ксантиппа»?» Он говорил, что сварливая жена для него — то же, что норовистые кони для наездников: «Как они, одолев норовистых, легко справляются с остальными, так и я на Ксантиппе учусь обхождению с другими людьми».
За такие и иные подобные слова и поступки удостоился он похвалы от пифии, которая на вопрос Херефонта ответила знаменитым свидетельством:
Сократ превыше всех своею мудростью» (II 36—37).