6. Тут перед нами развертывается последняя тайна греческого мироощущения, без зафиксирования которой не может быть понят окончательно космос, столь стройно конструируемый в древности и диалектически, и физически[362] Прокл, комментируя «Тимей», не один раз заговаривает о той мистической подоснове, выявлением и осознанием которой являются все эти стройные рассуждения.

о едином и многом, о тождестве и различии, о гармонии. Двойное дело демиурга, рассуждает Прокл. С одной стороны, он разделяет душу по частям, с другой — приводит разделенное к гармонии и согласовывает одно с другим. И первое он делает «дионисийски» (Διονυσιακώς), второе — «аполлонийски» (’Απόλλωνιακώς)[363] «Душа пребывает в раздробленности титанически, в гармонии же — мусически, в то время как сущность ее разделяется… дио–нисийски и смешивается жизнеродительно»[364]. Ясно, что на протяжении всей греческой философии, от Анаксимандро–ва учения о возмездии за грех индивидуальности и до Прокловой интерпретации множества и гармонии, как начал дионисийского и аполлонийского, мы встречаем одну и ту же мысль о великой «дерзости» (τόλμα) к «первой инаковости» (Plot. Enn. V 1, 1) как о чем–то недолжном, хотя и титанически–великом и величественном. Первоединое — выше раздельности, но и выше самоутверждения, оно — выше всего. Однако оно хочет самоутверждаться, хочет быть, хочет нуждаться в бытии, хочет жить. Это значит, что оно противополагает себя иному, рождает эту инаковость и — оформляется, организуется, получает имя, становится индивидуальностью и бесчисленным множеством индивидуальностей. Этот полет вниз, этот замут–няющий сознание прыжок с высоты в бездну и есть самоутверждение первоединого, его извечное титаническое желание поднять на своих плечах весь мир и все его судьбы[365] В дионисийском восторге забывает оно себя самого и рождает из себя мир, эту вечную игру вечности с самой собой. Но утвердить себя все же значит утвердить себя, и потому в самой расчлененности рождается правда ее, правда гармонически и прекрасно устроенного мира. Дионисийский восторг и безумная музыка экстаза зацветают аполлонийским мифом гармонии и вечно юного, цветущего космоса, равнодушно и блаженно завершенной в себе неугомонной жизни.[366]

Кто виноват? Откуда космос и его красота? Откуда смерть и гармоническая воля к самоутверждению? Почему душа вдруг нисходит с огненного Неба в темную Землю и почему она вдруг преодолевает земные тлены и — опять среди звезд, среди вечного и умного света? Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня — сущность космоса? Ответа нет, и вопрошаемая бездна молчит. Человек и космос, происшедшие из бездны единого, ответственны сами за себя и только на самих себя могут надеяться. Единое само утверждает себя, следовательно, оно ответственно само за себя. Но единое утверждает себя порождением иного\ след., если ответственно единое, то иное не ответственно, ибо оно именно не единое, а иное, и продолжает быть ответственным все то же единое. Однако иное не есть только иное. Оно, поскольку оно есть, тоже утверждает себя, и, следовательно, оно тоже едино и тоже ответственно за себя. Если иное не ответственно за себя, оно себя не утверждает. А если оно себя не утверждает, его нет. А если его нет, то единое не полагает своего иного, т. е. не утверждает себя. А это значит, что нет и никакого единого. Итак, единое ответственно за себя, но его утверждает его же инаковость. И иное ответственно за себя, но его спасает то же единое. Оба — и ответственны, и не ответственны. Оба — и свободны, и не свободны. И соединение ответственности с безответственностью, зрения со слепотой и свободы с необходимостью и есть реальная жизнь космоса и человека в нем. «Луку имя — жизнь, а дело его — смерть», — говорит Гераклит (В, фрагм. 48) И он же: «Путь вверх и вниз один и тот же» (фрагм. 60). И: «В окружности начало и конец совпадают» (фрагм. 103).[367]

В этой жестокой, божественно–всемогущей, играюще–равнодушной, безответственно–ответственной и ослеплен–но–зрячей диалектике — последняя сущность античного космоса. Судьба, экстаз, герой и гармония — его подлинная и единственная характеристика. «Всем правит Молния» (фрагм. 64, там же).

20. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проделавши большую и тяжелую работу по анализу «Тимея» и «Парменида» при помощи огромных сочинении Прокла, знаю, что не извлек и сотой доли из того, что заключено в не обследованных еще глубинах натурфилософии «Тимея». Утешаюсь тем, что и до меня никто еще не дал такой системы «Тимея», которая бы одинаково успешно осознавала всю трудно исчерпываемую глубину и широту его построений. Я, как мне кажется, впервые попытался всерьез продумать диалектическую сущность основных этапов космогонии «Тимея», всерьез отнестись к геометрическим конструкциям тел и систематически формулировать всю насущнейшую связь между диалектикой, математикой, астрономией и музыкой космоса. Я поставил в необходимую связь с диалектикой — алхимию, астрологию и магию, без которых нет никакого античного космоса[368]. И я, наконец, предложил обратить внимание на аналогию многих сторон этого космоса с современными нам естественнонаучными теориями. Думается, что этого достаточно для того, чтобы стимулировать современного исследователя на новый пересмотр этих забытых и опороченных учений древности. Я не могу сказать, чтобы сконструированный мною космос был во всех отношениях мне ясен. Я сам знаю, где эти конструкции шатки, неясны, непродуманны, и знаю, где мне пока не удалось, несмотря на все усилия, понять их до конца. Но мне было любо повествовать о былых мечтах человечества и вновь воскрешать к жизни эти забытые и никем еще не разгаданные вполне тексты Прокла и его последователей. Пусть простят мне это те, кто лучше моего понимает Прокла и больше моего овладел всем великолепием его философских и астрономических тонкостей.

ПРИЛОЖЕНИЕ[369]

«О ПОТЕНЦИИ И ЭНЕРГИИ»[370]

(Интерпретирующий перевод трактата Плотина II 5)

1. [Различие между потенцией (δύναμις) и энергией (ενέργεια), с одной стороны, равно как и между потенциально–данным (τό δυνάμει) и энергийно–данным (то ένεργεία) —с другой).{371}

1. Говорится, с одной стороны, о потенциально–данном, с другой — об энергийном. Называется также нечто и энергией [просто], в сущем. Что же такое [сначала] потенциально–данное и энергийно–данное? а) Тождественны ли энергийно–данное и энергия, так что если нечто есть энергия, то тем самым оно уже есть и энергийно–данное, или же то и другое — разные вещи, и энергийно–данному не необходимо быть и энергией. b) [Так же необходимо выяснить и понятие потенциально–данного]. 1. Что потенциально–данное налично в чувственном мире, ясно. 2. Налично ли же оно также и в умном мире, требует исследования; [быть может], там есть только энергийно–данное. 3. И если [там] — потенциально–данное, то всегда ли там только это, и если — всегда, то не вступает ли оно когда–нибудь в область энергии, так как оно вне подчинения времени?

2. Но прежде [всего] необходимо сказать, что такое потенциально–данное, если, как это очевидно, а) потенциально–данное не может быть мыслимо самостоятельно, [без добавочных моментов] (απλώς); 1. ибо потенциально–данное не может ни к чему не относиться, [т. е. должно быть что–нибудь, что именно потенциально–дано], как, напр., медь есть потенциально–данная статуя. 2. Пусть, в самом деле, ни из данной вещи, [напр., куска меди], ни в данной вещи ничто ни намерено произойти впоследствии, ни может произойти: [это значит, что кусок меди] просто остался бы тем, чем он был [сам по себе], пребывая уже в настоящем и не имея перейти [в этот кусок] в будущем. 3. [Да и] чем бы он мог [стать] иным, помимо того, что он есть в настоящем? Значит, он совсем не был бы потенциально–данным. b) Стало быть, необходимо нечто потенциально–данное в смысле [чего–нибудь] иного именовать таковым уже только в силу этой возможности [для потенциально–данного создать] и нечто иное, кроме себя, оставаясь ли [нетронутым] после создания этого иного или само погибая, отдавая себя создаваемому, [т. е.] тому, что оно может [создать]: в одном смысле медь — потенциально–данная статуя, и в другом смысле вода — потенциально–данная медь, и воздух — потенциально–данный огонь, с) Однако так [понимаемое] потенциально–данное можно ли назвать, на основании предыдущего, [еще] и потенцией в отношении к будущему, как, напр., медь есть ли потенция статуи? 1. Ни в коем случае, если под потенцией мы понимаем потенцию в отношении созидания (δύναμις κατά τό ποείν λαμβανομένη), 2. потому что [как раз] потенция в отношении созидания не может быть названа потенциально–данным, [ибо так понимаемая потенция противоположна потенциально–данному, являющемуся не причиной созидания, но созидаемым объектом]. 3. [Только в одном случае] потенция и потенциально–данное [могут считаться тождественными — это] когда потенциально–данное высказывается, [т. е. является таковым], не только в отношении к энергийно–данному, но и в отношении к [самой] энергии. [4. Другими словами, а. потенция, обладая эйдетической природой, относится к умному миру, и поэтому необходимо в этом смысле отождествлять ее с энергией, конструирующей смысловую определенность именно эйдоса; различие между потенцией и энергией есть различие уже в сфере умного мира. b. Совершенно иную картину представляет потенциально–данное. Оно есть не чистый эйдос, но лишь до некоторой степени эйдетически оформленный меон. Поэтому меональная вещь, во–первых, состоит из отдельных потенциально–данных моментов смысла, а во–вторых, из соединения всех их в одно энергийно–данное смысловое целое].

3. [Поэтому] лучше и яснее [будет, если мы] потенциально–данное будем считать [таковым] в отношении к энергиино–данному, а потенцию считать [таковой] в отношении к энергии, а) В таком случае потенциально–данное окажется, очевидно, как бы некоторым субстратом для тех или иных страдательных состояний, форм и эйдосов, которые оно имеет принять на себя или [расположено к этому] по существу, стремясь выбрать [именно это], причем b) оно одно совершенствует, другому вредит и наносит ущерб, в то время как каждое [из этих оформлений] и в смысле энергийно–данного есть нечто [совершенно] иное [в отношении к потенциально–данному].