Так, Дидаскалия и Апостольские постановления учат, что супруги и после родового общения могут без всякого омовения приступать к причащению, тогда как блудник не может очиститься, хотя бы он вылил на себя море воды, и что женщина в известном состоянии не лишена Духа Божия и может прикасаться к священным книгам и молиться[366].

     Особенно подробно защищает эту точку зрения святой Афанасий Великий в своем первом правиле:

     «Скажи мне, — пишет (ок. 356 г.) святой отец в своем послании, принятом Трулльским Собором (правило 2) в канонический кодекс Православной Церкви, — что имеет греховного или нечистого какое-либо естественное извержение, как, например, как если бы кто хотел поставить в вину исхождение мокроты из ноздрей и плюновение из уст? Аще по Божественному Писанию веруем, яко человек есть дело рук Божиих, то как можно от чистыя силы произойти оскверненное? Аще род Божий есмы, по Божественному Писанию Апостольских Деяний, то не имеем в себе ничего нечистого»[367]. О негреховности «экризиса» пишет и блаженный Августин[368]. С таким взглядом сообразовалась и церковная практика. Женщина в древности имела такой же свободный вход в алтарь, как и мужчина[369].

     Но лишь только ослабла опасность от еврейского номизма, Церковь усваивает более строгий взгляд на эти процессы, но, в отличие от Ветхого Завета, она ставит сначала вопрос на почву лишь личной морали. Она считает осквернением не эти процессы сами по себе, а лишь постольку, поскольку в них участвует и их извращает психический фактор. И предпосылки для такого морального осуждения находятся уже в самой Библии и у самих противников такого осуждения. Уже книга Бытия болезненность родовой жизни женщины ставит в зависимость от ее греха. Климент Александрийский видит ненормальность родовой жизни первых людей в том, что они «склонились к ней скорее, чем надлежало, не дождавшись воли Божией»[370]. Вмешательство в родовую жизнь психического фактора, по его мысли, не только служит выражением отдаления от Бога, но и нарушает установленную Богом гармонию этой жизни. При райском нормальном порядке деление плоти первого человека могло бы быть только тогда, когда организм вполне созреет для этого, когда в нем есть преизбыток жизненных сил. Но вмешательство практического разума ускоряет его, вследствие чего родовые процессы происходят и тогда, когда избытка сил в организме нет. Отсюда ослабление организма родителей и слабость потомства, отсюда и болезни деторождения. Именно этим объясняет Климент и отсутствие правильной периодичности родовой жизни у человека, наблюдаемой у животных[371]. Таким образом, хотя сами по себе физиологические родовые процессы человека и не греховны, но их ненормальности служат последствием и показателем человеческой греховности. Точно так же и святой Афанасий в том же самом первом правиле, где указывает на моральное безразличие «экризиса», признает, что мысли наши могут быть «нечисты и скверны», и упускает из виду вопрос о возможной причинной зависимости между такими мыслями и «экризисом», быть может, на всех людей смотря с точки зрения своей святости. Вопрос о такой зависимости ставит позднейшая каноническая литература.

     Уже один из предшественников святого Афанасия, святитель Дионисий Великий, епископ Александрийский († 264), в своем ответном послании к епископу Ливии Василиду (ок. 260 г.), составившем четыре древнейших отеческих канона, решает этот вопрос несколько иначе, чем он решался до сих пор. Из его послания ясно, что в его время не было церковного закона, запрещающего «нечистым» людям приходить в церковь и причащаться, и сам святой отец не считает себя вправе издать какое-либо правило, а предоставляет это совести каждого (правило 2, 3 и 4). Но лично он решительно против такого дозволения. Он ссылается на пример кровоточивой жены, прикоснувшейся лишь к краю одежды Спасителя[372], на слова Апостола Павла (1 Кор. 7, 6), советующего, но не повелевающего (ст. 6) супругам уклоняться друг от друга для молитвы, и высказывает уверенность, что душевная и телесная нечистота явится препятствием (???????????) для всякого входить во святая и во святая святых, то есть в храм и алтарь[373]. И уже Лаодикийский Собор (ок. 364 г.), запрещая мирянам входить в алтарь (правило 19), в особом правиле (44) запрещает это женщинам, делая это, по объяснению Зонары, ввиду особенностей женской природы[374]. Гораздо далее своих предшественников по кафедре идет ученик Афанасия Великого Тимофей Александрийский († 385). В своих ответах некоторым епископам и клирикам он считает известные физиологические явления у мужчин и женщин безусловным препятствием для причащения и крещения (Правила 5, 6, 7, 12, 13). Однако тот факт, что епископы обращались к нему с такими вопросами, показывает, что церковного закона об этом до него не существовало, а двенадцатое правило показывает, что александрийский епископ стоит в этом отношении не на обрядовой, еврейской, а на новой, чисто моральной почве, считая эти состояния нечистыми не сами по себе, а как показатели душевной нечистоты. Именно на вопрос, является ли нечистое сновидение препятствием к причащению, он отвечает, что является только тогда, когда у известного лица была похоть женщины (???????? ????????), а в противном случае на это нужно смотреть как на искушение от дьявола, желающего помешать причащению. И Вальсамон в толковании на это правило объясняет, что истечение семени только тогда является препятствием к причащению, когда оно явилось следствием помысла (????????), участия ума (????) в похоти и добровольного ей сочувствия (????????? ??? ?????????????), откуда и возникло нечистое представление (????????)[375].

     Еще ярче исключительное греховное значение психического фактора в родовой жизни выступает в покаянном Номоканоне Иоанна Постника († 596).

     Он считает осквернение во сне по страсти грехом и наказывает его однодневным отлучением, соединенным с обязательными благочестивыми упражнениями[376]. Но если такое осквернение произойдет в бодрственном состоянии, то наказание налагается в семь раз более продолжительное[377].

     Отсюда ясно, что именно участие нашей воли и сознания в родовой жизни считается грехом. Это expressis verbis (без околичностей) признает и сам Постник, говоря непосредственно перед этим, что причина и основание для епитимий есть соучастие в страсти нашего разума[378].

     В дальнейшей канонической литературе мы не находим чего-либо существенно нового в этом отношении, и позднейшие канонисты лишь развивали идеи, высказанные в IV—VI веках.

     Номоканон четырнадцати титулов[379] лишь ссылается на старые правила. Никифор Исповедник († 818) своим пятнадцатым правилом дозволяет монахиням входить в алтарь[380]. Хартофилакс Петр (XI в.), решая вопрос о ночном осквернении священника и мирянина, говорит, что первый может служить литургию, а второй причащаться, если это было по искушению от дьявола, а если виноваты они сами вследствие многоядения и пьянства, то не могут[381]. Позднее, в XII и XIII веках, является новое течение в пользу большей строгости. Пятнадцатому правилу Никифора Исповедника придан был противоположный смысл, с каковым оно и читается в славянской Кормчей[382]. Явилось сомнение, можно ли входить в алтарь и монахам[383]. Явилось воззрение, что ночное осквернение делает человека нечистым и препятствует ему участвовать в богослужении само по себе, безотносительно к причине, от которой оно произошло.

     Эти крайности вызвали реакцию. Знаменитый православный канонист Иоанн Зонара пишет обширное рассуждение в опровержение такого мнения[384]. Он напоминает, что не нужно быть слишком строгим, даже строже самих канонов, ибо старое правило гласит: «ничего слишком» (????? ????). Ссылаясь на Екклезиаста (3, 14), по которому к тому, что делает Бог, ничего нельзя прибавить, ни от него убавить, и на слова Апостола Павла, что и ангел не может изменить благовествования (Гал. 1, 8), он говорит, что нельзя изменять священных канонов, и затем, подробно изложив относящиеся к вопросу каноны святого Дионисия, святых Афанасия и Тимофея Александрийских, делает вывод, что они вовсе не считают греховным истечение семени «автоматическое», как явление вполне естественное, а считают греховным лишь соучастие (????????????) в этом нашей воли, через помышление и воображение (?????????), вызывающей это явление. Само же по себе истечение может быть и от болезни, например, от болезни почек, от каменной болезни, когда никто не считает его грехом. Правда, Василий Великий в сочинении о подвижничестве пишет, что приступать в нечистоте к Святым Тайнам — это такое дело, страшный суд за которое мы знаем и из Ветхого Завета, а если здесь большая Святыня, то здесь необходим и еще больший страх, чему нас учит Апостол, говоря: ядый бо и пияй недостойне, суд себе яст и пиет (1 Кор. И. 29), но Василий Великий под нечистотой разумеет не извержение семени, а скверное пожелание. Наша плоть не есть зло и не причина зла, как думают некоторые. А если так, то и семя, как избыток (лергстоца) этой плоти, не есть нечто нечистое. Думающие иначе приближаются к древним еретикам иудействующим, забывая о словах Апостола, что брак честен и ложе непорочно (Евр. 13, 4), а также и к новым еретикам богомилам, которые следуют манихеям, считающим семя и рождение источником всякой нечистоты. Впрочем, может быть случай, когда человек не допускал нечистого помышления и не склонялся к нему волей, и все же является виновным и заслуживающим епитимий. Это когда он слишком много ел и пил и отягощенный желудок вызвал истечение семени. Эти же мысли Зонара вкратце излагает и в своих толкованиях отеческих правил[385].

     Вальсамон обычно лишь повторяет, что сказал Зонара, а в своем десятом ответе Марку[386] решает вопрос о возможности священнослужителю совершать службу в случае осквернения. Он рекомендует применять к священнослужителям правила Дионисия, Афанасия и Тимофея, и не служить в день осквернения, если только богослужение не является настоятельно необходимым.

     Ничего нового не дает ни Властарь, ни Арменопул. Властарь (ок. 1335 г.), излагая отеческие правила, смешивает их с толкованиями Зонары и Вальсамона и приписывает отцам мысли, принадлежащие толковникам[387]. То же делает и Арменопул (ок. 1345 г), в схолии, к которой делается выдержка и из Номоканона Иоанна Постника[388]. Из позднейших канонических памятников особое внимание уделяет этим вопросам Пидалион (1800 г.) и решает их в направлении большей строгости. В примечаниях к толкованиям на правила Дионисия, Афанасия, Тимофея и Иоанна Постника составители Пидалиона указывают, что извержение семени бывает и от многих причин, от излишества в пище и питье, от слишком продолжительного сна, от безделья, лености и изнеженности тела, от гордости и осуждения, от болтовни, от телесной слабости, от развратной жизни, от переутомления, от холодного питья, а часто оно происходит и от одного страха, чтобы его не было, о чем говорят Симеон Новый Богослов, Анастасий Синаит в восьмом ответе и Добротолюбие (с. 906). Оно бывает или в связи с похотью и представлением, или без них, но и в том и в другом случае оно есть осквернение, только в первом случае оно оскверняет и душу и тело, а во втором — одно тело. Правда, двенадцатое правило Тимофея Александрийского говорит, что когда осквернение является от похоти, причащаться нельзя, а когда оно является последствием искушения от дьявола — можно, но различить то и другое затруднительно, и потому Пидалион дважды рекомендует воздерживаться от причащения после всякого осквернения[389].

     Вопреки Зонаре, составители Пидалиона утверждают, что Василий Великий запрещает причащаться при всяком осквернении души и тела[390]. Потерю семени Пидалион считает страшным злом и указывает двенадцать гибельных для организма следствий из этого. «Семя есть сила и драгоценнейшая влага тела, настолько необходимая для жизни и благосостояния тела, что, по мнению всех врачей, одна драхма семени стоит сорока драхм крови»[391]. Подробно говорит Пидалион и о периодической нечистоте женщины. Он приводит ветхозаветные постановления (Лев. 15, 19, 25), слова Златоуста, что «это поистине не есть ни грех, ни нечистота», так как, по словам Феодо-рита Киррского, Феодора и Диодора, все, что происходит по природе, не есть нечисто, а нечисто лишь злое настроение, что признают и Апостольские Постановления (книга 6, глава 27), а затем решает вопрос, почему же теперь такое состояние женщины считается нечистым, и указывает, что и Апостольские Постановления не противны канонам, так как они говорят лишь, что женщины в таком состоянии не лишены Святого Духа и могут молиться, но не говорят, что они могут приходить в церковь и причащаться[392].