"Имеем и Иоанна вскормленные церкви, ибо хотя Марцион отвергал его откровение, однако ряд епископов, рассмотревший дело до начала, постановил автора в Иоанне".

Приводя затем латинский текст этой фразы, Н.Морозов говорит:

"Уже самое безграмотное выражение этой фразы "вскормленные церкви" показывает, что она должна принадлежать перу средневековых переписчиков". Опять напраслина на бедных средневековых тружеников! Если бы Н.Морозов на волосок внимательнее отнесся к приведенной фразе Тертуллиана, он должен был бы увидеть, что безграмотность выражения "вскормленные церкви" должна быть отнесена не на счет средневековых переписчиков, а на счет одного только Н.Морозова. Н.Морозов, очевидно, абсолютно не знаком с латинским языком, не знает его самым элементарным образом. В тексте говорится: "Habemus et Ioannis alumnas ecclesias". Раскройте какой угодно латинский словарь, и вы увидите, что имя существительное alumna не передается на русский язык причастием: "вскормленный, -ая, -ое". Alumna - значит питомица, воспитанница. Вставляем это первое и буквальное значение слова "alumna" в фразу Тертуллиана, и у нас получается: "у нас есть Церкви, питомицы Иоанна", т.е. такие Церкви, которые насаждены были Иоанном, которые поддерживались его заботой. Что же нелепого, что же безграмотного в этом выражении? Решительно ничего. Еще из гимназии мы помним выражение из овидиевских Метаморфоз, что Мидас

Silenum reddit aiumno.

Что получилось бы, если б Н.Морозов и здесь alumno перевел "вскормленному"? Очевидно, ему пришлось бы и этот подлинный овидиевский стих объявить подложным. Но почему ж тогда не объявить подложными солнце, луну, всех людей и все мироздание? Тут, как и в своем толковании 6-ой главы, Н.Морозов делает свои выводы и свои построения, исходя не из текста, а из заведомо ложного и ни на чем не основанного своего перевода. Но этот печальный факт совершенно выходит из пределов логического обсуждения. Подобные факты подлежат только констатированию, но не опровержению.[118]

Теперь перейдем еще к одному свидетельству об Апокалипсисе.

Н.Морозов, упоминая об Оригене, Викторине, Севере, обходит молчанием "отца церковной истории" Евсевия. Между тем обойти Евсевия Н.Морозов совершенно не может. Если Иринея он не принимает потому, что ссылается на несуществующее мнение Гарнака, то в отношении Евсевия он не делает даже и этого, и почему он это не делает - совершенно неизвестно.

Во-первых, сочинение его о "Церковной истории" датируется точно, 20-ми годами IV столетия, и если б можно было спорить, в каком именно году она написана, то, во всяком случае, год смерти его известен в точности. Он умер в 340-м году, т.е. за 55 лет до 395 года. Принадлежность "Церковной истории" Евсевию совершенно несомненна. Ее не заподозривал никто.

Во-вторых, у Евсевия находится не одно случайное место об Апокалипсисе, которое с кое-каким вероятием можно было бы объявить позднейшей вставкой. Нет, Евсевий говорит об Апокалипсисе много раз в самых различных синтаксических вариациях. Вырвать эти места из контекста бескровно - совершенно нельзя. Эту операцию нельзя совершить, не искалеча несколько десятков страниц связного изложения Евсевия.

В-третьих, Евсевий не сам только свидетельствует об Апокалипсисе; он приводит весьма важные свидетельства из более древних авторов - и иногда из тех их произведений, которые до нас не дошли.