ср. также 185а, 186б, 193б, 197б, 198б. Ср. и некоторые другие явления синтаксического уровня, здесь специально не отмечаемые [321].

В недрах синтаксического уровня оформляются и такие маркированные схемы, которые при соответствующем лексическом заполнении порождают относительно простые, но зато массовые элементы, составляющие уровень поэтических образов. Такие примеры в большом количестве отмечались на предыдущих страницах. Ср. еще: «тогда отверзутся очеса сле/пыихъ. и ушеса глухыихъ услы/шать» (181б) со схемой (а & b & с) & (b, & с, & а,); «… съ птицами небесныими. и / зверьми земленыими» (182а) со схемой (а & b) (а1, & b2), где b и b1 (отчасти а и а1) находятся в отношении противопоставления; «…малыими похва/лами. великаа… сътво/рьшааго» (184б), т. e. a (Instr.) противопоставлено b (Асс.); «… то есть живыимъ и мертвы/имъ. крепокъ и силенъ Богъ.» (169а); «въстани о честнаа главо. / отъ гроба твоего, въстани.» (192б) со схемой а! (&…) & (…) & а! — и т. п. [322] Синтаксически стандартными типами образуются сравнения, в которых, однако, ведущим следует считать лежащее в их основе представление о характере тождества (или близости) между обоими членами сравнения. Ср.:

И Христова благодать всю землю обятъ. / і ако вода морьскаа покры ю (174а); … Отцу. / единосущенъ. якоже солнцу / светъ съниде на землю (176а); да не / гавАтся дОла ихъ яко темь / на сжть (178б); … восхотехъ събирати / чяда твоа. яакоже събираеть / кокошь п'теньце… (179а); и законъ посемь яко вечерь/неи заре погасе (179а); тогда скочить яко елень хромыи (182а); и изыдеть яко свОетъ спасенiе мое (184а); съмысломъ венчанъ. и ми/лостынею яко гривною и утва/рью златою красуяся (194а); и / еще согрешаемь ти. акы / новокупленiи раби… (195б); … не трьпить наше / естьство дъл'го носити гне/ва твоего, яко стебліе огня (198б) и т. п.

Более опосредована связь с синтаксическим уровнем образов, характеризующихся элизией ряда синтаксических элементов и семантической компрессией, ср.:

за/кон'ное езеро (180б); светъ разума (181б); … зоре благо/веpia (186б–187а); слово [в некоторых рукописях: «солнце»] / евангельское землю нашю осіа. (187а); пучи/ну житіа преплути (195а); корабль душевны (195а) и т. д.

или рядом других преобразований [323]. Но в этих случаях, как и в ряде предыдущих (ср. о сравнениях) [324], когда некая конструкция доводится до лексического уровня и в результате порождается поэтический образ, он оказывается принадлежащим к репертуару ветхо- и новозаветной поэтики (за очень редкими исключениями, которые скорее должны объясняться дефектами усвоения и передачи исходных образов на русской почве, чем попыткой конструирования образов на основе принципов некоей новой поэтической системы). Такое «соскальзывание» на уровне образов (в частности, и символического характера) к известным образцам очень характерно и для СЗБ, и для проповедей Кирилла Туровского, и для многих других поэтических текстов раннего периода древнерусской литературы. Именно в силу этих обстоятельств анализ поэтической образности СЗБ в указанном отношении не приводит к сколько–нибудь значительным результатам того, кто непременно ищет инноваций и в этой области. Вместе с тем традиционность и каноничность таких образов в СЗБ в известной степени компенсируется оригинальным характером (по крайней мере, в части случаев) их использования в тексте («отбрасывание», или проекция, готовых клише на вновь осваиваемый материал, в центре которого «своя», новая тема или ее ракурс) [325] и бесспорной оригинальностью текста на уровне композиции.

Это возвращение к теме композиции при подведении итогов вполне закономерно. Именно этот уровень оказывается наиболее эксплуатируемым как «сверху», когда текст призван решить некую новую задачу (СЗБ как раз и относится к числу таких текстов) и нужно найти для этого соразмерную замыслу конструкцию, так и «снизу», когда автору предстоит монтаж коротких элементов текста, каждый из которых с определенной точки зрения можно считать неделимым целым («чужое» — цитаты, образы, символы и т. п. — и соответствующее ему и сопоставимое с ним в новом целом текста «свое»), т. е. работа, по сути дела, в мозаичной технике. Вынужденный постоянно ориентироваться на требования, связанные с макрокомпозицией и микрокомпозицией, автор СЗБ сумел создать такой текст, который оказался адекватным — «высоте замысла» и по праву встал у истоков древнерусской литературы как одна из самых заметных вех, отметивших и определивших ее дальнейший путь — как в художественно–эстетическом (ср. Шохин 1963, 10, 41–42 и др.), так и в религиозно — «идеологическом» плане.

ПРИЛОЖЕНИЕ

К РУССКО–ЕВРЕЙСКИМ КУЛЬТУРНЫМ КОНТАКТАМ

1. Еврейский элемент в Киевской Руси