Главная заслуга Амио в том, что он доставил материал для Монтаня и таким образом содействовал оформлению этого замечательного ума»

(425).

Вот что говорит сам Монтань о Плутархе:

«Мы невежды погибли бы, если б эта книга не извлекла нас из грязной лужи (bourtier); благодаря ей мы в настоящее время смеем и говорить, и писать: дамы посредством нее имитируют школьные учебники. Амио наш молитвенник» (Essais, II ch. IV).

«Монтань не только первый в своей эпохе — он первый по старшинству из наших народных писателей, я понимаю тех, от которых образованному уму так же трудно отделаться, как Монтаню от Плутарха».

Низар видит в Монтане первого писателя, который осмелился помериться с древностью — Рабле был слишком ею опьянен, Кальвин был слишком теологом, Ронсар — брал только внешнюю форму, Амио — ограничился гениальными переводами. Монтань же ассимилировал (в) себе античное миросозерцание и вместе с тем остался вполне самостоятельным, не подчиняя ему своей оригинальности.

(430) Преобладание в Монтане латинского духа над греческим. Плутарх сам был под влиянием римских декадентов. Замечательно, что Монтань считает именно «Георгики» Вергилия (т. е. пастораль) величайшим произведением поэзии.

Паскаль утверждал, что «Опыты» Монтаня книга «вредная, безнравственная, полная слов грязных и позорных»[899], — конечно, с точки зрения католицизма.

По Низару весь XVIII век вышел из Монтаня: «Чем больше он стареет, тем больше слава его увеличивается». Но Низар говорит, что XIX век в противоположность XVIII восторгается главным образом не идеями Монтаня, а стилем. Для Низ (ара) Монтань — величайший стилист. Так ли это?

Паскаль сказал про Монтаня: «не в Монтане я нахожу то, что в нем вижу, но в самом себе» (Се n’ent pas dans Montaigne, mais dans moi que je trouve ce que j’e vois)[900].

Паскаль о Монтане:

«Laisser aux autres le soin de chercher le vrai et le bien; demeurer en repos; couler sur les sujets, de peur d’enfoncer en s’appuant; ne pas presser le vrai et le bien, de peur qu’ils n’echappent entre les doigts, suivre les notions communes; agir comme les autres»[901].

ГЁТЕ

Наружность Гёте. «Орлиные очи». Самая целительная из книг. Наполеон и Гёте. «Vous etes un homme. Das war ein ganzer Kerl!»[902]. Вечная юность. Влюбленность. Мариенбадская элегия. Связь с природой.

Каменный гость. Смерть герцога и герцогини. Страдание. Гёте несчастный. «Wer nie sein Brot mit Tranen ass»[903]. «Вся моя жизнь — труд и забота». Смерть сына. Non ignoravi me mortalem genuisse[904]. «Вперед! Вперед по могилам».

Безобщественность. Спор Кювье с Сент–Илером в Париж(ской) Академии и Июльская революция.

Бог — в природе. Малиновка. Вездесущие Божие. Гёте и христианство. Религия бессмертия[905]. Энтелехия, монада. Лай собаки. Смерть Гёте. «Передо мной лежал совершенный человек».

Л. Толстой и Гёте. Почему нам, русским, урок этот особенно важен. Наши сомнения в кумире. «Свет христов просвещает всех». Ангел в II ч. «Фауста»: «Wer immer strebend sich bemiiht, der konnen wir erlosen»[906]. Здесь «Ключ к спасению Фауста» — и спасению Гёте.

Мелочи для вступления

I. 219 — «Шекспир подал нам золотые яблоки в серебряных чашках… Но беда в том, что мы приобретаем серебряные чаши и валим в них картофель».