В апреле 1918 года Максим Горький основывает большое издательство «Всемирная литература», которое печатает старые и новые переводы иностранных писателей и особую «библиотеку для народа». Блоку было поручено редактирование сочинений Гейне. Кроме того, по настоянию Горького, он писал вступительные статьи для выпусков народной библиотеки.

В редакции «Всемирной литературы» на Невском проспекте заседали два раза в неделю. Н. С. Гумилев редактировал переводы французских поэтов, и между ним и Блоком шел нескончаемый спор о поэзии. В. Рождественский вспоминает: «Они явно недолюбливали друг друга, но ничем не высказывали своей неприязни; более того, каждый их разговор представлялся тонким поединком взаимной вежливости и любезности. Гумилев рассыпался в изощренно-иронических комплиментах. Блок слушал сурово и с особенно холодной ясностью, несколько чаще, чем нужно, добавлял к каждой фразе: „Уважаемый Николай Степанович“, отчетливо, до конца выговаривая каждую букву имени и отчества. Гумилев подарил Блоку свою недавно вышедшую книгу стихов с несколькими словами почтительного посвящения. На другой день тот принес Гумилеву свой сборник „Седое утро“ с надписью: „Глубокоуважаемому и милому Николаю Степановичу Гумилеву, стихи которого я всегда читаю при свете дня“».

Из «Всемирной литературы» Блок неизменно возвращался домой пешком через весь город. Часто сопутствовал ему В. Рождественский. Обычно шли они молча, обмениваясь редкими замечаниями, но раз, после очередного спора с Гумилевым, Блок взволнованно заговорил: «Вот вы знаете Гумилева лучше меня. Неужели он в самом деле думает, что стихотворение можно взвесить, расчленить, проверить химически?» — «Он убежден в этом». — «Удивительно! Как удобно и просто жить с таким сознанием. А вот я никогда не мог после первых двух строк увидеть, что будет дальше. То есть, конечно, это не совсем так, — добавил он тут же с непривычной торопливостью. — Я прежде всего слышу какое-то звучание. Интонацию раньше смысла. Кто-то говорит во мне — страстно, убежденно. Как во сне. А слова приходят потом. И нужно следить только за тем, чтобы они точно легли в эту интонацию, ничем не противоречили. Вот тогда — правда. Всякое стихотворение — звенящая, расходящаяся концентрическими кругами точка. Нет, это даже не точка, а скорее астрономическая туманность. Из нее рождаются миры».

Точнее нельзя определить музыкальную, интонационную природу блоковской поэзии. В споре Блока с Гумилевым столкнулось два поэтических мира: «гениальное вдохновение» романтика и «трезвое мастерство» классика.

В том же году возникло еще одно издательство «Алконост», основатель которого, С. М. Алянский, большой почитатель поэта, постоянно прибегал к его советам. Так на заседания, доклады, рецензии уходил весь день; на художественную работу — времени не оставалось. 26 марта Блок пишет свое последнее стихотворение[92] — усталое и бледное:

Душа! Когда устанешь верить? Весна, весна! Она томна, Как тайна приоткрытой двери В кумирню золотого сна… И последняя строфа: Но мглой весеннею повито Все, что кипело здесь в груди… Не пой, не требуй, Маргарита, В мое ты сердце не гляди…

После этого он сочинял еще шуточные стихи, послания, стихотворения на случай, но это была уже не лирика. Муза поэзии покинула его весной 1918 года…

21 февраля поэт записывает в «Дневнике»: «Люба звонит в „Бродячую собаку“ („Привал комедиантов“) и предлагает исполнять там мои „Двенадцать“. В артистическом кабаре „Привал комедиантов“, сменившем „Бродячую собаку“, Любовь Дмитриевна каждый вечер за скудное вознаграждение читает „Двенадцать“. Блок переносит и это унижение: и без того приходится продавать книги и вещи и ходить обедать в столовку Музыкальной драмы. Осенью Александра Андреевна с мужем находят квартиру в том же доме, где живут Блоки. Мария Андреевна Бекетова снимает комнату по другой лестнице. До смерти поэта вся семья живет вместе. Зимой Блок с увлечением подготовляет материалы для издания Гейне. „Весь день читал Любе Гейне по-немецки — и помолодел“ („Записная книжка“, 8 декабря). Последние заметки 1918 года в „Записной книжке“: „…на границе отчаянья“, 10 декабря. „Ночные сны такие, что на границе отчаянья и безумия. Сколько людей свихнулось в наши дни. Ко всему — жестокий мороз“. 12 декабря. „Отчего я сегодня ночью так обливался слезами в снах о Шахматове?“ 31 декабря. „Мороз. Какие-то мешки несут прохожие. Почти полный мрак. Какой-то старик кричит, умирая от голоду. Светит одна ясная и большая звезда“. Мы вспоминаем пророческие стихи 1910 года:

О, если б знали, дети, вы, Холод и мрак грядущих дней!

С большим трудом освободившись от ТЕО, Блок через два месяца закабаляется другому „театральному ведомству“. 26 апреля 1919 года, по настоянию жены Горького, М. Ф. Андреевой, он берет на себя обязанности председателя в режиссерском управлении Большого театра. Режиссер А. Н. Лаврентьев, управляющий театром Гришин, талантливые актеры Ю. М. Юрьев, Н. Ф. Монахов и В. В. Максимов, декораторы А. Н. Бенуа и Щуко работают с вдохновением; они окружают поэта любовью и вниманием, и первое время он с увлечением отдается своей новой деятельности: ведет заседания, читает пьесы, пишет статьи, сочиняет речи. В статье „Большой драматический театр в будущем сезоне“[[93] Блок говорит о „великой сокровищнице старого классического и романтического искусства“, утверждает, что Большой театр должен быть театром „высокой драмы, высокой трагедии и высокой комедии“, предостерегает от „модернистических“ опытов и исканий и в заключение пишет: „Мы должны быть ритмичными и верными музыке, потому что великая задача сегодняшнего дня — напоить и пронизать жизнь музыкой, сделать ее ритмической, спаянной, острой“. Автор „Балаганчика“ и „Незнакомки“ вступает на путь строгого классицизма. В „Речи актерам“ он говорит о репертуаре на ближайший сезон. Семь новых постановок: „Отелло“ Шекспира, „Разбойники“ Шиллера, „Эрнани“ В. Гюго, „Материнское благословение“ Дю-мануара и Деннери, „Рваный плащ“ Сем-Бенелли, „Дантон“ М. Левберги „Царевич Алексей“ Мережковского. В этом „стройном плане“ будут представлены: трагедия, драма, драматическая поэма и мелодрама. „Громадный мир искусства“ больше каждого из нас, — пишет он, — он больше и Шиллера и Шекспира, он — стихия. И возвратить частицу этого мира слепой стихии — толпе, той, которая его когда-то и произвела на свет, — вот величайшая задача, вот ответственнейшее и благороднейшее дело мастера сцены». Через все театральные статьи Блока проходит его основная тема: музыка и стихия… В большой статье «О романтизме» он дает очень личное и своеобразное определение этого сложного и многосмысленного явления. «Подлинный романтизм, — пишет он, — не есть только литературное течение. Он стремится стать и стал на мгновение новой формой чувствования, новым способом переживания жизни… Душа помолодела, взглянула на мир по-новому, потряслась связью с ним, прониклась трепетом, тревогой, тайным жаром, чувством неизведанной дали, захлестнулась восторгом от близости к Душе Мира». Эта характеристика — точное описание поэтики русского символизма и творчества самого Блока. Русский символизм — блистательное завершение мирового романтизма; этим обусловлена его историческая роль в традиции европейской культуры. Из своего определения романтизма поэт делает важные выводы. «Романтизм, — пишет он, — не есть отрешение от жизни; напротив, это — новый способ жить с удесятеренной силой… Романтизм— условное обозначение шестого чувства… Он — не что иное, как способ устроить, организовать человека, носителя культуры, на новую связь со стихией». И Блок снова приходит к излюбленному противоставлению культуры и стихии. «Романтизм, — заключает он, — есть культура, которая находится в непрерывной борьбе со стихией; в этой неустанной борьбе он твердит своему врагу: „Я ненавижу тебя, потому что слишком люблю тебя. Я борюсь с тобой, потому что тоскую о тебе, как ты тоскуешь обо мне, и хочу спасти тебя, и ты, возлюбленная, будешь моей“». Вся лирика поэта — музыкальные вариации на темы этой беседы поэта с Душой Мира.

Перед каждой новой постановкой Блок собирал актеров и разъяснял им ее смысл. Сохранились его речи: «К постановке пьесы „Рваный плащ“»; «Тайный смысл трагедии „Отелло“». Кроме того, он сочинял «Речи для чтения красноармейцам перед представлениями» (о «Разбойниках» и «Дон-Карлосе» Шиллера, о «Много шуму из ничего» Шекспира, о «Дантоне» Левберг и других). Их на красноармейских спектаклях произносил режиссер Лаврентьев. Работа поэта в Большом театре оплачивалась скромным жалованьем: сыром, маслом и мукой.

Иванов-Разумник совещался с Блоком об учреждении «Вольной философской ассоциации», но этот план был прерван арестом учредителей: самого Иванова-Разумника, Ремизова, Петрова-Водкина, Штейнберга. 15 февраля был арестован и Блок. Его обвиняли в принадлежности к партии л. эсеров. М. А. Бекетова рассказывает: «Блок по обыкновению пошел вечером гулять. В его отсутствие явился комиссар, который был принят Любовью Дмитриевной. Как только Александр Александрович вернулся с прогулки, он был арестован. Выпустили его на третий день утром. Он пришел домой около 11 часов утра, зайдя предварительно к матери».

Тем не менее, открытие «Вольной философской ассоциации» («Вольфилы») состоялось в апреле 1919 года.

Той же весной в течение двух месяцев Блок работал в Союзе деятелей художественной литературы, читал рукописи стихов новых поэтов и определял степень их пригодности для печати.[94]