Vestidos los dejo de su hermosura. Он оставил их облеченными Своей красотой.

Согласно комментарию Juan’a к этой строфе своей поэмы в словах «Paso con presure» — «Поспешно прошел» — и следующих за ними, указывается и на творение мира Богом и на воплощение Сына Божия. «Одним только отблеском лица Своего Сына Он оставил их облеченными Своей красотой… это произошло, когда Сын Божий сделался человеком, возведя через то человека, а в нем и всю тварь к красоте Божественной».

Если основное содержание мистического опыта Juan’a de la Cruz — устремленость ко Христу и укорененность во Христе и отказ от всего, от всех благ мира и от всех услаждений душевных и даже духовных ради единого Христа и смиренной и трепетной близости к Нему, то одной из форм выражения этой мистики являются образы красоты природной, ощущения «шагов Возлюбленного» в творении. Все отвергается душой, все обесценивается ею, что не есть Он, а потом в Нем и через Него мир опять восстанавливается в своей ценности, или вернее, во Христе раскрывается начало преображения мира.

Паскаль

Говоря о Паскале, ищешь слов. Может быть, больше всего к нему подходит выражение: окрыленная мужественность — и стиля, и личности. Окрыленность и легкость и изумительная точность и меткость мысли и выражения, и вместе с тем — глубина и мужественность, не боящаяся ни горечи, ни Правды, ни борьбы за Правду. Изящество, я почти сказал бы «элегантность», стиля и мысли, и — глубина и захваченность. Нет, не «элегантность» (слово слишком неподходящее), а прежде всего — простота и естественность, но такая простота, строгая, изящная, иногда полная блеска и иронии и, прежде всего, захваченная созерцанием Истины, что она становится красотой и носительницей огромного, страстного напряжения и благородства духовного. Ибо самое важное для Паскаля не стиль, не блеск и утонченность мысли, а то, на что она устремлена, что захватило его: Правда, искание Правды, но не только искомая Правда, но и обретенная Правда, или, вернее, та Правда, которая сама обрела и захватила его своей превозмогающей реальностью.

Нельзя не отметить благородную страстность в облике Паскаля. Страстность в смысле страстного устремления к Правде и служения ей. Он методичен, тщательно добросовестен, последователен и упорен в своих исканиях Правды и, вместе с тем, внутренне нетерпелив к препонам, отделяющим от неё, особенно к препонам лживых иллюзий и злой воли и сознательной нечестности и неправды. Здесь же — корень его морального пафоса, его морального негодования против сознательно подменивающих и искажающих Правду. Это то, что Albert Beguin разумеет, должно быть, когда он говорит об «impatience de Pascal». («нетерпеливость Паскаля»).

Моральная страстность — и строгая дисциплина и честность ума. В этом есть большая духовная красота, которая привлекает к Паскалю. Привлекают его сила и его благородство, и та простота и отточенность (математическая отточенность!), и вескость, с которой это выражается. При этом не боится он того, что звучит необычно, что ошарашивает нас (опять–таки и не ищет специально этого), но что вместе с тем, острием своим поражает нашу душу. «Je n’approuve que ceux qui cherchent en gemissant» — «я только тех одобряю, которые ищут со стенаниями».

«La vraie eloquence se moque de Г eloquence, la vraie morale se moque de la morale» [389]…

К нему самому можно отнести его же слова: «Когда мы видим естественный стиль, то чувствуем себя пораженными и обрадованными, ибо мы думаем найти автора, а нашли человека» — «Quand on voit le style naturel, on est tout etonne et ravi, car on s’attendait de voir un auteur, et on trouve un homme». Паскаль прежде всего человек, а поэтому и большой автор. В нем это сливается в одно. Более того, он в обоих этих аспектах нам особенно близок, ибо он говорит о том, что касается человека вообще, более того — о самом важном, что касается всякого человека, о самых основах бытия каждого человека, поэтому и наших. Но он говорит это только потому, что сам был этим захвачен всецело, всем существом своим, сохраняя при этом ясность и силу своего ума. Поэтому его мысли особенно ценны, они становятся живым свидетельством огромной силы.

Захваченность и изумительная острота мышления дают сочетание редкое в истории человечества и, вместе с тем, огромной притягательной силы и вескости.

2

Философ Emile Boutroux начинает свою книгу о Паскале этой выпиской из «Мыслей» Паскаля: «Если это рассуждение вам не нравится, то знайте, что написал его человек, который перед тем и после этого стал на колени перед Существом Бесконечным, которому он в смирении предает все существо свое (pour prier cet Etre infini… auquel il soumet tout le sien»).

Думаю, что обойти этот момент значит игнорировать самое центральное и питающее в жизни и мысли Паскаля. Он захвачен, он покорен, его жизнь есть служение —служение не идее, даже самой прекрасной идее, а Реальности — тому, что открылось ему, как конечная и решающая Реальность. Поэтому он и не боится проникать светочем своей мысли в устрашающие бездны бытия и уничтожения, в глубины беспредельно разлагающейся и бесследно уходящей ткани жизни. Нерушимое и Постоянно–Пребывающее есть; в его свете получает смысл и Бесконечно–Уходящее. А Паскаль, всё же, как–то любил эту живую ткань нашей уходящей жизни и был связан с нею. Она есть поле для действия, для борьбы за Правду, за непреходящую Правду, она есть место, где Правда должна быть провозглашена. Слова молитвы «Да святится имя Твое!» выражают то, что являлось вдохновляющим импульсом для Паскаля в его жизни и деятельности после его «обращения».