II

Жизнь — сон. Вообще живые снять мертвым сном и ничего не видят, кроме то го, что им снится; но иногда сон становится прозрачным, как бы предъутренним; спящий знает, что спит, и сквозь сон, сквозь жизнь видит иную действительность. Сон жизни — «Сон на море»:

И море, и буря качали наш челн; Я, сонный, был предан всей прихоти волн. И двое беспредельности были во мне,— И мной своевольно играли они…

Одна беспредельность— мир стихийный,  «мир, как воля», — хаос; другая — мир человеческий, «мир, как представление», — космос. Космос «веет легко над гремящею тьмой» хаоса — легко, беззвучно и прозрачно, потому что призрачно, как сон «в лучах огневицы», горячки, «болезненно-яркий, волшебно-немой». Дурной сон, бред, навождение, злое волшебство, черная магия: недаром сквозь сон слышится спящему грохот пучины, грохот хаоса, «как дивный волшебника вой». Древний Хаос — отец сущего, «отец лжи» (ибо все сущее — ложь), воет свои заклинания, вызывает лживые призраки космоса, чтобы обольстить, заманить человека в свою темную бездну и там уничтожить.

Если-бы Шопенгауэр знал Тютчева, то привел бы эти стихи, как лучшее истолкование «Mиpa, как воли и представления».

Чтобы понять мир, надо вывернуть его наизнанку, почувствовать обратное тому, что чувствуют все: сон, как явь; явь, как сон.

Затих повсюду шум и гам, И воцарилося молчанье; Ходили тени по стенам И полусонное мерцанье… И мне казалось, что меня Какой-то миротворный гений Из пышно-золотого дня Увлек незримо в царство теней.

Что это, пробуждение или засыпание? Явь или сон? Ни то, ни другое, а сумеречная полоса между тем и другим, «порог двойного бытия».

О, вещая душа моя, О, сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!

Мы это чувствуем изредка, а он — всегда; нам нужно усилие, чтобы дойти до этого, а ему - чтобы уйти от этого. Для нас воля сознанием освещается, а для него — затемняется; не ночь — покров дня, а день — покров ночи; «златотканный, наброшенный над бездной безымянной»:

Но меркнет день, настала ночь; Пришла — и с миpa рокового Ткань благодатную покрова, Сорвав, отбрасывает прочь… И бездна нам обнажена.

Меркнет сознание — и обнажается бездна воли, бездна мрака. Мрак истинен, свет лжив; свет кажется, мрак есть.

«Двойное бытие» — условие того, что люди когда-то называли «магией». Все явления мира здешнего — клавиши, звонкие рычаги миров иных: ударишь по клавише— отзовется струна; коснешься явления — ответит сущность.

Никто так не умеет играть на этих клавишах, как Тютчев. Вот почему стихи его подобны заклинаниям, волшебным зовам и шопотам: хотим, не хотим, мы идем туда, куда он зовет; его глазами смотрим, его ушами слушаем; мы — в нем, он — в нас. Можно не вступать в волшебный круг, но раз вступив, уже не вырвешься: прежде чем поняли, что это — мы уже заколдованы.