Свободного слова, мешающего строить здание, не позволят сказать, парализуют его если не физическими, то духовными силами. Уже плохо слышно тех, которые пробуют говорить о высшем происхождении и высшем призвании человека.

Великий Инквизитор все хитрости употребляет и единый дух его равно проявляется как в образе консерватизма, охраняющего старые полезности, государственную крепость, устроившую некогда человеческую жизнь, так и в образе революционизма, создающего новые полезности, новую социальную крепость, в которой жизнь человеческая окончательно будет устроена на благо всем. Мы же говорим: слово истины и свободы должно быть произнесено, хотя бы от этого рухнуло все здание человеческого благополучия, пошатнулись все старые и новые устои человеческой жизни, все царства земные, хотя бы весь эмпирический мир от этого слова полетел в бездну, распался.

Так говорим мы во имя абсолютного достоинства человека, веря в смысл мира, веря в вечность, и не хотим поддерживать этот мир ложью и обманом. Да и никогда, никогда не погибнет человечество, не распадется мир от слова истинного и свободного; человечество и мир спасет только это слово, только слово это поведет его к жизни вечной, полной, свободной и осмысленной. Распадется вавилонская башня, здание темницы человеческой, ограниченности земной, мираж эмпирического мира распадется, но да будет так. Предвечная свобода человека, абсолютное достоинство его, связь с вечностью выше всякого устроения, всякого успокоения, всякого благополучия, всякого недостойного, слабого, жалкого счастья. Последней трагедии мировой жизни все равно не миновать, нужно идти ей навстречу свободно и с достоинством. Никаким позитивизмом нельзя закрыться от смысла мира, никаким социализмом — от освободительного конца мира.

В чем главные черты Великого Инквизитора, в понимании Достоевского? Отвержение свободы во имя счастья людей, Бога во имя человечества. Этим соблазняет Великий Инквизитор людей, принуждает их отказаться от свободы, отвращает их от вечности. А Христос более всего дорожил свободой, свободной любовью человека. Христос не только любил людей, но и уважал их, утверждал достоинство человека, признавал за ним способность достигнуть вечности, хотел для людей не просто счастья, а счастья достойного, согласного с высшей природой человечества, с абсолютным призванием людей. Все это ненавистно духу Великого Инквизитора, презирающего человека, отрицающего его высшую природу, его способность идти к вечности и сливаться с абсолютным, жаждущего лишить людей свободы, принудить к жалкому, унизительному счастью, устроить их в удобном здании.

И говорит Великий Инквизитор Христу, Тому, Кто чудесно вторгся в его устроенное царство, Кто напомнил о высшем, чем счастье и устроение: «свобода их веры Тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад. Не Ты ли так часто тогда говорил: «Хочу сделать вас свободными». Но вот Ты теперь увидел этих «свободных» людей… Да, это дело нам дорого стоило, — но мы докончили, наконец, это дело, во имя Твое. Пятнадцать веков мы мучились с этой свободой, но теперь это кончено и кончено крепко.. Знай, что теперь, и именно ныне, эти люди уверены более, чем когда‑нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль Ты желал, такой ли свободы?» Великий Инквизитор «ставит в заслугу себе и своим, что наконец‑то они побороли свободу, и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми». «Ибо теперь только стало возможным помыслить в первый раз о счастье людей. Человек был устроен бунтовщиком: разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, — Ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но Ты не послушал предупреждений. Ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, Ты передал дело нам. Ты обещал, Ты утвердил Своим словом, Ты дал нам право связывать и развязывать, и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь. Зачем же Ты пришел нам мешать?»

Так говорит католичество, сошедшее с пути Христова, заменившее свободу авторитетом, любовь — мучениями инквизиции, насильно спасавшее презренных «бунтовщиков». Но и в другие исторические церкви вселялся дух Великого Инквизитора, и они «побороли свободу, чтобы сделать людей счастливыми», спасали «бунтовщиков» помимо их свободы и достоинства, вступали на «путь, которым можно было устроить людей счастливыми» и который был отвергнут Христом. То же делало государство, опекавшее бунтующее племя человеческое, отнимавшее у людей свободу во имя устроения их жизни, насиловавшее людей во имя скотоподобного счастья. По этому же пути идет за Великим Инквизитором позитивная религия человечества, социализм, желающий построить безбожную вавилонскую башню и забывающий о религиозной свободе и религиозном смысле. На новый лад хотят устроить человечество, лишив его высшего достоинства, принудить к счастью, лишив свободы. Между нарождающейся религией социализма и вырождающейся религией католичества, соблазненного царством земным, — многб общего, единый дух живет в них. Эта новая религия позитивного и атеистического социализма, устроения человечества вне Бога и против Бога, верит, что со «свободой… теперь кончено и кончено крепко». И люди, которых хотят устроить и осчастливить, «уверены более, чем когда‑нибудь, что свободны вполне». Забыв о своем происхождении и своем предназначении, отвергнув мечту о небе и вечности, думают, что «теперь только стало возможным помыслить в первый раз о счастье людей».

Что слышат и ныне все напоминающие о религиозном смысле жизни, об абсолютном достоинстве личности, об окончательной свободе? С раздражением говорят этим людям, что они мешают заботиться о «счастье людей», бесполезными напоминаниями и отвлечениями препятствуют закончить здание человеческого благополучия, с ненавистью говорят, что «свободны вполне», свободны… от высшего смысла, от высшего достоинства, от вечности, свободны, наконец, от этой тяжелой и ответственной свободы. Во всяком Довольном позитивисте наших дней сидит маленький Великий Инквизитор, в речах иных верующих социал–демократов звучат знакомые голоса маленьких великих инквизиторов, живет дух его во всех фанатиках земного устроения, земного благополучия, во всех защитниках земной крепости во что бы то ни стало.

Великий Инквизитор говорит еще: «Вместо того чтобы овладеть свободой людей. Ты увеличил им ее еще больше! Или Ты забыл, что спокойствие или даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее. И вот, вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — Ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: Тот, который пришел отдать за них жизнь Свою! Вместо того чтобы овладеть людской свободой, Ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство человека, вовеки. Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою, прельщенный и плененный Тобою.

Великий Инквизитор хочет снять с человека бремя свободы, последней религиозной свободы выбора, обольщает человека спокойствием. Он сулит людям счастье, но прежде всего презирает людей, так как не верит, что они в силах вынести бремя свободы, что они достойны вечности. Великий Инквизитор укоряет Христа, что Тот «поступил, как бы и не любя» людей; любит людей он, Великий Инквизитор, так как устраивает их жизнь, отвергнув для них, слабосильных и жалких, «все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного». И современная религия позитивизма и атеизма, религия человеческого самообоготворения тоже отвергает все, что есть «необычайного, гадательного и неопределенного», тоже гордится своей любовью к людям и отказывает в праве любить тем, кто напоминает о «необычайном», о высшей свободе, о сверхчеловеческом. Религия только человеческого, религия земного, ограниченного блага людей есть соблазн Великого Инквизитора, есть предательство, отказ от своей свободы и своего назначения. Люди поверили, что они станут свободными, когда признают себя продуктом необходимости. Обольщает Великий Инквизитор тремя искушениями, теми самыми искушениями, которыми соблазнял Христа дьявол в пустыне и которые отверг Христос во имя свободы, Царства Божиего и хлеба небесного.

«Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, великий дух говорил с Тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы «искушал» Тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что‑нибудь истиннее того, что Он возвестил Тебе в трех вопросах, и что Ты отверг, и что в книгах названо «искушениями»? А между тем, если было когда‑нибудь на земле совершено настоящее, громовое чудо, то это в тот день, в день этих трех искушений… Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человечества и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле. Тогда это не было еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что все в этих трех вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или убавить от них ничего нельзя более». Так говорил Инквизитор явившемуся к нему Христу.

Вся история христианского мира есть непрерывная борьба Христа — начала свободы, смысла, высшей природы в человеке и вечной жизни с тремя искушениями дьявола[164]. И теперь еще, когда прошло уже не пятнадцать, а двадцать веков, все это еще недостаточно видно и потому Легенда о Великом Инквизиторе остается книгой пророческой. Антихрист у Вл. Соловьева тоже соблазняет людей тремя старыми искушениями: он осуществляет мечту социалистической религии о превращении камней в хлеба, дает людям равную сытость, он делает чудеса, порабощая людей, и основывает вселенское царство земное.

II Искушение первое

«Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким‑то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в природном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлеба, и за Тобой побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои. Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!»…На месте храма Твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же Ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, — ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет с своей башней! Они отышут нас тогда опять под землей в катакомбах, скрывающихся, найдут нас и возопиют к нам:

«Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали». И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя Твое, и солжем, что во имя Твое! О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными,, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут, наконец, сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики.