Первый «момент» есть ощущения напряжения (Spannungsempfindungen), которые обыкновенно переживаются по всему телу, в особенности в области головы. Стиснутые зубы, сведенные брови, сжатые губы и пр. — все это относится к характеристике этого момента. Здесь как будто нечто подавляется или нечто схватывается второпях. Такая характеристика «феноменологического момента» волевого акта очень близка к характеристике Handlung уже тем, что здесь говорится не только об интенциональных отношениях, но и о причинных, что, как сказано, тщательно различается Ахом в теории[592]. Конкретная Bezugsvorstellung[593] вызывает известные ощущения, эти ощущения проявляются в различных физиологических и физических изменениях в организме. Ведь это есть уже Handlung, правда, в ее начальной форме, но если Handlung stellt die Verwirklichung des antizipierten gegentfandlichen Inhaltes des Willensaktes dar[594], то мы имеем здесь не что иное, как начало осуществления волевого акта, и рассуждения о Handlung добавят только такие же психологические и физиологические факты этих Spannungsempfindungen[595] для которых нет оснований употреблять особое обозначение «феноменологических». — Далее, Ах не проводит сколько–нибудь определенной параллели между вниманием и волей. Один раз[596] он даже отказывается употреблять термин «внимание». А между тем в том, что он называет волевым актом, напряжения внимания стоят на первом плане[597], и если иметь в виду, что внимание есть тоже акт произвольный (а не произвольным он не может не быть, раз его приходится силой удерживать; однажды[598] говорится, что в целях действия было один раз повторено 6 или 7 раз «Reimbilden»[599]), то здесь мы опять имеем дело с осуществлением определенного намерения, т. е. с Handlung, которая так тщательно отделяется Ахом от волевого акта. И не есть ли эти Spannungsempfindungen следствие этой концентрации внимания?

Далее, возьмем другой—Zustandlichesmoment[600] волевого акта. Это есть Bewusstseinslage der Anstrengung, момент затруднения, содержащегося в общем волевом акте в течение всего времени. Во–первых, мы не знаем, как понимает Ах Bewusstseinslage, т. к. в одном сочинении он сам отожествляет его с Bewusstheit[601], в другом очень тщательно отделяет его от последней, давая этому Bewusstseinslage такую общую формулировку, что под нее подойдет и его же собственная Bewusstheit. Во–вторых, если Ах, резюмируя свои выводы, говорит о Bewusstseinslage der Anstregung как об усилии воли, как о трудности задачи (ср. м. пр. 252), то ведь этой трудности не было бы, если не было осуществления намерения, т. е. опять той же самой Handlung. Здесь интересно обратить внимание на самый способ выражения Аха: «Что оно (т. е. В. d. Anstr.) дано, узнается из сравнения этого процесса с другими переживаниями, напр. с волевыми актами меньшей концентрации, или с теми, когда волевой акт наличен в качестве повторного акта, т. е. при тех двух «приведениях воли в действие» (Willensbetatigungen), которые мы позже узнаем под названием вторичных актов» [602]. Ясно, что, описывая этот второй «феноменологический момент» акта, Ах находится в пределах описания Handlung, и пояснить–то этот «феноменологический» признак он не может иначе как при сравнении его с «динамической» стороной воли.

Далее, рассмотрим третий «момент» акта, aktuelles Moment. Здесь мы опять встречаемся почти на каждой строчке со словом Betatigung[603]. Даже в голом перечнелении «моментов» в скобках стоит «die Betatigung: ich will wirklich»[604] [605]. Что квалификация этого ich will wirklich далека у Аха от полной ясности, видно из след. На стр. 10 он говорит: «Auf die verschiedenen Unterarten des Begriffs «Bewusstheit» wie Gedarike, Dallenz, Willensakt u. dgl….»[606] Конец фразы для нас не важен, но важно здесь указание на то, что Willensakt есть Unterart des Begriffes «Bewusstheit», вид понятия Bew. A Bew., по собственному определению Аха, есть «наличность неконкретно данного знания». Значит, выводим мы, волевой акт есть неконкретность. Однако в другом месте Ах говорит, что «допущение, будто акты суть только интенциональные переживания и не суть душевные действия (seelischen Betatigungen), совершенно не верно». Может быть, эти seeliche Betatigungen нужно понимать как–нибудь иносказательно, но я могу понять их только как те же самые Handlungen. Мне кажется, что в этом актуальном моменте суммарно обозначено вообще действие воли, а в главе о Handlung эта сумма будет только разлагаться на свои слагаемые, на ускоряющие, замедляющие факты и пр.

Наконец, неясность границ Akt и Handlung вытекает, как кажется, и из четвертого «момента», gegenstandliches Moment. Он содержит в себе и то, что было предпринято, цель, и то, чем эта цель достигается, Bezugsvorstellung[607][608]. Во–первых, едва ли в феноменологии, не знающей законов причинности, можно говорить о достижении каких–нибудь целей; иначе незачем вводить и самое слово «феноменология» при описании обыкновенных психических и физиологических явлений. Во–вторых, если Bezugsvorst. есть действительно средство для осуществления намерения, то переживание этого Bezugsvorst. есть, кроме того, и известная часть актуального момента, относительно которого, несмотря на общую его неясность, уж во всяком случае ясно то, что в нем дело идет о каких–то seeliche Betatigungen, каких–то действиях, осуществлениях. А через актуальный «момент» этот предметный «момент» породнится и с Handlung, т. е. опять тот же вывод о неясности границ Akt и Handlung. Мне кажется, что здесь у Аха дело портится еще и слишком большой частностью примера с выученными и воспроизводимыми словами. Возьмем какую–нибудь Bezugsvorstellung более сложную. Предположим, что вы несете обязанности сценариуса на сцене. Вы должны следить за кулисами по тексту за ходом пьесы и выпускать артистов в известные моменты на сцену. Для каждого такого артиста ваш известный знак рукой и ваше торопливое восклицание: «Идите на сцену!» — будет ведь тоже такая же Bezugsvorstellung для известного рода действий. Если это движение рукой и эти слова были для артистов средством для их выхода на сцену и для начала известного монолога или диалога, то о присутствии актуального момента и начала Handlung у артистов при восприятии ваших знаков (и в моменты, близкие к этому восприятию) ясно свидетельствует и общее приподнятое состояние духа артиста, его нетерпеливое ожидание ваших знаков и чрезвычайно сильная концентрация внимания на эти знаки, разрешающаяся при долгом их отсутствии в повторении полушепотом начальных слов диалога и масса всяких других явлений, которые трудно характеризовать иначе чем при помощи понятия Handlung.

На этом мы кончаем рассмотрение четырех «моментов» в «феноменологии воли». Мы ничего не говорим ни о том, возможно ли вообще такое деление: акт и действие, ни о том, есть ли у Аха материал для такого деления, если его предположить с какой–нибудь точки зрения, или его нет; мы только говорим, что у Аха не сходятся концы с концами, не сходится первоначальное определение действия как осуществления намерения и акта как непосредственной феноменологической данности— с конкретным выполнением этих определений.

Словом, все это то же самое, что мы находили раньше и в других вюрцбургских исследованиях.

К числу крупных исследований, примыкающих к той же Вюрцбургской школе, принадлежит исследование Швита (P. Schwiete). tJber die psychische Representation der Begriffe [609]. Изложивши историю проблемы от Локка, Швит ставит своей задачей изучение различных способов, при помощи которых даются изолированные значения слов у отдельных людей[610]. Он старался установить индивидуальные особенности представливания и определить типы представлений, предполагая связать с этим проблему репрезентации понятий. Главные эксперименты состояли у него в вызывании разнообразных репродукций, как свободных, так и с исполнением известных задач, как с инструкцией «как можно скорее», так и с произвольной длительностью процесса.[611] Выводы из этих экспериментов вращаются у Швита вокруг того основного, что мы нашли в первых вюрцбургских исследованиях. Но нужно отдать ему справедливость: выводы его очень осторожны и не идут так далеко, как у Мессера, напр., или у Бюлера. Выводится, что понятие не реализуется в сознании в виде единого, общего представления, но состоит из процессов отчасти бессознательных, из возникновения какого–нибудь представления, из какой–нибудь темной логической связи или общего круга представлений, причем всем этим создается «характер знакомости» понятия. Что же касается дальнейшего развития репрезентированного понятия, то здесь мы находимся в области исключительно индивидуальной психологии. Здесь Швит отмечает: 1) «воззрительное содержание», 2) введение в знакомую логическую зависимость или в общий круг представлений, который стоит в связи с понятием, 3) метод определения понятия и 4) одновременно употребление всех этих или некоторых способов[612]. Так репрезентируется, по Швиту, понятие в психике.

Наконец, стоит упомянуть еще одно исследование почти уже наших дней, громадное по объему и интереснейшее по результатам, но уже выходящее за пределы нашего горизонта, — именно по своей законченности и самостоятельности. Это—Koffka К. Zur Analyse der Vorstellungen und ihrer Gesetze. Leipz., 1912. Оно всецело продолжает Вюрцбургскую школу и может служить последним наиболее полйым сводом всех проблем, затронутых в Вюрцбурге. Впрочем, надо заметить, что роковые для Вюрцбургской школы эквивокации повторены в известной мере и в исследованиях Коффки. Гейзер дал подробный анализ этого исследования; и он тоже находит у Коффки колебания в употреблении терминов bewusst, erlebt, gegeben, bemerkt, beachtet и т. д.[613] Иногда совершенно неправильно отождествляется Bewussxsein й Bemerken[614]—явление, как мы видели, в высшей степени характерное для всей Вюрцбургской школы. Интересно отметить то, что Гейзер в упомянутой статье делает Коффке упрек в неясности для испытуемых разграничений ассоциативно–репродуктивного переживания и активного мышления[615]. И этот упрек мы должны были сделать Вюрцбургской школе начиная с Марбе. Наконец, можно отметить вслед за Гейзером[616] и общую неразработанность такого важного понятия, как Tntention, несмотря на всю солидность исследования, тоже отмечаемую Гейзером[617].

До сих пор мы рассматривали Вюрцбургскую школу с точки зрения имманентной, т. е. не противопоставляли ей особой точки зрения, а говорили только, верна ли она сама себе, ясна ли она сама по себе и т. д. Теперь нам предстоит оценить в самых общих и эскизных чертах Вюрцбургскую школу уже вообще, узнать, насколько она вообще приближается к истине, утверждаемой нами по крайнему разумению. Однако, прежде чем приступить к такой задаче, полезно свести воедино то, что было сказано нами по поводу отдельных исследований с имманентной точки зрения. Это должно нам помочь связать ту и другую критику вместе и объяснить одну из них другою. Такая задача небесполезна потому, что слишком уж ясно совпадение тех особенностей разобранных нами исследований, которые представляются нашему взору промахами, и мы догадываемся, что здесь лежит какая–то и общая причина для этих промахов. Весьма существенно ждать, что установление этих особенностей окажется уже трансцендентной критикой. Поэтому попробуем систематически свести прежде всего предложенную выше критику школы.

Наиболее общим мы считаем во всех разобранных выше исследованиях отожествление сознательного с психическим, или, что то же, убеждение, что все наиболее характерное для данного переживания непременно сознательно, т. е. непременно осознается, и осознается в моменты самых переживаний. Это мы точно формулировали, анализируя исследование Марбе; это же мы нашли отчасти и у Уотта. Можно сказать просто, что уже самый экспериментальный метод и система опроса предполагают, что наиболее характерное в переживании именно таково, что испытуемый о нем знает и умеет его рассказать. — Другим же не менее общим признаком всех исследований является вполне определеннное колебание в методе, именно, смешение различных точек зрения на переживание, «абстрактно» — логических и «конкретно» психологических. Колеблются в особенности Мессер и Бюлер—Из этих двух особенностей проистекает и третья: выводы отдельных исследований, даже в центральных частях, как то в проблеме «интенций», «Wissen» и т. д., никак не могут считаться вполне ясными и определенными, и, внимательно вчитываясь в эти исследования, иногда находишь колебания в терминах, даже в самых центральных.

Эти три особенности мы должны иметь в виду, подходя к вюрцбургской мысли со стороны, с особой точки зрения. Их надо связать с общими особенностями этой школы, вытекающими уже не из отдельных ее исследований, а из общей природы таких исследований, как эти.

III ЧАСТb СИСТЕМА И ТРАНСЦЕНДЕНТНАЯ КРИТИКА.

XIX. СИСТЕМАТИЧЕСКИЙ ОБЗОР ОСНОВНЫХ УЧЕНИЙ ВЮРЦБУРГСКОЙ ШКОЛЫ[618].

Три основных учения: а) исходные пункты, b) выводы, с) метод. Сознательный отказ от чужого в области исходных пунктов. Сведение особенностей методики: а) внешность концепции самонаблюдения, b) четыре основных особенности самонаблюдения как метода: 1) опосредствованность, 2) лабораторная обстановка, 3) система опроса, 4) необходимость словесной формулировки. Метод у отдельных исследователей. Два основных ядра в области конечных выводов: а) учение об интенциях (о «неконкретности») и b) учение о заданиях. Три основных стадии в истории проблемы «неконкретности»: а) стадия отрицательных характеристик и смешения Wissen с Zustand, b) стадия йнтенционалистической характеристики, с) стадия попыток разграничений в духе Гуссерля. Три пункта в учении о заданиях.