Из угара цыганской страсти мы переносимся в ясный и прохладный мир стихов о Мэри. Нежные и печальные песенки пленяют своей простотой:

Тихо пой у старой двери, Нежной песне мы поверим, Погрустим с тобою, Мэри.

В стихотворении «Уже над морем вечереет» — слышится дыхание моря, шум ветра; из мглы вечернего залива выходят корабли с огнями на мачтах: и в легком тумане — снова Она:

Обетование неложно: Передо мною — ты опять. Душе влюбленной невозможно О сладкой смерти не мечтать.

«Душе влюбленной невозможно» — набегают звуки, как волны на влажный песок.

Необычайное словесное волшебство в стихотворении «Я не звал тебя». Ночной сад, пахнущий мятой, узкий месяц над ним, крылатая тень в неживом свете ночи и таинственный, обрывающийся напев… Вот первая строфа:

Я не звал тебя — сама ты Подошла. Каждый вечер — запах мяты, Месяц узкий и щербатый, Тишь и мгла… Третья строфа подхватывает мелодию: На траве, едва помятой, Легкий след. Свежий запах дикой мяты, Неживой, голубоватый Ночи свет.

Стихотворение «Грустя и плача и смеясь» состоит из двух шестистиший; первое из них— сложный узор звуков, ритмов и рифм:

Грустя и плача и смеясь, Звенят ручьи моих стихов У ног твоих, И каждый стих Бежит, плетет живую вязь, Твоих не зная берегов.

Первый стих рифмуется с пятым, второй— с шестым, третий— с четвертым; строфа как бы перерезана посредине двумя сталкивающимися рифмами (твоих — стих), и этот размер усилен тем, что третий и четвертый рифмующие стихи — двустопные ямбы среди остальных четырехстопных ямбических строк. Ручей течет ровной струей: «грустя и плача и смеясь — звенят ручьи моих стихов», и вдруг струя вздрагивает и останавливается: «у ног твоих— и каждый стих»… И снова спокойное журчание воды: «Бежит, плетет живую вязь»…

Из стихов 1908 года выделяются своим высоким лирическим ладом стихотворения, вдохновленные той, кто была когда-то для поэта Прекрасной Дамой:

Когда замрут отчаянье и злоба, Нисходит сон. И крепко спим мы оба На разных полюсах земли… И в снах он видит ее прекрасный образ: Все та же ты, какой цвела когда-то Там, над горой туманной и зубчатой, В лугах немеркнущей зари.

Эту зубчатую Бобловскую гору мы помним по «Стихам о Прекрасной Даме». К ней же — любимой и безвозвратно потерянной — обращено стихотворение:

Ты так светла, как снег невинный, Ты так бела, как дальний храм. Не верю этой ночи длинной И безысходным вечерам.