Перед нами открывается то, что сам Сковорода называет «сердечными пещерами. В этих пещерах, темных, непроницаемых, полных мрака и мрачности, волнуется и дышит первооснова космического хаоса — злая, ненасытная воля.

Правду Августин певал: ада нет и не бывал[27].

Воля ад твоя проклята,

Воля наша пещь нам ада.

Зарежь ту волю, друг, то ада нет, ни мук.

Воля! О несытый ад!..

День нощь челюстями зеваешь.

Всех без взгляда поглощаешь…

Убий злую волю в нас!..

Эта злая, слепая («без взгляда») воля бурлит и свирепствует в Сковороде, наполняя его бесконечными желаниями. Сковорода понимает всю отрицательную «дурную» бесконечность этой потенции духа. Нельзя бездны океана горстью персти забросать.

Нельзя огненного стана скудной капле прохлаждать.

Возможет ли в темной яскине гулять орел?

Так, как в поднебесный край вылетит он отсель, Т

ак не будет сыт плотским дух.

Бездна дух есть в человеке, вод всех ширший и небес.

Не насытишь тем во веки, что пленяет зрак очес.

Отсюду то скука, внутри скрежет, тоска, печаль,

Отсюду несытность, из капли жар горший встал.

Знай: не будет сыт плотским дух.

О роде плотский! невежды! доколе ты тяжкосерд?

Повзведи сердечны вежды! Взглянь выспрь на

небесну твердь.

Чему ты не ищешь знать, что то зовется Бог,

Чему ты толчешь, чтоб увидеть Его ты мог?

Бездна бездну удовлит вдруг.

Бесконечная воля ненасытима, и, будучи бездной, превосходящей океаны и небеса, она может найти покой лишь в бездонности Божества, в актуальной бесконечности Абсолютного.

Все же плотское пожирается несытым адом воли и обращается в скуку, в скрежет, тоску, печаль. В зависимости от этого моря неусыпной воли, наполняющей «сердечные пещеры» Сковороды, душа Сковороды постоянно жаждет, постоянно стремится к утолению и насыщению, постоянно ищет покоя.

О покою наш небесный!

Где ты скрылся с наших глаз?

Ты наш обще всем любезный, в разный путь разбил ты нас.

За тобою то ветрила простирают в кораблях,

Чтоб могли тебе те крила по чужих сыскать странах.

За тобою маршируют, разоряют города,

Целый век бомбардируют, но достанут ли когда?

Ах, ничем мы недовольны: се источник всех скорбей!