Трактат II 5 содержит фундаментальнейшее для всего Плотина учение об уме. Дело в том, что материя оказывается свойственной и умному миру, чистому эйдосу. Правда, тут она чисто умная же, смысловая материя. В эйдосе мы находим, стало быть, не только строго очерченные лики и формы, но также и алогическое протекание, непрерывность и сплошную процессуальность и становление, хотя и без перехода в реальное время. Это легко понять математикам, которые мыслят свои понятия, связанные с учением о бесконечно малом, так же процессуально и так же отвлеченно, вне–временно. Итак, эйдос содержит в себе материю. Но тогда в нем надо различать отвлеченный эйдос, эйдос, данный без материи, без умной осущест–вленности, как чистый метод и задание, как чистый принцип, и — осуществленный эйдос, умно–материальный эйдос, а между ними — самое это умное и эйдетическое становление, приводящее отвлеченный эйдос к умному осуществлению. Так рождаются понятия чисто эйдетических, чисто смысловых, чисто умных потенции, энергии и эйдоса (в узком понимании). Я бы добавил, что этот последний эйдос (в узком понимании) есть не что иное, как символ, так, как его понимает Прокл, и вообще эта триада, устанавливаемая тут Плотином, есть в точном смысле позднейшая триада Прокла («сущее», «жизнь», «ум», или интеллигибельная, интеллигибельно–интеллектуальная и интеллектуальная сфера). Но дальнейшее аналогизирование завело бы нас далеко; и мы ограничимся тут простым констатированием того, как рождается проклизм на лоне философии Плотина[502].

После этого отступления вернемся к определению числа VI 6, 9. Мы пришли к выводу, что число созидает сущее. И мы затруднились, куда поместить такое число, если выше сущего — только сплошная неразличимость первоединого. Теперь, и только теперь, мы сможем разрешить и этот вопрос. Число есть потенция сущего, умная потенция чистого бытия. Или, привлекая только что произведенные различения, мы должны сказать так.

1) Число есть потенция умно–сущего, или принцип (смысловая возможность, закон и метод, задание) собственно смыслового оформления предмета; точнее, это — принцип категориального осмысления сущего, ибо оно созидает пять основных категорий сущего — тождество, различие, покой, движение и сущее.

2) Число есть энергия умно–сущего, или конструкция предмета, получающаяся в результате соотнесенности смысла предмета с принципом умной раздельности и материи, т. е. внесение в смысл изваянности и как бы оптической картинности; точнее, это — категориальная скон–струировшнность умного предмета, категориальная осмысленность сущего (при точном значении категорий, установленном выше).

3) Число есть эйдос умно–сущего, или индивидуальная конструкция предмета, обладающая чертами раздельности и как бы изваянности; точнее, это — индивидуально, т. е. неповторимо и неделимо, данная категориальная сконструированность умного предмета. Здесь отождествляется отвлеченная заданность числа с материальной массой умности, т. е. получается уже символ, число как символ — не в номиналистически–психологистическом значении этого слова, но — в предметно–ипостасийно–реаль–ном.

Во всех трех смыслах число есть сущее или, точнее, «как» сущего, смысловой «как» смыслового конструкции смысла. Но так как оно, в точном смысле, не вообще сущее, а — категориально сущее, то можно сказать, что оно до сущего, или, как говорит Плотин несколькими строками ниже, оно «одновременно и в сущем, и с сущим, и до сущего». «В сущем» я понимал бы как указание на эйдос числа, «с сущим» — на энергию числа, «до сущего» — на потенцию числа.

Общее же определение числа, данное с предельной точностью и четкостью, таково.

Число есть потенция (отвлеченная заданность), энергия (умное становление этой заданности) и эйдос (ставшее этой заданности, или осуществленный символ) раздельного тождества в подвижном покое сущего; или — единичность, данная как подвижной покой самотождественного различия.

Теперь нам открыто все основное учение Плотина о числе, и дальнейший анализ уже не представит таких трудностей. Сам Плотин формулирует свое учение везде по частям, и наши формулы суть формулы — сводные по отношению к весьма разбросанному и обширному материалу. Но в анализируемой части трактата (VI 6, 9) мы находим точную, хотя и не вполне строгую формулу: ή του αριθμού δύναμις ύποστασα έμέρισε τό ον καί οίον ώδίνειν έποίησεν αυτό τό πλήθος. Здесь мы находим указание на: 1) δύναμις — потенцию; 2) ύποστασα — умную реальность; 3) έμέρισε и έποίησεν — момент созидания, становления; 4) τό δν — созидание категории сущего и, стало быть, всех прочих категорий умного мира; 5) τό πλήθος — появление индивидуальных эйдосов сущего. Это — формула точная, хотя, может быть, и стоило бы ее дать несколько в более строгих выражениях, чтобы обобщить все, что говорится в трактате относительно сущности числа. Впрочем, тогда нечего было бы делать комментаторам Плотина.

(II: 9–я гл., 3, d)· Ясно теперь из предыдущего, почему сущее есть число и сущие — числа. Числом является сам ум; и если душа зависит от ума и живет его смыслом, то и душа есть число. Так как душа, по Плотину, охватывает все и сдерживает от распыления в беспредельности, то она — «вокруг охватывающее число», в то время как ум, который сдерживает не что–нибудь иное, но — себя самого и на себя самого направляется (по Плотину, он сам для себя и мыслимое и мыслящее), то он — «само в себе движущееся число».

(II: 9–я гл., 4, a—d). Умное, т. е. потенциально–энер–гийно–эйдетическое, число резко должно отличаться от числа, как оно является и функционирует за пределами ума. Плотин называет первое число сущностным, второе — вещно–определенным (μοναδικός — т. е. составленным из отдельных единиц счета) Последнее — только эйдол, т. е. сокращенный эйдос, лишенный своей чистой ипостасийно–сти. Хорошо сказано у Плотина и то, что «сущностное число — присозерцается при эйдосах и имманентно порождает их; в первоначальном же смысле оно одновременно и в сущем, и с сущим, и до сущего». Это тоже звучит почти как формула. Не забывает Плотин напомнить в конце 9–й главы и о первоедином как принципе сущего, о котором легко забыть, увлекшись числом, которое есть тоже принцип сущего. Это, между прочим, заставило меня в формулировке своего второго тезиса (в указании общего хода мыслей всей этой части трактата) выдвинуть прежде всего связь числа с каждой из трех ипостасей. Если не прибегать к подробной интерпретации, а просто кратко передать содержание VI 6, 9, то это сделать, мне кажется, можно только путем указания на положение числа в связи с тремя ипостасями.

VIII

(III: 10–я гл.). После всего вышеизложенного 10–я глава не представляет никаких трудностей. Отметим здесь сначала некоторые мысли, которые являются основными. Прежде всего, вполне в согласии со своим общим учением о числе, Плотин называет его предустановкой, предобра–жением, местом появления сущего, причиной количества. Также, в соответствии со своими принципами, он учит в конце главы о тождестве энергии и сущности. Хотя энергия и отлична от сущности, но отлична лишь по смыслу, составляя с нею, однако, тот же самый факт. Середина главы посвящена критике субъективистического психологизма, в которой дана прежняя аргументация, с прибавлением, пожалуй, только одного нового аргумента: «тогда счисление происходило бы [лишь] в силу случайности» (2, а). Это — солидное, хотя и немногословное, возражение релятивизму: если все — относительно, то откуда же абсолютная общезначимость и общеобязательность понятий числа и единообразия всех операций над ним? Все остальное сводится к следующим аргументам. Чтобы считать, надо иметь то, с точки зрения чего можно было бы считать и получать количества (2, b: αίτιος προών του το–σαυτα). Счет вещей возможен не просто так, как восприятие окрашенных поверхностей, но лишь в силу действия дианоэтического разума (2, с). Всякая акциденция предполагает свою ипостасийность; следовательно, и число, как признак вещи, предполагает ипостасийность числа (3, а).

(IV: 11–я гл., 1, а—е). Установивши твердое понятие числа, Плотин в дальнейшем дает необходимое расширение этому понятию, без которого оно не могло бы быть полным и законченным. А именно, к природе числа относится, как мы говорили, бесконечное смысловое созидание. Это необходимо сейчас подчеркнуть, и Плотин в 11–й главе дает аргументацию о том, что не только единица есть нечто ипостасийное, т. е. имеет свою умную реальность. Аргументация эта чрезвычайно проста и сводится к следующему. Что такое единое и единица? Может ли оно и она быть свойством какой–нибудь отдельной специфической вещи? Конечно, нет. Вещей много, а тем не менее каждая из них одинаково одна; и десятка, и сотня, и все проч. суть некие единства и единства. Значит, единое не есть одно из чисел в натуральном ряде чисел, но есть нечто общее всем числам натурального и всякого иного ряда. Но единое скрепляет и обусловливает осмысленную ипостасийность любого множества. Всякое множество, если оно при–частно единого, имеет ипостасийную реальность. Отсюда само собой вытекает, что любое число обязательно тоже ипостасийно. Следовательно, аргумент Плотина сводится к тому, что: 1) единое только тогда могло бы претендовать на исключительную ипостасийность, если бы оно содержалось среди прочих множеств как какое–нибудь специфическое множество; и что, 2) на самом деле, единое имманентно любому множеству, и потому любое множество, в меру причастия единому, обладает ипостасийной природой.