Однако было бы ошибкой воспринимать опасность антихриста только как проявление зла в образе личности и его борьбу, направленную против Христа, видеть только в нападках этой удивительной личности. Было бы ошибкой думать и предпринимать какие-то действия, воспринимая антихриста только как явление последней эпохи, словно вся история была свободна от его влияния. И если Откровение дает основание для трактовки антихриста тоже как личности, то Откровение также указывает и на то, что антихрист постоянное явление истории. Св. Павел говорит об этом совершенно определенно: «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь, — и тогда откроется беззаконник» (Фес. I, 2, 7—8). Иначе говоря, антихрист удерживается по велению Бога. В конце истории он явится как безбожник, но в этом его появлении не будет ничего нового: он явится как сосредооточение, скопление давно известных и постоянно действующих в истории сил зла. Антихрист как личность будет только наиболее зрелым плодом вечного антихристова духа. Кажется, что св. Иоанн утверждает то же самое: «...и как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов» (Иоанн I, 2, 18), а несколько дальше: «...много лжепророков появилось в мире», и дух, который не исповедует Иисуса Христа, «есть уже в мире» (4, 2—4). Правда, св. Иоанн утешает христиан тем, что Христос, который живет в нас, есть «больше того, кто в мире» (4, 4). Но этими словами он совершенно определенно признает, что противник уже действует в мире.

Удивительнее всего то, что и св. Иоанн эту постоянно действующую антихристову силу считает знамением «последнего времени» мировой истории. Он пишет: «Дети! последнее время. И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов, то мы и познаем из того, что последнее время» (Иоанн I, 2, 18). Таким образом, как уже отмечалось, появление Христа на земле проявило в конкретном существовании человека и Его противника. Так история повернула свой путь к своему концу. Если века до Христа могли гордиться тем, что они торопились к центру земного времени, к воплощению Логоса, то столетиям после Христа не остается ничего другого, как приближаться ко второму пришествию Христа, то есть к завершению. Последний час истории начался со вступления Христа на небеси. Появление множества антихристов, лжепророков, душ, отрицающих Христа, есть как раз знамение того, что, в сущности, немного осталось времени до полного проявления добра и зла. Поэтому и деятельность антихристовых сил стала значительно интенсивнее и зримее, нежели во времена до Христа. В языческой истории драконы пытались управлять человеком через его физическую природу. Вселение в плоть было основной формой этого управления. Древний антихрист проявлялся в основном как сила управляющая природой без Бога. В истории Христианства змей нападает прежде всего на духовную область человеческого существования, ибо она через таинство крещения становится местом пребывания Святой Троицы. Новый антихрист принимает духовный образ и тем самым становится исторической силой. Он покидает пустыню и идет в культуру, в философию, в искусство, государство, хозяйство и вселяется в эти области так же прочно, как некогда вселился в плоть человеческую. И теперь, как и прежде, дьявол совершает удивительные вещи. Если раньше он совершал удивительные вещи через физическую природу человека, то теперь он совершает «великие знамения и чудеса» (Матф., 24, 24) в его духовном мире, «чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (4, 24). Человек-христианин не является человеком природы. И антихрист -- не только сила природы, поэтому сегодня он действует не так, как действует медик или маг, но как философ, как художник, как политик, как государственный муж или руководитель хозяйства. Поэтому разделение душ — важнейшая, хотя и самая трудная задача периода истории после Христа.

В конце «Трех разговоров» участники беседы констатируют, что все будто бы затянуто некоей тонкой неощутимой вуалью. Не достает полной ясности — и не только на небе, но и в душе. Повсюду таится некая тревога, и в воздухе — дурное предчувствие; и это знак не только того, что земля постарела и наша проницательность ослабела, но также и того, что злая сила в действии. Хвост дьявола свел мглу на землю Божию. Ощущение омраченности характерно для хода истории. Безмерность зла обволакивает все некоей вуалью, и взгляд наш нигде не может найти истинных ценностей. Земля все больше приходит в негодность, человек все больше открывается для греха, тайна беззакония в действии. Антихрист проявляется «со всякой силой и знамениями и чудесами ложными. И со всяким неправедным обольщением» (Фес., II, 9 - 10). История, искупленная Христом, не примет «любви истины», потому что «пошлет им Бог действия заблуждения, так что они будут верить лжи» (Фес., II, 2, 11). История идет путем, который неизбежно закончится вселенским разрушением. «Драма истории, — говорит Соловьев, — уже сыграна, остается лишь эпилог. Конечно, ее можно растянуть на пять актов, как у Ибсена[16]; на мировой сцене может быть сделано еще немало глупостей и болтовни, но драма уже давно написана, и ни зрители, ни актеры не в силах что-либо в ней изменить». Сущность антихриста Соловьев пытается выразить в одной-единственной и очень простой фразе — «не все то золото, что блестит». У антихриста достаточно блеска, но «никакой истинной силы ». Этот блеск ослепляет взгляд и обольщает дух. В нем крепость антихристовой силы. Поэтому в соответствии с христианскими требованиями каждая эпоха должна как можно точнее и безошибочнее устанавливать и исследовать проявления антихристовой силы в историческом существовании человека. Задача последующих разделов данной работы — раскрыть обманчивый блеск и коварство антихриста во всех областях жизни.

II. ЗНАКИ АНТИХРИСТОВА ДУХА

1. СЕБЯЛЮБИЕ

Образ антихриста в повести Соловьева достаточно выразителен. Этот великий русский мыслитель и поэт попытался изобразить противника Христа, не упуская ни малейшей подробности, даже самой незначительной его черты.. Среди них выступают сущностные черты, отражающие все антихристово нутро. Исследование этих черт и их проявлений в жизни человека приведут нас к раскрытию структуры этого духа.

Антихрист Соловьева нисколько не атеист. «Сознавая в самом себе великую силу духа, он был всегда убежденным спиритуалистом, и ясный ум всегда указывал ему истину того, во что должно верить: добро. Бога, Мессию». Но здесь же Соловьев отмечает, что «в это он верил, но любил он только одного себя». Иначе говоря, вера антихриста и его любовь были разделены. Разум и сердце в бытии этой твари шли в разных направлениях. Обладая незаурядным проницательным умом, он не мог отрицать Бога, ибо только безумец говорит, что Бога нет (ср.: Пс., 13, 1). Для всякой разумной души существование Бога настолько очевидно, что она ни в каком случае не может Его отрицать. И чем значительнее ум, тем меньше опасность атеизма. Среди чистых душ склонности к атеизму нет совершенно, даже сами «бесы веруют, и трепещут» (Иак., 2, 19). Но одно дело найти Бога умом, и совершенно другое — признать Его своим сердцем и полюбить. Антихрист Соловьева Бога не отрицал. Он верил. Верил даже в Посланника Божиего. Но любил он только себя. Соловьев замечает, что антихрист «верил в Бога, но в глубине души невольно и безотчетно предпочитал Ему себя».

Замечание весьма существенное. Себялюбие отвлекает взгляд от бытия и направляет на самого себя. Здесь все сосредоточено на любви к себе. Поэтому неудивительно, что тварь, ведомая себялюбием, совершенно неощутимо поднимается на самые вершины бытия и пытается воздвигнуть свой престол над звездами. Вне сомнения, это возвышение только психологическое. Оно — только настроение и только переживание. У себялюбия нет онтологической силы, и из области сотворенного оно никого не высвобождает. Никто не становится Богом, любя самого себя. Но взор, отвращенный от бытия и направленный на себя, изменяет всю человеческую жизнь. Себялюбивое действие — это серьезный поворот на пути бытия. Этот поворот вызывает желание считать себя выше Бога. И вместе с тем этот поворот изгоняет творение в ряды чистых тварей. Себялюбие — это поворот  по направлению к небытию.

Святая Тереза Авильская[17] сказала о дьяволе: «Бедный, он не любит!» Этим она выразила глубочайшую сущность дьявола. Дьявол — это тот, который не любит. Он не любит ни Бога, ни человека, ни вещи. И в этом его свойстве кроется самое существенное отрицание Бога. Святой Иоанн в своем Евангелии и в своих посланиях неустанно повторяет, что Бог есть любовь и что подобность Богу и участие в Его бытии проистекают только из любви. «Кто не любит, тот не познал Бога» (Иоанн, I, 4, 8). И напротив, «пребывающий в любви пребывает и в Боге, и Бог в нем» (4, 16). Утрата любви есть утрата Бога, обладание любовью — знак живущего в человеке Бога.

Поэтому нелюбящее существо исключено из божеской жизни: Бог не живет в нем и оно не живет в Боге. Оно может верить в Бога и даже трепетать перед Его могуществом, но, не имея в себе любви, оно не имеет экзистенциальной связи с Богом. Бог для него только причина его бытия, только абсолютная сила, действием которой оно возникло и по решению которой удерживается. Но Бог для него не та Личность, которая может заставить его говорить и которой оно могло бы ответить. Утрата любви есть утрата личности Бога. Это утрата связи с Богом. И это есть утрата религии в глубочайшем смысле этого слова, ибо религия — это отношение между двумя личностями. Нелюбящее существо с Богом не взаимодействует. Оно только «бывает» вместе с Богом, как тварь «бывает» вместе со своей причиной. И если дьявол не любит, то тем самым он — самый величайший отрицатель Бога, даже если он своим умом верит в Бога и трепещет. Но почему дьявол не любит? Как и откуда возникла эта нелюбовь в демоническом бытии?

Дьявол не любит потому, что он любит только себя самого. Любовь и себялюбие исключают друг друга. Это две силы, которые идут в противоположных направлениях. Любовь всегда есть выход, извержение из себя. Кто любит, тот ставит себя рядом с собой, переносит себя в другого, жизнь кладет за другого. Сущностно любовь есть сила, направленная к бытию. Это есть взгляд, направленный далеко от себя. Это звук, ищущий отзвука. Основа любви есть кроющийся в нас образ Божий. Будучи созданными по образу и подобию Господа, мы сами склоняемся к другому, тянемся к своему Оригиналу. Бог влечет наше бытие. Самой сущностью своей структуры мы повернуты к Нему и отвращены от себя. Наше бытие всегда смотрит вперед. Ему предназначено не оставаться в себе, но переступить через себя, войти в другого и быть в другом, ибо в этом глубинном Другом как раз и кроется источник нашего бытия, его происхождение, его модель. Свою жизнь выигрывает тот, кто ее утрачивает, то есть отдает ее Другому, ибо именно в этом Другом он ее и осуществляет. Наше бытие осуществляется только тогда, когда мы «бываем» вместе; «бываем» не в себе, но в другом и этого другого вбираем в себя. Бытие ставшее общим есть основа творящего существования и его полнота.

Однако вообразим себе, что свободная тварь по своей собственной воле закрывается в себе, отворачивается от другого и свой взгляд направляет только на себя. Ту силу, которая вела ее к бытию, она поворачивает к себе. Любовь превращается в себялюбие. Что тогда происходит? Не что иное, как отрицание всего и вся. Такая тварь отрицает прежде всего то, что находится рядом с ней. Себялюбие превращается в абсолютную глухоту по отношению к окружающему. Себялюбец никого не призывает и отклика от других не ждет. Его существование становится закрытым. Он не «бывает» вместе. Он «бывает» один в своем одиночестве. Все, что находится рядом с ним, утрачивает для него глубинный смысл. Себялюбие — сила, влекущая назад от бытия. Это сила направленная на себя. Но поскольку образ Господа уводит нас от самих себя, то себялюбие само по себе превращается в силу, разрушающую нашу подобность Богу. Обратив свой взор к себе, мы сталкиваемся с противоположным направлением образа Господня и должны сделать выбор: или возвратиться назад в бытие, или разрушить в себе подобность Богу. Тварь, ведомая себялюбием, выбирает второй путь. Она оставляет образ Божий, оставляет бытие и идет в себя. Она разрушает свою подобность Господу и таким образом превращается в противоположность Бога и становится полным Его отрицанием. Человек может быть настоящим и глубоким атеистом только тогда, когда он себялюбив, ибо себялюбие — самое серьезное отрицание Бога, это не теоретическое отрицание умом, но отрицание самой направленностью своего бытия. Себялюбие — это полный атеизм.

Именно с дьяволом и произошел такой серьезный поворот. Отказавшись служить Господу, возжелав подняться выше звезд и там воздвигнуть свой престол, возжелав быть подобным Всевышнему, он тем самым опроверг любовь как силу, направленную к бытию, и выбрал себялюбие как силу, направленную на себя. Он отвернулся от Бога и от всех других Богом сотворенных существ. Себялюбие отрезало его от существования вместе с другими и в других и закрыло его в самом себе. Дьявол превратился в самое одинокое существо из всех Божиих тварей. Его собственное бытие сделалось для него тюрьмой. Его экзистенция стала полным молчанием по отношению к Творцу и Его творению. Дьявол своим существованием никого не зовет к разговору. Его существование не диалог, но глубокий, непрерывный монолог; это разговор только с самим собой. Себялюбие замкнуло уста его бытия для всякого звука извне. В этом кроется причина, почему дьявол не любит. Он не любит потому, что выбрал другое, противоположное Божиему, направление своего бытия, разрушил в себе образ Божий, отделился от других и замкнулся в себе. Его нелюбовь естественный результат его себялюбия. Он верит в Бога, ибо он тварь Божия. И он это хорошо знает. Само по себе существование Бога у него не вызывает сомнений. Но направленностью своего бытия он отвергает Бога так яростно, как вряд ли бы смог это сделать даже самый неистовый атеист. Дьявол — полный безбожник именно потому, что он — полный себялюбец. Он также знает, что есть и такие творения Господни, которых он ненавидит и борется с ними. Но своим отвращением от бытия он их тоже отрицает, что не под силу — в метафизическом смысле — ни одному идеалисту. Дьявол — полный солипсист потому, что он — полный себялюбец. Себялюбие делает его и атеистом, и солипсистом. Оно разрушает его взаимосвязь с Богом и с миром, замыкая его в его собственном одиноком бытии.

В этом отношении замечание Соловьева, что антихрист «любил только одного себя», имеет необычайно глубокий смысл. Оно объясняет, почему этот человек, верящий в добро. Бога и даже в Мессию, все же стал помощником дьявола. Его себялюбивый выбор отвернул его от Господа и направил к тому, кто тоже отвернулся от Бога. Между антихристом и дьяволом себялюбие создало общее пространство, в котором оба они встретились. Соловьев рассказывает, что хотя его антихрист и верил в добро, однако «всевидящее око Вечности знало, что этот человек преклонится перед злой силой». Верить в добро означает не что другое, как быть открытым своим умом для действительности. Но преклониться перед добром означает самому сделаться добрым. А сделаться добрым самому означает отдать себя другому, ибо добро есть diffusivum sui: оно распространяется, выходит из себя и себя предоставляет другому. Добро в человеке есть любовь. Преклониться перед добром в глубинном смысле означает любить. Это может сделать тот, кто повернут к бытию. Но этого не может сделать себялюбец, который повернулся к себе. Вот почему антихрист Соловьева хотя и верил в добро, в глубине своего бытия склонялся перед злом, ибо в нем он видел свой образ, в нем чувствовал крепнущую силу себялюбия, направленную на себя. Преклонение антихриста перед злой силой было знаком не его слабости, не страсти, но знаком антибожеского направления его существования. Таким образом он приблизился к дьявольскому существованию; поэтому дьявол и выбрал его своим помощником в борьбе с Богом. Себялюбие стало дьявольскими воротами в человеческое бытие.