Мечтал о вас на Хамберском песке,

Начав задолго до Потопа вздохи.

И вы могли бы целые эпохи

То поощрять, то отвергать меня

Как вам угодно будет — вплоть до дня

Всеобщего крещенья иудеев!

Любовь свою, как семечко, посеяв,

Я терпеливо был бы ждать готов

Ростка, ствола, цветенья и плодов.

Перевод Г. Кружкова

Мы отмечаем высокий темп, последовательность концентрированных образов, при этом каждый усиливает изначальное фантастическое допущение. Когда процесс доведен до конца и ему подведен итог, стихотворение неожиданно делает удивительный поворот, заключающий в себе одно из важнейших средств достижения поэтического эффекта со времен Гомера:

Но за моей спиной, я слышу, мчится

Крылатая мгновений колесница;

А перед нами — мрак небытия,

Пустынные, печальные края…

Перевод Г. Кружкова

Вся цивилизация пребывает в этих строках.

Pallida mors aequo pulsat pede pauperum tabernas,

Regumque turns… (I, iv, 13–14)

Бледная ломится Смерть одною и тою же ногою

В лачуги бедных и в царей чертоги[697].

Перевод А. Семенова-Тян-Шанского

И не только Гораций, но и сам Катулл:

Nobis, cum semel occidit brevis lux,

Nox est perpetua una dormienda. (V, 6)

Помни: только лишь день погаснет краткий,

Бесконечную ночь нам спать придется[698].

Перевод С. Шервинского

Стих Марвелла не обладает величественной звучностью катулловой латыни; однако образ Марвелла, конечно же, более емок и прозревает большие глубины, чем у Горация.

Современный поэт, достигни он таких высот, скорее всего и завершил бы стихотворение этим нравственным размышлением. Но три строфы Марвелла находятся по отношению друг к другу в чем-то вроде силлогического соотношения. После непосредственного приближения к донновскому настроению:

И девственность, столь дорогая вам,