Виктор Франкл — реформатор фрейдизма и завершитель дела Юнга.

Русская эмиграция по смыслу своей судьбы всегда была антикоммунистической. Мало того, в противостоянии коммунизму заключался едва ли не главный смысл ее существования. Были ли это бывшие деникинцы или врангелевцы, высланные ученые и писатели или та часть интеллигенции, которая успела бежать от красного нашествия, или советские граждане, инстинктивно подавшиеся на Запад, чтобы избежать красной Немезиды, косившей правых и виноватых, — несмотря на первоначальные трения между первой и второй эмиграцией, антикоммунизм объединял их всех.

С приходом третьей эмиграции положение изменилось. О, конечно, большинство «третьих» также пострадало от античеловеческого режима, установившегося в СССР. И многие «третьи» заполняют страницы эмигрантских газет описанием гнета, который они претерпели или наблюдали в Советском Союзе. О, конечно, все они — за человеческие права, попираемые жестокой пятой «там». Но на слове «антикоммунизм» большинство из них как бы поперхиваются, и сравнительно немногие из них объявляют себя принципиальными антикоммунистами. Некоторые из них —и наиболее видные — гордо заявляют, что они — не антикоммунисты, а антитоталитаристы (например, весьма уважаемый и ценимый мною писатель В.Максимов). Но тут, логически говоря, одно из двух: или они считают советский режим нетоталитарным строем (но вряд ли это так), или же хотят сказать, что они против всякой диктатуры, идет ли она слева или справа. Второе, конечно, вероятнее (но тогда логичнее было бы сказать: мы —антикоммунисты и вообще антитоталитаристы). Но какая же «диктатура справа» угрожает России? Русский фашизм? Его нет в природе. И кто в будущей России захочет брать пример с южноамериканских военных хунт? Обновление русской монархии? Но монархический образ правления был не тоталитарным, а лишь авторитарным.

Поэтому за отсутствием конкретного прототипа «правого тоталитаризма» (Гитлер–то давно мертв) понятие «антитоталитаризм» остается абстрактной алгебраической формулой, неспособной быть живой объединяющей силой. Тогда как понятие «антикоммунизм» обладает весьма конкретным содержанием. Но антикоммунизм как идея и как лозунг все же для большинства «третьих» почему–то психологически неприемлем.

Некоторые из «третьей волны» утверждают, что советский режим и коммунизм — вещи различные. Коммунизм, говорят такие эмигранты, может быть, и неплохая идеология, но вот советский режим плох уже тем, что в нем не осуществлены идеалы коммунизма. (Этим я не хочу сказать, что большинство «третьих» — за «настоящий» коммунизм, не осуществленный еще в природе. Я лишь клоню к тому, что сама идея коммунизма не возбуждает в них особого отталкивания.).

И тут мы вплотную подходим к вопросу о сущности воплощенного коммунизма. Коммунистическая идеология тем и злоносна, что при попытке ее осуществления неизбежно получается «шигалевщина», предвиденная Достоевским в «Бесах»: тут власть из ранга средства для осуществления цели (насильственного равенства) превращается в самоцель при делении общества на две неравные половины — господ («новый класс») и рабов, лицемерно называемых «свободными советскими гражданами». Из свободы тут выхолащивается ее суть — свобода выбора, и сама свобода используется лишь в качестве лозунговой приманки. Все это является следствием богоборческого атеизма, стремящегося выхолостить образ Божий в человеке, превратить его в послушного социалистического робота (причем социализм превращается в собственную карикатуру). Логика или, если угодно, диалектика этих злых метаморфоз была в свос время блистательно продемонстрирована Бердяевым и некоторыми другими родственными ему философами XX века. И я лишь на поминаю об этой «диалектике зла».

Вообще, сущность большевизма как атеистической религии и, следовательно, как воплощения метафизического зла на земле можно понять, лишь исходя из религиозных основ. Поэтому атеисты, даже и отвергающие советский режим, видят здесь лишь трагиче скую ошибку, а не следствие злой воли.

А так как большинство русских неозападников (представленных главным образом, но не исключительно «третьей волной») стоит на безрелигиозной по зиции, то становится понятным, почему они, тайно или явно, все еще мечтают о «социализме с социалистическим лицом». И если бы советский режим не нарушал собственных же законов (что он делает почти постоянно), то, думается, такой законопослушный советский режим был бы вполне приемлем дла большинства из «третьей волны*. В отличие от этого для подлинных антикоммунистов даже такой «чистый» советский режим был бы неприемлем, так как он не предусматривает возможности перехода власти к какой–либо другой партии, кроме коммунистической, и так как он в лучшем варианте воздерживался бы от закрытия храмов, но по–прежнему, терпя «отправление культа», не допускал бы «религиозной пропаганды», то есть открытых выступлений в пользу религии. Есть много других «так как», но в этой краткой статье, посвященной защите антикоммунизма, мы воздержимся от дальнейшего перечисления.

В свете всего этого становится понятным, почему относительное большинство «третьих» (в сотый раз по вторяю — далеко не все они), даже отвергая теперешний советский режим, все жн не решя^-г.'ч или стыдит–с я объявить себя антикоммунистами. Некоторые из них при этом говорят, что они не хотят очутиться в одной компании с Гитлером, который ведь тоже был антикоммунист. В этом контраргументе правильно лишь одно: что антикоммунизм не может быть самодовлеющим принципом. Здесь необходимо какое–то «за», а не только «против». И этим «за» могут быть лишь религиозные ценности, или по крайней мере ценности этические, или ценности свободы (демократия). Гитлер же, как известно, был против религии и морали, а также против демократии. Именно поэтому существительное «антикоммунизм» должно быть восполнено прилагательным («христианский», «этический», «демократический» и т. д.). И если, скажем, я заявляю себя христианским антикоммунистом, то я не оказываюсь в одной компании с Гитлером.

Но, с другой стороны, если вы вычеркнете «антикоммунизм» из политического кредо эмиграции, то вы встанете на путь распада русской эмиграции. Антикоммунизм играет роль объединяющей скрепы русской эмиграции, ибо на этом лозунге могут сойтись и монархисты, и демократы, и солидаристы, и вообще все принципиально отвергающие советскую власть. Поэтому я считаю отказ от антикоммунизма признаком духовной капитуляции перед коммунизмом, даже если такие анти–антикоммунисты не отдают себе в этом отчета.

Слыша слово «антикоммунист», многие представляют себе человека, одержимого слепой ненавистью ко всем коммунистам и стремящегося к их искоренению. Нет сомнения, что таких антикоммунистов — достаточное количество. Но подлинный антикоммунист должен ненавидеть саму идею коммунизма и бороться с этой идеей идейными же средствами, противопоставляя разрушительной и аморальной идее коммунизма творческую и морально полноценную идею. К силе же подлинный антикоммунист должен прибегать лишь в самых крайних случаях.

Что же касается конкретных коммунистов, то подлинный антикоммунист должен стремиться просветить их умы и души светом морально–положительной идеи, то есть в конечном счете идеей, озаренной светом христианства. И он должен помнить, что в каждом коммунистическом Савле дремлет христианский Павел. Многие из современных диссидентов· были ранее коммунистами, пока не прозрели. Сам Солженицын принадлежит к их числу. Поэтому к коммунистам нужно относиться без предвзятой ненависти, ибо во многих коммунистах тлеют искры и потенции человечности. Разумеется, это не относится к заматеревшим коммунистам, души которых безнадежно погружены в духовную тьму. Но имеется достаточное количество коммунистов, не потерявших человечности даже вопреки своей бесчеловечной идеологии.

В духовном мире существует закон, согласно которому душа человеческая приобретает форму одушевляющей ее идеи. Именно поэтому борьба должна вестись против самой идеи коммунизма и лишь во вторую очередь — против самих коммунистов, многие из которых являются коммунистами больше по имени, чем по существу. Эта истина с трудом усваивается на Западе, ибо прагматический Запад, как правило (правда, с исключениями), не верит в силу идей. Но и такие прагматисты не могут отрицать того факта, что данная идея, если она овладевает душой человека, становится очень даже действенной силой, с которой никак нельзя не считаться.

Многие наши западники считают, что для духовной борьбы с коммунизмом вовсе не нужно прибегать к христианству и вообще к религии. Для этого достаточно, говорят они, противопоставить бесчеловечной идее коммунизма гуманистические идеалы демократии. Но такие архидемократы обычно забывают, что сама идея равенства людей (перед Богом) — христианского происхождения. Равенство людей перед законом есть отблеск равенства людей перед Богом. Правда, демократия в наше время секуляризировалась, она соблюдает нейтралитет в борьбе между атеизмом и религиозностью. Современная демократия оторвалась от своего христианского источника, что видно хотя бы из того, что в демократии ударение приходится на свободу в ущерб равенству и особенно — братству.