В начале II обыгрываются те же слова–мотивы, начиная с хвалы (слова́ этого корня особенно обильны в первых фразах II, в частности, сам текст открывается словом Хвалить, что должно восприниматься как своего рода указание на жанр части II):

хвалить же по/хвалными гласы… вся страны и гра/ди и людіе чтyт] и славять. / … похвалимъ же и мы… малыими похвалами… великааго ка/гана. нашеа земли володиме/ра… сына же славнааго святослава прослуша… въ стpa/нахъ многахъ… и словуть. не въ худe бо и не/ведоме земли владычеств/оваша. нъ въ руське. яже ве/дома и слышима есть, всеми четырьми конци земли. / Сiи славныи от славныихъ… и единодерже/цъ бывъ земли своеи, покори/въ подъ ся округъняа стра/ны… и землю // свою пасущу правдою…. сотворьшааго / всю тварь… како единаго Бога. Въ троиці / чтуть и кланяются… како церкви / люди исполнены… како вси / гради… вси въ / молитвахъ предстоятъ. вси бого/ви престоятъ… (Ср. несколько далее: … paдyися обрадованаа… paдyися… и возрадуися и въ/звеселися… како покла/няются имени его …и хвалами… оглашаемъ [192а–193а]).</cite>

Подобный же прием скреплений–отсылок, а также указаний на жанровую природу следующей части можно подозревать и для конца — начала III (194б–196а). Ср. тему молитвы, с одной стороны: «…помолися о зе/мли своей, и и о людехъ… паче же помолися о сыне // твоемъ» (сам конец II представляет собой, по сути дела, программу молитвы, ср. также последнее слово II — мол.) и, с другой стороны, «…молимъ… молимъ …» в начале III, подхваченные и далее: «молимтися… радость / творя имъ… молитвами моле/ніемъ… и все/хъ святыихъ молитвами… и молите о / мне…» [277]. Интересно, что существует ряд перекличек и между начальными частями I (168а–168б) и III (195б), благодаря которым «Молитва» выступает как одна из частей единого текста. Ср. схему: «…Благословенъ Господь Богъ… сотвори избавленіе / людемь своимъ… не пре/зре до конца твари своеа / идольскыимъ мракомъ оде/ржиме быти… гыбнути… вся языкы / спасе… яко при/зря призри на люди своя… нъ / самъ спасе ны…», но: «Боже нашъ… и причастникы творя / своего царьства… спаси ны. мы бо людіе твои. / … исторгъ от пагубы идолослу/женіа… не о/стави насъ… не отверзи насъ… мы людіе твои… (спаси ущедри. при/зри…».

Композиционный принцип организации трех крупных частей СЗБ, как уже упоминалось, тесно связан с трехчастной концепцией, соотносимой с тройной временной схемой: время ветхозаветное, время новозаветное, время нынешнее (XI в.) [278]. Вне соотнесения с временем язычества время ветхозаветное и время новозаветное даны в СЗБ через различие, а время новозаветное и время нынешнее через тождество, которое, однако, для некоторых до поры скрыто, но в принципе обнаружимо [279]. Поэтому соотношение тождества и различия образует стержень, вокруг которого возводятся идейные историософско–религиозные концепции, передаваемые соответствующими средствами композиционного уровня. Иларион заворожен перипетиями игры тождества и различия, правила которой он усвоил и которыми он готов охотно поделиться. Оказывается, все сложнее, чем это может представить себе не просвещенный светом истины ум. За тождеством кроются иногда различия, а за последними нередко обнаруживается тождество. Нужно уметь за единым на поверхности увидеть разное в глубине и за разным на поверхности — единое в глубине. Необходимо знать, как и в чем время может скрывать (или прояснять) истину и каким образом снимается его покров и восстанавливается подлинная реальность (даже если она кажется парадоксальной) [280].

Но уже сама эта сложность отношений, соединяющих то, что кажется несоединимым, свидетельствует о том, что все так или иначе связано, соотносимо, параллельно, выводимо одно из другого, познаваемо. Именно отсюда — та несколько наивная радость узнавания–познания, открытия, установления связей, переходов, разных ипостасей и т. п., которая так характерна для СЗБ и так подкупающе действует на читателя. Композиция и в значительной степени обуславливаемая ею стилистика первой части (I) СЗБ лучше всего подтверждает сказанное.

Центральным и определяющим в I является противопоставление закона и благодати (и истины), сформулированное уже в заглавии:

О законе моисеомъ дане/емъ. и о благодeти и істи/нe Иисус Христомъ бывіши (sic!) и како законъ отиде. благодать же и истина, всю землю испол/ни… [281]

и развернутое во всей полноте образов в тексте I.· Противопоставление закону некоего нового состояния, ознаменованного сотворением «нового» человека, в виде намеков выступает уже у Пророков; ср. Иезек. XXXVII:26 и особенно Иерем. XXXI:31–33 («Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, — не такой завет, какой я заключил с отцами их… Но вот завет, … говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его…»). Ветхозаветные тексты, изобилующие упоминаниями закона, лишь семь раз ссылаются на благодать, которая, строго говоря, никак не соотносится с законом (характерные контексты — «Господь дает благодать и славу». Псалт. LXXXIII:12; ср. там же XLIV:3; Притчи VІІІ:35; ХVІІІ:22; Экклес. X:12; Захар. IV:7; XII:10). В новозаветных текстах положение резко меняется: хотя ссылки на закон по–прежнему часты (их даже несколько больше, чем в ветхозаветной литературе), упоминания благодати сильно возрастают количественно (их несколько менее сотни), само понятие приобретает более точный и специализированный смысл и, главное, формируется то противопоставление закона и благодати, на котором строится позже и СЗБ. Ср. ключевое для СЗБ место: «И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать; Ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа», Ио. 1:16–1, 17 οτι έκ τού πληρώματος αυτού ημείς πάντες έλάβομεν, καί χάριν αντί χάριτος οτι ό νόμος δια Μωϋσεως έδοθη, ή χάρις και ή άληθεια δια ’Ιησού Χριστού έγένετο (собственно, именно эта фраза и легла в основу заглавия СЗБ; она же повторена 170а, непосредственно перед введением ипостасных образов закона и благодати); ср. также: «Что же? станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатию?», Римл. VI:15; «Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона… Но дар благодати не как преступление… благодать Божия и дар по благодати… преизбыточествуют для многих», Римл. V:13, 15; «Не отвергаю благодати Божией. А если законом оправдание, то Христос напрасно умер», Галат.

II :21 [282]; «Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати», Галат. V:4 [283]. Примеры, подобные последнему, послужили одним из источников ипостасного образа благодати — Христа; еще характернее отрывки Римл. V:12–21 — Филипп. 11:7, 11, в которых формируется противопоставление Христа ветхому человеку, которым грех вошел в мир, Адаму (хотя само это имя не названо). Ипостасность закона и благодати в СЗБ восходит именно к этой традиции. — К антитезе «закон — благодать» и ее предпосылкам и следствиям см. Приложение II.