И что считал я бледною травой,

Волной волос явилось измененной,

И что считал двойною я дырой,

Глазами было. — "Если ты от пляски

Способен удержаться, будь со мной,

И удержись, боясь ее завязки!"

На мысль мою ответил мне Фантом:

"Скажу тебе слова правдивой сказки,

Что быть нам в унижении таком

Велело, и скажу тебе, какими

С утра мы шли путями; коль потом

Захочешь больше знать, иди за ними

До самой ночи, пусть; а я устал". —

И он, словами пригнетен своими,

Шатнулся, и умолк; а я вскричал:

"Сперва, кто ты?" — "До твоего рожденья

Любил я, ненавидел, и страдал,

И мучился, и воплощал свершенья,

И умер, — и, когда бы искра та,

Что Небо дало мне для озаренья,

Была в своем питании чиста, —

Так много б гниль себе не получила

В наследство, и тогда бы пустота

Так не питалась тем, кого могила

Прияла, как — Руссо, и этот вид

Я б не носил так жалко и уныло[304].

Перевод К. Бальмонта.

Да, это гораздо лучше, чем мог бы сделать я. Но я цитирую данный отрывок, представляющий собой великолепное поэтическое приношение Данте, поскольку он свидетельствует, сколь многим великий английский поэт обязан Данте как в области стиля, так и в сферах души. И к тому же мы находим здесь весьма интересное высказывание о Руссо[305]. Дальнейшие поиски свидетельств влияния Данте на Шелли стали бы занятием интересным, хоть и досужим; для тех, кто знает источник, было бы вполне достаточно процитировать три стиха из вступления к "Эпипсихидиону"[306]:

Мой гимн, я полон опасенья,

Что мало кто тебя, как следует, поймет, —

В тебе так много дум и тайного значенья.