Глава 8. Ссылка. Первая женитьба. «Дядюшкин сон». «Село Степанчиково».

Через неделю после выхода из каторги Достоевский писал брату Михаилу: "На душе моей ясно. Вся будущность моя, и все, что я сделаю, у меня, как перед глазами. Я доволен своей жизнью ". Он страстно хочет писать: материала "на целые томы достанет "; он надеется, что лет через шесть ему позволят печатать. "А теперь вздору не напишу. Услышишь обо мне ". Несколько раз повторяются просьбы о присылке книг: "Если можешь, пришли мне журналы на этот год, хоть "Отечественные Записки ". Но вот что необходимо: мне надо (крайне нужно) историков древних (во французском переводе) и новых экономистов и отцов церкви… Пришли немедленно… "И на другой странице: "Не забудь же -меня книгами, любезный друг. Главное: историков, экономистов, "Отечественные Записки ", отцов церкви и' историю церкви… Знай, брат, что книги — это жизнь, пища моя, моя будущность… "И через несколько строк: опять: "Пришли мне Коран, «Critique de raison риге» Канта… и непременно Гегеля, в особенности гегелеву историю философии. С этим вся моя будущность соединена… ". Через месяц снова прооит прислать европейских историков, экономистов, святых отцов и, кроме того, "физику Писарева и какую‑нибудь физилогию ". После духовной голодовки на каторге, Достоевский с жадностью набрасывается на книги. Круг его умственных интересов расширяется; до ареста его занимала исключительно литература; французских социалистов читал он мало — всего две–три книги. Теперь на первом месте стоит история и философия. Он стремится подвести научный фундамент под свои новые убеждения, сопоставить экономистов со святыми отцами, построить свою историософию. Критика чистого разума, история церкви и даже физиология необходимы ему для обоснования нового мировоззрения. Но этим обширным планам не суждено было осуществиться: задуманные статьи о политике и искусстве не были написаны. На три года все душевные силы писателя были поглощены его первой и трагической любовью.

Достоевского зачислили рядовым в седьмой линейный батальон в Семипалатинске. В унылом городе была каменная церковь, несколько мечетей и казарма; немногочисленное население состояло из чиновников, солдат и купцов–татар. За городом жили киргизы в своих кожаных палатках. Писатель проходил тяжелую строевую службу. "Солдатство не шутка, писал он брату, солдатская жизнь со всеми обязанностями не совсем то легка для человека с таким здоровием и с такой отвычкой, или, лучше сказать, с таким полным ничего незнанием в подобных занятиях. Чтобы приобрести этот навык надо много трудов. Я не ропщу: это мой крест и я его заслужил ".

В 1854 году в Семипалатинск прибыл из Петербурга новый окружной прокурор, барон Врангель. Он знал Достоевского по роману "Бедные люди "и привез ему посылку и письма. В своих ^Воспоминаниях "он описывает первую встречу с писателем: "Войдя ко мне, Достоевский был крайне сдержан. Он был в солдатской шинели, с красным стоячим воротником и красными же погонами, угрюм, с болезненно–бледным лицом, покрытым веснушками; светло–русые волосы были коротко острижены, ростом он был выше среднего. Пристально оглядывая меня своими умными серо–синими глазами, казалось, он старался заглянуть мне в душу ". Скоро они подружились: Достоевский все вечера проводил у Врангеля. "Часто, возвращаясь домой со службы, вспоминает тот, я заставал у себя Достоевского, пришедшего уже ранее меня или с учения, или из полковой канцелярии, в которой он исполнял разные канцелярские работы. Расстегнув шинель, с чубуком во рту, он шагал по комнате, часто разговаривая сам с собой, так t&K в голове у него вечно рождалось нечто новое. Как сейчас вижу его в одну из таких минут: в то время он задумал писать "Дядюшкин сон "и "Село Стапанчиково ". Он был в /поразительно веселом настроении, хохотал и рассказывал мне приключения дядюшки, распевая какие‑то отрывки из оперы ". Достоевский очень любил читать Гоголя и Виктора Гюго; в хорошем расположении духа декламировал Пушкина; любимые его стихи были: "Пир Клеопатры ". Летом он гостил у Врангеля на его даче "Козаков сад ". "Ярко запечатлелся у меня образ Федора Михайловича, помогавшего мне поливать молодую рассаду, в поте лица, сняв свою солдатскую шинель, в одном ситцевом жилете розового цвета, полинявшего от стирки; на шее болталась неизменная, домашнего изделия, кем‑то ему преподнесенная, длинная цепочка из мелкого голубого бисера, на цепочке висели большие, лукообразные серебряные часы ". Иногда друзья отправлялись на рыбную ловлю, и Достоевский, лежа на траве, читал вслух "Записки об ужении рыбы "и "Записки ружейного охотника "Аксакова. В теплые вечера они "растягивались на траве "и, лежа на спине, глядели на мириады звезд, мерцавших из синей глубины неба. "Созерцание величия Творца, неведомой, всемогущей Божественной силы наводило на нас какое‑то умиление, сознание нашего ничтожества, как то смиряло наш дух ". Врангель писал своему отцу: "Судьба сблизила меня с редким человеком, как по сердечным, так и по умственным качествам: это наш юный несчастный писатель Достоевский. Ему я многим обязан, и его слова, советы и идеи на всю жизнь укрепят меня. С ним я занимаюсь ежедневно,, и теперь мы будем переводить философию Гегеля и психию Каруса. Он человек весьма набожный, болезненный, но воли железной ". В "Воспоминаниях "Врангель говорит подробнее о "набожности "своего друга: "О религии мы с Достоевским мало беседовали. Он был скорее набожный, но в церковь ходил редко и попов, особенно сибирских, не любил. Говорил о Христе с восторгом… "Это вполне подтверждает наше определение религиозности Достоевского, как христианского гуманизма. Восторженная любовь его к человеческому образу Христа была еще далека от церковного православия. Проект совместного изучения* Гегеля и Каруса не был осуществлен друзьями. Врангеля поражала "незлобивость "Достоевского и его снисходительность к людям. "Он находил извинение самым худым сторонам человека, все объясняя недостатком воспитания, влиянием среды, а часто даже натурой и темпераментом…. Все забитое, несчастное, хворое и бедное находило в нем особое участье ". Это все еще прежний Достоевский, автор "Бедных людей ", гуманист и филантроп. Душевный переворот еще не произошел, "кризис гуманизма "только подготовляется.

Барон Врангель вводит своего друга в дом военного губернатора, генерала П. Спиридонова, батальонного командира Велихова, поручика Степанова. В семипалатинском "свете "Достоевский встречается со своей будущей женой — Марией Дмитриевной Исаевой. Роману предшествовало любовное вступление, о котором добродетельный Врангель упоминает глухо. У Достоевского была ученица — красивая блондинка Марина, дочь ссыльного поляка. Когда ей исполнилось 17 лет, "она подросла, расцвела, похорошела и стала чрезвычайно развязна. Она очень оживляла наш дом, бегала, усиленно кокетничала и задорно заигрывала со своим учителем''. Дальнейшая судьба ее была печальна: какой‑то 18–ти летний юноша соблазнил ее и бросил; потом она сошлась с кучером, "грязным киргизом ", наконец, вышла замуж за старого хорунжего и изменяла ему. Врангель намекает ка увлечение Достоевского этой "развязной "девицей. "Впоследствии, пишет он, когда Достоевский был женат, Марина не раз служила причиной ревности и раздора между Марией Дмитриевной и Федором Михайловичем,, преследуя его своим кокетством ". За двусмысленным прологом следовала драма: Достоевский страстно влюбился в Исаеву. У него было пророческое предчувствие перелома в судьбе. Перед отъездом в Семипалатинск, он писал Н. Фон Визиной: "Я в каком‑то ожидании чего‑то; я как будто все еще болен теперь, т кажется мне, что со мною в скором, очень скором времни, должно случиться что‑нибудь очень решительное, что я приближаюсь к кризису всей моей жизни, что я как–будто созрел для чего‑то, и что будет чтонибудь, может быть, тихое и ясное, может быть, грозное, но во всяком случае неизбежное. Иначе жизнь моя будет жизнь манкированная ". Дар ясновидения не обманул его, — только в том "неизбежном ", что надвигалось на него, не было ничего "тихог го и ясного ".

"Марии Дмитриевне, пишет Врангель, было лет за тридцать… Довольно красивая блондинка среднего роста, очень худощавая, натура страстная и экзальтированная. Уже тогда зловещий румянец играл на ее бледном лице. Она была начитана, довольно образована, любознательна, добра и необыкновенно жива и впечатлительна ". Ее отец, сын французского эмигранта, Констант, был заведующим карантина в Астрахани. Мария Дмитриевна училась в пансионе и танцовала "с шалью "на дворянских; балах. Вышла замуж за учителя Александра Исаева, имела сына Павла и была глубоко одинока и несчастна. П: яница муж, бедность, убогая провинциальная жизнь, — такова была жалкая судьба пылкой мечтательницы. Она приблизила к себе влюбленного Достоевского, хотя никогда не отвечала ему взаимностью и считала его "человеком без будущего ". Вскоре на писателя обрушился страшный удар: в мае 1855 года Исаева перевели в Кузнецк и ему пришлось расстаться с Марией Дмитриевной. Врангель вспоминает, что Достоевский "рыдал навзрыд, как ребенок ". Друзья поехали лунной майской ночью провожать уезжающих. "Когда повозка скрылась, Достоевский все стоял, как вкопанный, безмолвный, склонив голову, слезы катились по щекам… Мы вернулись к себе на рассвете. Он не прилег, — все шагал и шагал по комнате и что‑то говорил сам с собой. Измученный душевной тревогой и бессонной ночью, он отправился в близлежащий лагерь на учение. Вернувшись, лежал весь день, не ел, не пил и только нервно курил одну трубку за другой… Он еще более похудел, стал мрачен, раздражителен, бродил, как тень… Вдруг стал суеверен, навещал гадалок… "Врангель предложил ему устроить свидание с Исаевой в Змиеве на полпути между Семипалатинском и Кузнецком. Но друзья напрасно прождали там Марию Дмитриевну: она1 не приехала. Второе свидание в этом же городе снова не состоялось; Марья Дмитриевна опять не могла приехать. Достоевский терзается ревностью…

"Жутко было смотреть, вспоминает Врангель, на его мрачное настроение, отражавшееся на его здоровье ". Врангель уезжает й Петербург и Достоевский остается в полном одиночестве. В августе умирает Исаев; Марья Дмитриевна должна была задолжать,, чтобы похоронить мужа. Писатель умоляет Врангеля поедать ей денег, но сделать это "крайне деликатно ". "С человеком одолженным, пишет он, надо поступать осторожно: он мнителен ". У него появляется надежда на то, что вдова Исаева согласится стать его женой; он пишет ей длинные исступленные письма. Она отвечает ласково, но уклончиво. Ему кажется, что она непременно выйдет за него, если у него будут "положение "и деньги. Врангель хлопочет в Петербурге; если бы только ему позволили перейти на статскую службу и разрешили печатать, он мог бы немедленно жениться.

Осенью 1855 года Достоевский произведен в унтер–офицеры; эта милость нового царя окрыляет его и в начале i856 года он сообщает брату о своем решении жениться: "Мое решение принято и хоть бы земля развалилась подо мною, я его исполню… Мне без того, что теперь для меня самое главное в жизни, не надо будет и самой жизни… "И он просит брата прислать ему сто рублей. Между тем из Кузнецка приходят тревожные вести: Марья Дмитриевна грустит, отчаивается, больна поминутно, окружена кумушками, которые сватают ей женихов; в письмах ее "определенно меньше задушевных слов ". Достоевский пишет Врангелю (23 марта 1856 г.), что имел "громовое известие ". Марья Дмитриевна получила предложение от "человека пожилого, с добрыми качествами, служащего и обеспеченного "и просит у него совета, как ей поступить. "Прибавляет, что она любит меня, что это одно еще предположение и расчет. Я был поражен, как громом, я зашатался, упал в обморок и проплакал всю ночь. Теперь я лежу у себя. Неподвижная идея в голове! Едва понимаю, как живу и что мне говорят. О, не дай Господи никому этого страшного грозного чувства! Великая радость любви, но страдания так ужасны, что лучше бы никогда не любить. Клянусь вам, что я пришел в отчаяние. Я понял возможность чего‑то необыкновенного, на что–бы в другой раз никогда не решился… Я написал ей письмо в этот же вечер, ужасное, отчаянное. Бедненькая, ангел мой! Она и так больна, а я растерзал ее! Я, может быть, убил ее моим письмом. Я сказал, что умру, если лишусь ее. Тут были и угрозы и ласки и униженные просьбы, не знаю что ". На многих страницах повторяются жалобы, сомнения, просьбы; слова воспаленные, лихорадочные, почти безумные. То он верит в ее любовь: «ЕИе m*aime, eile m'aime, это я знаю, я вижу ", — то терзается мыслью, что нарушает ее счастье; то соглашается пожертвовать собой, то вскрикивает: "Отказаться мне от нее невозможно никак, ни в каком случае. Любовь в мои лета не блажь, отта продолжается два года, в десять месяцев разлуки она не только не ослабела, но дошла до нелепости. Я погибну, если потеряю своего ангела; или с ума сойду, или в Иртыш ". Следуют подробные планы "устройства ": переход на статскую службу в Барнаул, заем у дяди тысячи рублей серебром, надежда на милости государя при коронации и, наконец, литературные заработки. "Надеюсь написать роман получше "Бедных людей ". Ведь, если позволят печатать (а я не верю, слышите, не верю, чтобы этого нельзя было выхлопотать), ведь это гул пойдет, книга доставит мне деньги, значение; обратит на меня внимание правительства, да и возвращение придет скорее ". Письмо дышет страстью и отчаянием; читая его, невольно веришь, что автор его готов на все, что он на грани безумия или самоубийства. Чувство реальности потеряно, душа раскалена; для Достоевского любовь — "страшное и грозное чувство ".

Переписка с Марией Дмитриевной становится все драматичнее. Она все чаще упоминает о молодом учителе, друге покойного мужа, Вергунове. Достоевский решается на отчаянный поступок: тайком от начальства он отправляется в Кузнецк и по возвращении оттуда пишет Врангелю: "Я видел ее! Что за благородная, что за ангельская душа! Она плакала, целовала мои руки, но она любит другого… Я провел не знаю какие два дня, это было блаженство и мучение нестерпимое! К концу второго дня я уехал с полной надеждой ". Через некоторое время она написала ему, что "тоскует, плачет "и любит Вергунова больше, чем его. Достоевский уверяет себя, что он должен спасти ее от брака с грубым 24–летним сибиряком, что, отговаривая ее от этого нелепого шага, он заботится только о ее счастье. "Я написал длинное письмо ему и ей вместе. Я представил все, что может произойти от неравного брака… Она отвечала, горячо его защищая, как будто я на него нападал. А он, истинно по кузнецки и глупо, принял себе за личность и за оскорбление. Мне написал ответ ругательный… Чем это кончится, не знаю, но она погубит себя и сердце мое замирает… Я как помешанный в полном смысле слова, все это время ". "Достоевщина "появилась раньше романов Достоевского. Трудно поверить, что Мария Дмитриевна реально существовала, а не была придумана автором "Униженных и оскорбленных ". Ее истерическая чувствительность, любовь к двоим, взрывы ревности, драматические объяснения, роковые решения, мучение и мучительство — вполне в стиле Достоевского. Когда он приезжает в Кузнецк, она устраивает "сцену втроем ", во время которой Вергунов плачет на груди у Достоевского, Достоевский рыдает у ног своей возлюбленной, а Мария Дмитриевна в слезах примиряет соперников. Какая "ситуация "для романа!… Кажется, что жизнь подражает литературе, действительность предваряет вымысел. Писатель жертвует собой: хлопочет о пособии Исаевой за службу мужа, об определении ее сына в кадетский корпус, об устройстве Вергунова на лучшее место. Врангель в Петербурге должен просить за избранника Марии Дмитриевны: "Это все для нее, для нее одной, пишет он ему. Хотя бы в бедности то она не была.. Если уж выйдет за него замуж, то пусть хоть бы деньги были… "

1 октября 1856 года унтер Достоевский был произведен в офицеры; снова загорелась надежда: она не может выйти за Вергунова, так как тот получает всего 300 рублей жалования. "Люблю ее до безумия, пишет он Врангелю. Мысль о ней свела бы меня в гроб или буквально довела бы меня до самоубийства, если бы я не видел ее. Только бы видеть ее, только бы слышать! Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде — болезнь. Я это чувствую ". В ноябре он едет в Кузнецк; свадьба решена "еще до масленицы ", но нужны деньги. "У меня есть готового для печати слишком на 1000 рублей, сообщает он Врангелю. Но если печатать не позволят еще год — я пропал. Тогда лучше не жить! Никогда в жизии моей не было для меня такой критической минуты, как теперь ". Он занимает 600 рублей у инженера Ковригина в Омске и просит такую же сумму у московского дяди Куманина.

6 февраля 1857 года Достоевский повенчался в Кузнецке с Марией Дмитриевной Исаевой. Судьба постаралась, чтобы развязка соответствовала стилю романа. Критики часто упрекают автора "Бесов "в пристрастии к трагическим катастрофам. Катастрофа, завершившая роман, не сочиненный, а пережитый «им, была страшнее всех вымыслов: после свадьбы, на обратном пути из Кузнецка, молодая жена с ужасом и отвращением увидела своего мужа воющим и бьющимся в припадке падучей. Достоевский пишет брату (9 марта 1857 года): "В обратный путь я остановился в Барнауле у одного доброго знакомого. Тут меня посетило несчастье; совсем неожиданно случился со мной припадок эпилепсии, перепугавший до смерти жену, а меня наполнивший грустью и унынием. Доктор сказал мне, вопреки всем прежним отзывам докторов, что у меня "настоящая падучая* и что я в один из этих припадков должен ожидать, что задохнусь от горловой спазмы и умру не иначе, как от этого… Женясь, я совершенно верил докторам, которые уверяли, что это просто нервные припадки, которые могут пройти с переменой образа жизни. Если б я наверное знал, что у меня настоящая падучая, я бы не женился ". С этого дня и до самой смерти Марии Дмитриевны мы не найдем в огромной переписке Достоевского ни одного слова о ней. Брак продолжался семь лет; последние годы они жили врозь и писатель любил другую женщину. После смерти жены он писал Врангелю (31 марта 1865 года): "О, друг мой, она любила меня беспредельно, я любил ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо… Мы были с ней положительно несчастны вместе (по ее страстному, мнительному и болезненнофантастическому характеру), но мы не могли перестать любить Друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу ". Вторая жена писателя, Анна Григорьевна, подтверждает: "Федор Михайлович сильно любил свою первую жену. В жизни его это было первое настоящее чувство. Молодость его ушла целиком в литературную работу… Увлечение Панаевой было слишком мимолетным и в счет не идет. Это было настоящее сильное чувство со всеми его радостями и муками ". Мария Дмитриевна умирала мучительно и долго от чахотки; Достоевский последние дни провел у ее постели; перед лицом смерти все тяжелое и мучительное было забыто и прощено; в душе осталась только жалость. И, его слова о покойной дышат великодушием и любовью; Анна Григорьевна добросовестно их повторяет. Иное рассказывает дочь писателя,, Любовь Достоевская. Как ни пристрастны ее "Воспоминания ", все же доля правды заключается в передаваемых ею "сплетнях ". "Накануне своей свадьбы, пишет она, Мария Дмитриевна провела ночь у своего возлюбленного, ничтожного домашнего учителя, красивого мужчины ". Роман с ним продолжался в Семипалатинске; Вергунов сопровождал ее и в Россию. "Тем временем, пока Достоевский предавался мечтам в своей коляске, на расстоянии одной почтовой станции за ним следовал в бричке красивый учитель, которого жена его возила всюду за собой, как собаченку ". У Марии Дмитриевны бывали взрывы ненависти к мужу. "В столовой она останавливалась перед портретом Достоевского, долго глядела на него, грозила ему кулаком и кричала: "Каторжник, бесчестный каторжник ". Быть может, дочь романиста присочиняет последнюю эффектную сцену к роману отца; впрочем, "двойные чувства "и любовь–ненависть были вполне в характере истерической и чахоточной Марии Дмитриевны. "Мы были с ней положительно несчастнъг вместе ", признается Достоевский.

История несчастного брака писателя покрыта для нас тайной. В одном письме к Врангелю он говорить: «Par ma jalousie incomparable я доводил ее до отчаяния ". Так было еще до свадьбы. Что переживал Достоевский, если Мария Дмитриевна, став его женой, действительно изменяла ему с Вергуновым? Трагед1я ревности была им изображена впоследствии в гениальной, повести "Вечный муж ". Что отразилось в ней: то ли, что было, или только то, что могло быть? Мы не знаем; герои Достоевского реализируют не только его личную судьбу, но и все неосуществившиеся возможности этой судьбы.

В первой части "Неточки Незвановой "был набросан образ экзальтированной мечтательницы, соединившей свою жизнь с пьяницей–мужем. Встреча с семейством Исаевых позволила писателю превратить этот рисунок в психологическую картину. Спившийся и потерявший место учитель Исаев и его чахоточная жена продолжают жить в романе "Преступление и наказание "под именем Мармеладова и Катерины Ивановны. Пьяный чиновник в трактире рассказывает о своей жене, и мы узнаем черты первой жены писателя. "Знайте же, говорит он, что супруга моя в благородном губернском дворянском институте воспитывалась и при выпуске с шалью танцовала при губернаторе и при прочих лицах… Да, да, дама горячая, гордая и непреклонная. Пол сама моет и на черном хлебе сидит, а неуважения к себе не допустит… Вышла замуж за первого мужа по любви… Мужа любила чрезмерно, но в картишки пустился, под суд попал, с тем и помер. И осталась она после него… в уезде далеком и зверском, где и я тогда находился, и осталась в такой нищете безнадежной, что я, хотя много видел приключений различных, но даже и описать не в состоянии… Можете судить по тому, до какой степени ее бедствия доходили, что она, образованная и воспитанная, и фамилии известной, за меня согласилась пойти. Но пошла! Плача и рыдая, и руки ломая — пошла! Ибо некуда было итти. Понимаете ли вы», милостивый государь, что значит, когда уже некуда более итти? Нет! Этого вы еще не понимаете ".

Первые три года ссылки (1854–1856) заполнены любовью к Марии Дмитриевне. У Достоевского было много литературных планов, но он не мог писать. "Друг мой, признается он брату, я был в таком волнении в последний год, в такой тоске и муке, что решительно не мог заниматься ". "Я не мог писать, сообщает он Майкову. Одно обстоятельство, один случай, долго медливший в моей жизни и, наконец, посетивший меня, увлек и поглотил меня совершенно. Я был счастлив и не мог работать. Потом грусть и горе посетили меня ". И, наконец, перед самой свадьбой, он отвечает Врангелю: "Вы пишете, что я ленюсь писать; нет, другой мой, но отношения с М. Д. занимали всего меня в последние два года. По крайней мере, жил, хоть страдал, да жил! "