Священномученик Иларион (Троицкий)

РЕЛИГИЯ И ПОЛИТИКА

1. "Кризис, всколыхнувший всю русскую жизнь до самого дна, не мог, естественно, не коснуться одной из сторон не только русской, но и вообще человеческой жизни, и религиозный вопрос все чаще ставится перед нынешним поколением не в догматической, а чисто практической форме: каково должно быть отношение общественного движения к религии и обратно. Может быть, самым характерным отличием современной русской революции от французской 1789 года является отсутствие того антирелигиозного течения, которое замечалось тогда: большинство политических деятелей игнорируют религию вовсе, но нет, кажется, ни одного, который поставил бы себе задачей истребить ее, и напротив, есть целая группа, которая пытается установить прямую связь христианской религии с политическим и социалистическим движением. Это терпимое отношение к религии тем более замечательно, что официальные представители господствующей Церкви заявили себя в большинстве такими угодливыми слугами властей предержащих, так безропотно поддавались вмешательству их в дела веры и допустили такую бесцеремонную эксплуатацию религии в интересах старого порядка, что психологически была бы понятна даже слепая вражда к самой религии из-за ее недостойных представителей".

Таким рассуждением начинается в январской книжке "Русской мысли" статья "Религия и политика" Н. Езерского. Действительно, нельзя не заметить даже при поверхностном взгляде на настроение современной жизни, что в ней очень часто слышатся религиозные мотивы. Политика, этот современный молох, оказывается, не всецело овладела вниманием общества. Остается доля внимания и для религии. Скажем даже больше: религиозным вопросам не только уделяется внимание, но ими положительно интересуются. В январской книжке, например "Русской мысли", чуть не половина научно-публицистического отдела посвящена вопросам религиозно-общественного характера. А журнал этот совсем не любил до сих пор говорить о религии... На страницах "Христианина" весьма отрадно отметить такое явление современной жизни. Правда, самые противоположные политические стремления стараются опереться на религиозный авторитет и на те чувства, которые вызываются в человеке религиозным воодушевлением. Религиозное воодушевление употребляется для увеличения эффекта политической демонстрации. Профанируя религиозные обряды, одни освящают политические знамена, другие желают непременно служить панихиды по своим политическим единомышленникам, даже не веря ни в Бога, ни в загробную жизнь. Поэтому особенно приятно отметить такие суждения людей светских, где объективно исследуется "вопрос о взаимоотношении двух великих факторов общественной жизни и прогресса человечества", как это делается в упомянутой статье. Мы кратко изложим ее содержание по возможности словами автора.

"Смешивать религию и политику была всегда тьма охотников, но ничего, кроме вреда для человечества, от этого не выходило". Религия и политика различны по существу. Религия всецело охватывает человека, свои требования предъявляет в категорической форме, обращается к человеку как к личности, все свои идеальные цели приводит через личность и в этой личности затрагивает самые глубокие струны. Религия имеет задачей "ответить на основные, вечные вопросы мира и жизни; политика - на вопросы общественной жизни. [...] Политическое учение никогда не может всецело захватить человека. [...] Если находятся люди, которые всецело довольствуются политической жизнью и находят в ней полное удовлетворение, то это лишь доказательство известной духовной ограниченности их". Религиозные идеи труднее всего применимы к жизни, требуют веков, чтобы войти в жизнь, и искажаются при осуществлении.

"В этом первая опасность смешения религиозных и политических задач. Если религиозные проповедники обращаются в политиков и превращают свои нравственные заповеди в законопроекты, [...] то цельность и идеальная высота теряют свой блеск и свое обаяние от соприкосновения с жизнью и, стремясь к практическому успеху, религиозные политики жертвуют далекими и вечными интересами своего учения. [...] С другой стороны, политическая программа, стремящаяся провести идеалистические требования целиком, задается такими целями, которые недостижимы даже для самодержавного повелителя. [...] Такая политика дискредитирует самые идеи, которым служит".

Вторая опасность от перенесения в область политики религиозных принципов и задач связана с абсолютным характером религии. "Никакая религия не может обнаруживать терпимости к другой вере, но пока борьба остается в нравственной области, она отталкивающего характера не приобретает". Но иное получается, если прибавляется государственное принуждение, потому что "одновременное осуществление задач религии словом и мечом психологически невозможно. Действующие мечом, во-первых, отталкивают от себя массу, видящую насилие со стороны представителей религии, и, во-вторых, сами начинают полагаться исключительно на силу меча". Меч "кажется идущим прямее к цели, чем медленная проповедь, он с виду внушительнее, и потому всякий союз с государственною властью неизменно и немедленно начинает развращать то религиозное общество, которое вступило в него".

"Третье и самое опасное для религии последствие от вторжения в область политики заключается в том, что теряется из виду основная задача ее. Религия всегда обращается к личности и может считать свою задачу исполненной, когда отдельная личность сознательно подчинит свою жизнь ее требованиям". Для политической партии "даже искренность убеждений не играет первой роли. [...] Достоинство личностей интересно для нее только постольку, поскольку от их талантов зависит успех партии. [...] Мы считаем необходимым подчинить и политическую борьбу известным нравственным принципам, но тут уже политическая сторона отходит на второй план, больше того - страдает. Оттого завзятые политики очень часто снисходительно смотрят на нравственные проступки своих сочленов ради интересов партии".

При политике неизбежно насилие, но религиозное общество должно проявлять величайшую осторожность в принуждении даже своих сторонников. "Только те предписания религии или духовной власти будут исполняться, которые соответствуют убеждению большинства... Поэтому нам представляется противоречием в принципе говорить о религиозной политической партии. [...] В эпоху своего процветания ни одна религия, ни одна Церковь не обнаруживает желания стать политической партией. [...] Преследование политических задач, вовлечение в круг политической борьбы со всеми ее повседневными заботами и дрязгами, которых не может избежать партия, играющая роль в парламенте способны только заглушить истинное семя религии как теории евангельской притчи".

Все эти замечания станут более понятными от проверки уже произведенной у нас попытки образовать религиозную политическую партию. Мы говорим о "Христианском братстве борьбы". "Центральный пункт его программы - отрицание на основании Евангелия частной собственности и соответственное требование социалистической перестройки общества". В этом основная тенденция братства и в этом главная его ошибка. "Евангелие не дает категорического ответа на вопрос о допустимости собственности и, во всяком случае, подходит к вопросу совсем с другой стороны, чем современный социализм. [...] Не столько отрицание собственности, сколько пренебрежение к ней проходит красной нитью в Евангелии. [...] Христианство нападает не столько на принцип собственно, сколько на злоупотребление им". "Совет богатому юноше, начинающийся словами: Если хочешь быть совершенным (Мф.19:21), показывает, что Сам Христос не решался ставить как обязательное для всех требование отречения от собственности, а вводил его лишь как высший идеал". Несомненно, что с достижением христианским обществом этого идеала собственность сама собой упраздняется, но здесь лежит второе отличие христианства от социализма - упразднение собственности выдвинуто как обязанность собственников, а не как право народа, и все достоинство отречения от собственности заключается в добровольности отречения, целью же отречения служит не новое устройство общественного порядка, а прямое сокращение забот о материальных благах: материальному богатству противопоставляется не материальное равенство, а материальная бедность".