Но роль первого стиха «Прогласа» не исчерпывается отсылками к определенным местам этого текста или других текстов, входящих в ту же традицию. В связи с эффектом неожиданности, возникающим с самого начала «Прогласа», уже обращалось внимание на звуковую организацию первого стиха. Основная тема стиха (пророчество старых времен как источник того, что последовало далее) передана с помощью figura etymologica «пророци прорекли» [61] (в соответствии с греч. οι προφηται… επροφητευσαν) и временно́го наречия «прежде». В результате возникла более концентрированная (чем, например, в греческих текстах того же содержания) звуковая цепь: проро… проре… пре…, занимающая центральную позицию в стихе. По обеим сторонам от этой цепи находятся гласные того же класса (или близкие к ним), что и в начале и в конце цепи. Ср.: …(як)о — про… пре — (жд)е. Таким образом трижды повторенное сочетание пр (дважды прор…) [62] и контраст между пятикратно повторяющимся о (ср. также я, трактуемое, возможно, как οΝ) в первой половине стиха (слоги 2–4, 6) и гласными переднего ряда и, е, е, также занимающими пять позиций, но преимущественно во второй половине стиха (5, 7, 8, 11, 12), составляют стержень структуры стиха. В этих условиях и начальное а (яко) воспринимается как звуковой сигнал начала [63] — тем более что в первом стихе оно больше не повторяется; еще интереснее, что в первых пяти стихах а встречается еще только раз (съберати), соотношение, по–видимому, исключающее случайность. Точно так же невероятно допущение случайности и неосознанности звуковой организации всего первого стиха. Наоборот, можно думать об особой умышленности этой организации, ее несомненной эксплицированности, трактовке ее как своего рода «фонического лейтмотива», подхватываемого не раз далее (см. ниже).

Наконец, одно из важных назначений первого стиха «Прогласа» состоит во введении слова «прежде» и стоящей за ним идеи. Пророчества пророков прежних времен раскрывают свой глубинный смысл в новые времена [64], когда миру явился Христос. Тем самым устанавливается связь Нового Израиля, христианства со Старым Израилем, Богоизбранным народом Библии. Избрание и обетование прежде принадлежало иудеям, ныне христианам. Поэтому в самой идее связи, преемства кроется и мотив противопоставленности: прежде — одно, ныне — другое. И этот переход от «прежде» к «ныне», от старого к новому, от закона к благодати (как скажет позже митрополит Иларион) многократно отражается в «Прогласе» — там, где «чужое» соприкасается со «своим». Контраст между прежде и ныне в «Прогласе» должен постоянно иметься в виду, даже когда эти категории явно не обозначены. Собственно, следующий стих и отражает это противопоставление, но оно скрыто омонимией, раскрываемой лишь при учете указанных двух планов. Для «прежних» времен приход Христа, который собирает народы, лежит в сфере потенциального, чаемого будущего, провиденциального. Для «нынешнего» времени это уже свершившийся факт, настоящее, реальность. Именно поэтому стих «Хрестъ грядетъ / съберати языкы», являющийся не вполне точной цитатой из Исайи («И вот приду собрать все народы и языки», LXVI, 18) [65], не только передает содержание пророчества, но и как бы фиксирует настоящее состояние, когда Христос уже явлен, а «языки» собраны или собираемы. Связь с «прежде» в том, что содержание этого стиха — старое пророчество, о чем объявлено уже в первом стихе (не случайно, что этот второй стих как бы подхватывает в своем начале переданную ему из первого стиха инерцию: пр… пр… пр… — хр… гр… бьр…; ср. также контраст носовых гласных: у, но я… я и т. п.). Связь с «ныне» в том, что следующий стих уже целиком во власти настоящего: «Хрестъ грядетъ…», так как: «светъ бо есть / вьсему миру сему», что отсылает уже почти исключительно к новозаветным образам. Ср.: «пакы же имъ рече Иисусъ глаголя. азъ есмь светъ миру», Ио. VIII:12 (Мар., Зогр. [есмь] и др.) в соответствии С …'Εγώ ειμι το φως του κόσμου (ср. Ио. ΙΧ:9 [то же]; XII:46: «азъ светъ въ миръ приде…» [Мар.] — έγω φως εις τον κόσμον έληλυθα…; и особенно «вы есте СВетъ всему миру», Мф. V:14 [Мар.] [66] в соответствии с греч. Υμείς έστε το φως του κόσμου; ср. еще Ио. III:19, отчасти I:4; Деян. XXVI:23 и др.). Библейская «световая» образность, будучи источником новозаветных образов, тем не менее локализуется в существенно иной сфере [67]: свет не только как противоположность тьмы, мрака, но и как сияние славы — «Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою… а над тобою воссияет Господь, и слава Его явится над тобою» (Исайя LX:1–2); «Не будет уже солнце служить тебе светом дневным, и сияние луны — светить тебе; но Господь будет тебе вечным светом, и Бог твой — славою твоею» (LX: 19). Впрочем, у Исайи мотив соприродной свету славы соединяет два фрагмента, которые присутствуют и в «Прогласе», ср.: «и вот, приду собрать все народы и языки, и они придут и увидят славу Мою… которые не слышали обо Мне и не видели славы Моей; и они возвестят народам славу Мою», Исайя LXVI:18–19.

Таким образом и стих «светъ бо есть / вьсему миру сему» оказывается не только частичной цитатой одновременного ряда сходных фрагментов новозаветных текстов, которая выполняет определенную роль в синтагматической структуре текста, но и отсылкой к длительной традиции (начиная с Библии), как бы освещаемой сразу и вдруг некиим светом в данном месте текста. Игра этими двумя измерениями — горизонтальным (в тексте) и вертикальным (вне текста, но через всю традицию) — становится почти правилом всюду, где в «Прогласе» появляются цитаты и цитатообразные фрагменты. Сам этот стих резко противостоит предыдущему (и тоже цитатному): в нем нет ни р, ни сочетаний согласных с р (как в первых двух стихах); более того, резко падает число взрывных согласных (два т в предконечной позиции); зато господствует фрикативное с (иногда в сочетании с в); во втором полустишии возникает тема губного носового согласного м, дважды поддержанного губным гласным; цепь вокалических элементов строится на регулярной мене передних и непередних гласных (с двумя исключениями), характерно полное отсутствие носовых гласных в отличие от всех соседних стихов и т. п. [68] Грамматически оба полустишия как бы соотнесены с соответствующими частями предыдущего стиха. Первые полустишия реализуют одну и ту же элементарную схему Subst. (Nom. Sg.) & Vb. fin. (3. Sg. Praes.), ср. «Хрестъ грядетъ» и «светъ бо есть», где отношения между элементами таковы, что, во–первых, допускают соответствующие отождествления («Хрестъ» = «светъ»; «грядетъ» = «естъ») и, во–вторых, как следствие из предыдущего — мену предикатов («Хрестъ есть» и «светъ грядетъ»). Отсюда объясняется «мозаичный» характер этого фрагмента текста, причем именно «мозаичность» заражает эту часть текста «резонансными» тенденциями (некое вибрирование в монотонной фонически среде, где повторяются сходные элементы на сопоставимых местах). Отношения между вторыми полустишиями соответствующих стихов строятся на иной основе. Ее можно было бы назвать синонимической: «съберати языкы» и означает, собственно, достижение, охват всего этого мира, приобщение «вьсему миру сему». Если по вертикали (в колонке) развертывается синонимическая игра, актуализирующая единый смысл — «языки всего мира сего», то по горизонтали, в пределах стиха, представлена более сложная игра двух противоположных начал — синонимического и омонимического. Рифмообразное (второе) полустишие «вьсему миру сему» соотнесено с первым полустишием (кстати, также с рифмоидным характером) «светъ бо есть» не только как продолжение со своим началом, но и более изощренно: «весь миръ сь» и есть «светъ», но не как φως в первом полустишии, а как κοσμος. Сама эта фигура, общая идея мира как света Божьего, наконец, передача в старославянских текстах словом «светъ» как греч. так и αιών (ср. цепь "век", "жизнь" — "поколение" "люди", "народ" — "мир", "κοσμος", ср. болг. свят и др.) в совокупности говорят за то, что значение "мир" (κόσμος) могло начать формироваться еще в раннеславянскую эпоху и получило свое косвенное отражение уже в «Прогласе».

Следующий стих (5) прерывает (впрочем, на один момент) цитатный фрагмент, снова отсылая к пророкам «прежних» времен (о них см. в стихе 1) — «реша бо они», с тем чтобы тут же начать новую цитату (тоже, естественно, преобразованную), занимающую полтора стиха (5–6): «слепии прозьрятъ // глуси слышятъ / слово букъвеное». Эти полтора стиха представляют собой парафразу из Исайи: «И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых» (XXIX: 18) [69], как–то откликнувшуюся и в новозаветной литературе (ср. «слепии прозираютъ… и глусии слышятъ», Мф. ХІ:5 [Мар., Зогр., Ассем.], при греч. τυφλοί άναβλέπουσιν… καί κωφοί ακούουσιν…; то же — Лк. VII:22, отчасти — Мк. VII:37) и ставшую расхожим поэтическим образом. Тем не менее, эти полтора стиха в их славянской форме (совсем иначе обстоит дело в соответствующем греческом тексте) подготавливают введение основной темы «Прогласа» — «слово букъвеное» (о нем далее) и содержательно и фонически (ср. цепь сегментов: сл… глу… сло/во/ как подступ к стихам 23–27, где тема слышимого словенами слова дана в художественно наиболее глубоком развороте).

Своим ударным о («слово») в сочетании с сегментом «бук…» второе полустишие стиха 6 как бы перекидывает мостик к первому полустишию стиха 7 — «бога же убо / (познати достоитъ)», т. е.: о… бук… // бог… убо. Сам же образ познания Бога присутствует как и в ветхозаветной, так и в новозаветной литературе; ср.: «ныне же, познав Бога», или, лучше, «получив познание от Бога…», Галат. IV:9 (νυν δε γνόντες Θεου, μάλλον δε γνωσθέντες ύπο Θεου…), а также 2 Фесс. 1:8 и др. [70]

Стихом 7 кончается экспозиция «Прогласа», своего рода exordium, построенный как единый текст — вступление, мотивирующее текст основной части. В высшей степени характерно, что этот единый текст строится из целого ряда разных цитат или их парафраз, каждая из которых имеет свою историю, свои связи, свои особенности в своем собственном (исходном) тексте. Чтобы лучше представить себе центонную структуру вступления к «Прогласу», целесообразно дать его перевод с указанием цитат:

Как пророки предсказали прежде, Христос «грядет собрать языки», Ибо Он «свет всему этому миру». Ведь они сказали: «Слепые прозреют, Глухие услышат слово книжное». Итак, надлежит «Бога познать».

Оказывается, что на шесть стихов (вернее, на пять, поскольку первый стих является вводным и служебным) приходится четыре цитаты, занимающие 63% всего текста в слоговом исчислении (или даже при пяти стихах — 75%). Еще важнее, что именно они (и практически только они) выступают как носители тех смыслов, из которых формируется общая семантика вступления к «Прогласу» [71]. Встает вопрос о том, каким образом разные цитаты из разных текстов, не находящихся между собой в логических отношениях причины и следствия, предшествования и следования, образуют единый в содержательном отношении текст, в котором названные логические отношения соблюдаются или — в худшем случае — никак не нарушены. Два обстоятельства способствуют созданию единого и, по сути дела, единственного смысла этого фрагмента текста: легкая корректировка обще текстовых параметров внецитатными элементами (введение авторского текста — пророки прежних времен, субъект действия — Христос, причинность — «ибо», следствие — «ведь», модальность — «надлежит», итоговость — «итак») и «подобранность» («подогнанность») элементов текста цитаты. Это последнее обстоятельство особенно существенно, поскольку оно касается внутритекстовых элементов, образующих цитатный центонный текст в составе более обширного текста. Условно цитатный текст может быть записан в виде следующей последовательности: (некто) грядет собрать языки и (этот некто) свет всему этому миру, и слепые прозреют, глухие услышат Слово книжное и Бога познают. Разумеется, в этом внутреннем тексте логические отношения между частями выражены слабо (по крайней мере формально); более того, в определенных случаях они могут быть вообще не выражены. Важнее другое — «гештальтистский» подход к частям мыслимого (потенциального) целого, основанный на презумпции существования и онтологического приоритета целого (ср. «холизм»), частями которого являются данные реально элементы, позволяет набросить некое покрывало логических отношений на известные элементы, получающие вследствие этого свою идентификацию как составляющие текста. Понятно, что этому способствуют и некоторые семантические элементы внутри отдельных цитат (как и сама установка на осмысленность этого набора цитат). Так, «народы» (собранные воедино «языки») и «весь мир» в двух соседних цитатах делают правдоподобной (по меньшей мере) схему, которая объединяет два этих семантических элемента в один более крупный — «народы (и) всего мира». Далее, «свет» и «слепые прозреют» также в двух смежных цитатах позволяют построить цепь, в которой «свет» выступает как причина «прозрения слепых». Наконец, доступность даже для слепых и глухих «книжного Слова» (предпоследняя цитата), видимо, образует основание, условие для «познания Бога» (последняя цитата). Таким образом попарная семантическая связь помогает выстроить единую семантическую цепь фрагмента, наличие которой и позволяет говорить о смысловой завершенности текста, о его семантическом единстве. Но для того чтобы такая цепь была построена, необходимо (говоря в общем и допуская при этом некоторые условности) наличие в двух смежных цитатах таких семантических элементов, которые допускают разного вида объединения с помощью имеющейся общей схемы отношений. Этому условию как раз и отвечают такие элементы цитатного текста, которые «подогнаны» друг к другу в соответствии с некоторыми общими принципами. В рассматриваемом случае «подогнанность» проявляется и в негативном плане (отсутствие разнонаправленных, открыто противопоставленных и несовместимых друг с другом элементов) и положительно — торжественный иератический стиль всех цитат; общая их принадлежность к жанру пророчеств; единая тема — некое явление, как бы срывающее завесу нуменального мира, озарение светом книжного знания, открытие чудесного пути к истинной вере, приобщение к ней ради познания Бога; единая метрическая схема (т. е. выбор цитат, трансформированных таким образом, что они сами по себе или при включении их в гибридный цитатно–нецитатный стих отвечают единой метрической схеме); наличие общего грамматического стандарта для основного блока (Subst. / Nom. / & Vb. fin.) [72] и более или менее однообразных конструктивных развитий элементов этого основного блока в пределах второго полустишия.

* * *

При учете приведенного выше можно сказать, что писатель (в данном случае Константин), составляя текст, являющийся вдвойне соборной цитатой [73], выступает не как носитель création pure, а как «композитор» (в этимологическом смысле слова) [74], как мозаичист, составляющий целое из заранее отобранных и предварительно обработанных элементов. Существенно при этом, что эти элементы должны отвечать по меньшей мере двум весьма важным условиям: 1) они должны быть достаточно мелкими (т. е. никак не крупными блоками или основными структурами, на которые членится композиция целого), такими, что введение одного элемента, строго говоря, почти ничего не меняет в целом; только совокупности этих элементов по–настоящему значимы и только ими ведет игру pictor imaginarius; 2) они должны быть также достаточно однородными в отношении некоего существенного для текстообразования признака, и эта однородность должна поддерживаться на протяжении безусловно большого (относительно составляющих его элементов) пространства. Иначе говоря, заполнение («набивка») большого пространства мелкими элементами, из которых строится образ, всегда предполагает принципиальную замедленность художественных движений текста, которые готовятся задолго до их проявления; изменения в последний момент крайне затруднительны для поэта или художника, поэтому они нежелательны и их следует избегать всюду, кроме тех «зазоров», где допускается случайность и, следовательно, игра импровизации. Принцип «семь раз отмерь, один отрежь» сближает (сколь это ни парадоксально) некоторые существенные черты такой «мозаичной» композиции с манерой alla prima в условиях растянутого времени. Неслучайна поэтому тесная связь таких «мозаичных» композиций с каноном как структурной моделью порождения множества текстов данного типа. Текст «Прогласа» как раз и воплощает связь «мозаичной» техники с каноническим принципом. Смирение художника перед материалом на низшем уровне и верность догматической стороне вероучения и избранному художественному канону на высшем уровне определяет ту ситуацию, при которой художник или поэт обращается к композиции как средству внешнего и внутреннего построения текста [75].

Приведенные выше цитатные композиции вступления к «Прогласу» равно иллюстрируют и «мозаичный» принцип и формирование текста на его основе. Разумеется, «Проглас» изобилует и другими примерами ассимилированных цитат. Иногда ассимиляция «чужого» «своим» настолько глубока, что нужно особое исследование, позволяющее восстановить «мозаичность» текста, или же параллельное чтение «Прогласа» и всей той литературы, которая входила в круг чтения Константина и обусловила соответствующие ассоциации с теми или иными местами «Прогласа». Здесь достаточно назвать лишь несколько разнородных примеров, фиксирующих разные степени цитатности вплоть до минимальной. Ср.: «даръ Божии / есть десныя чясти» (11) — при: «аште би ведела даръ Божии», Ио. IV:10 (Мар., Зогр., Ассем.), Εί ηδεις την δωρεάν τού Θεού и т. п. (Деян. VIII:20; XI:17; Римл. ІV:23; ХІ:29; Ефес. 11:8; 2 Тим. 1:6 и т. д., даже Еккл. III:13; V:18), с одной стороны, и: «і поставитъ овьця о десную себе», Мф. ХХХV:33 (Мар., Зогр., Ассем., Савв.), και στήσει τα μεν πρόβατα εκ δεξιών αυτού… (ср. также 3 Цар. VII:21; 4 Цар. XI:11 и др.), с другой — «не съведушти / ни закона Божии // закона иже / на греховьнааго…» (32–33) — при: «Итак, тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотью закону греха», Римл. VII:25, αρα ούν αύτος, έγω τω μεν νοϊ δουλεύω νομω Θεού, τη δε σαρκι νομω αμαρτίας… — «отъ жития / скотьска и похоти» (46) — при: «а не в страсти похотения», 1 Фесс. IV:5, μη εν παθει επιθυμίας (ср. Псалт. СV:14). — «ину же пакы / притъчу мудру зело» (65, имеется в виду из дальнейшего притча о брошенном в землю семени) — ср. Мк. IV: 26–29 [76]. — «да въздрастетъ / плодъ божии паче (72) — при: «егда же созъреатъ плодъ…», Мк IV:29 (Мар., Зогр.), 'Οταν δε παραδω о καρπός… — «плоти еяже / животъ яко сено» (98) — при: «Ибо всякая плоть — как трава…» 1 Петр. 1:24, Πάσα σαρξ ώς χορτος… (ср. «Всякая плоть — трава…», Ис. XL:6) [77] и т. д.

Интересно, что количество цитат по мере продвижения текста, во–первых, заметно уменьшается и, во–вторых, сами цитаты становятся существенно более короткими, менее точными, не всегда отличимыми от невольных перекличек и совпадений. Также показательно, что эта последняя особенность цитат «Прогласа» впервые выступает в фрагменте 10–13, первом в принципе нецитатном отрывке из «Прогласа», где Константин позволяет себе оторваться от строго канонических и целиком клишированных образцов и развивать индивидуально–авторскую вариацию темы, отдаваясь (правда, на время и небезотчетно) игре импровизации. Эта «свобода» сразу же проявляет себя в глубоко индивидуализированной манере текста, выделенного к тому же указанием на связь с предыдущим «цитатным» текстом («того же дел'я») и призывом к вниманию («слышите, словене, си» — с звуковой игрой слы… слов /<*slu… *slou/, задающей лейтмотив, который будет развит далее, ср. 23–27):

даръ бо есть / отъ Бога се данъ. даръ Божии / есть десныя чясти. даръ душамъ / николиже тьл'ея. душамъ темъ / яже и приимутъ.