СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ В ТЕКСТАХ КУЛИКОВСКОГО ЦИКЛА

Выше было указано существенное различие между «Житием» Сергия Радонежского и летописными свидетельствами в том, что касается роли Сергия в событиях 1380 года. Естественно, что объяснение этого различия предполагает обращение и к третьей группе источников об этих событиях, к каковой относятся тексты повестей Донского (Куликовского) цикла, известные в списках конца XV–XVIII вв.

Среди этих повестей особое место занимает «Задонщина», слово («писание», «сказание») Софония рязанца, известное в шести списках с конца XV века (Исторический второй. ГИМ, Музейное собр., № 3045) по XVII век включительно (издания «Задонщины» — Ундольский 1852, I–XIV, 1–8; Срезневский 1858, 337–362; Срезневский 1903, 17–23; Смирнов 1890, 268–288; Симони 1922; Адрианова–Перетц 1947, 194–224; Адрианова–Перетц 1948, 201–255; Ржига 1947; Пов. Кулик. 1959, 9–26; Зимин 1967, 216–239; ПЛДР 1981, 96–111; Сказ. и пов. Кулик. 1982, 7–13, 131–137; см. подробнее Слов. книжн. Др. Руси 1989, 350–353). Это особое место «Задонщины» определяется тем, что она, вероятно, не анонимна и автор ее известен с весьма большим вероятием, что автор был не только современником описываемых событий, но, видимо, и их участником, что повесть была написана, если не в 1380 г., то скорее всего в 1381 или, осторожнее, в 80–х годах XIV века (и, следовательно, она древнее, чем любые редакции «Сказания о Мамаевом побоище», и сопоставима по времени с летописными сообщениями о Куликовской битве), что «Задонщина» отмечена чертами особенно эмоционального стиля в его индивидуальном, «личном» варианте [468] и что, наконец, в этом тексте упоминание Сергия Радонежского вообще отсутствует. Впрочем, это последнее обстоятельство свидетельствует только об отсутствии упоминания о преподобном, но никак не об игнорировании его. Дело в том, что сюжет «Задонщины» начинается со сбора князей и русского войска:

На Москве кони ръжут, звенит слава руская по всей земли Руской. Трубы трубят на Коломне, а бубны бьют в Серпохове, стоят стязи у Дону у великого на брези […]

Тогды, аки орли, слетошася со всея полунощныя страны. То ти не орли слетошася, съехалися еси князи руския к великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимеру Ондреевичю […]

(цит. по: Пов. Кулик. 1959).

Разумеется, это первое звено сюжетной цепи обнаруживает отчетливые следы влияния «Слова о полку Игореве» (как и предшествующая этому звену часть, отсылающая к Бояну, а отчасти и открывающая текст похвала русским князьям и величание Русской земли), но открытие сюжета мотивом сбора русских князей оказалось, несомненно, кстати. Независимо от того, был ли Софоний автором «Задонщины» или создателем «прото–Задонщины», которой подражал автор текста «Задонщины» (см. Дмитриева 1979, 18–25 и др.), выбор именно такого сюжетного начала оправдан и, более того, удачен: всё предшествующее отсекается, и само описание сборов к походу и битвы обретает дополнительную энергию и напряженность. Автор текста прав как художник, нашедший сильный начальный ход. Вместе с тем этот ход может быть той добродетелью, которая возникает из необходимости. Во всяком случае нельзя исключать, что автор хорошо знал то, что описывает, и был отрезан от того, что происходило в Москве, в окружении великого князя Димитрия Ивановича, и в Троице, где перед окончательным решением о донском походе Димитрий встречался с преподобным Сергием.

Конечно, автор «Задонщины», кем бы он ни был, не мог не знать Сергия. Поэтому трудно отделаться от впечатления, что автор, не упоминая Сергия, даже когда сама тема, кажется, требовала упоминания Сергия или, по меньшей мере, Троицы, преследует некую свою цель. Так, вводя в повесть фигуры Пересвета и Осляби, автор ни единым словом не упоминает, что они были троицкими иноками и именно из Троицы по совету Сергия были переданы князю Димитрию. Зато вместо отсылки к «сергиево–троицкому» контексту этих иноков–воинов автор определяет Пересвета как «бряньского боярина» (ср.: Черньца Пересвета, бряньского боярина, на судное место привели. Тверская летопись, под 6888 г. — при Пересвет чрьнец любочанин в «Распространенной редакции» текста «Сказания о Мамаевом побоище»). Едва ли случайно, что автор «Задонщины» Софоний (А се писание Софониа рязанца, брянского боярина), брянский боярин, акцентирует «брянскость» [469] и себя и Пересвета, умалчивая о «троицком» происхождении инока–воина. Ради сокрытия этой характеристики автор идет на то, чтобы «организовать» встречу Пересвета с князем Димитрием уже на поле боя, перед самым началом битвы. Стоит также отметить, что слова Сергия при встрече с Димитрием в Троице незадолго до похода прочимъ же мноземъ безъ числа готовятся венци съ вечною памятью (Никон. летоп. — ПСРЛ 1965, XI, 52) напоминают отчасти то, что говорит Пересвету Ослябя (Ослабе) в «Задонщине»: «Брате Пересвет, уже вижу на meлu твоем раны, уже голове твоей летети на траву ковыл, а чаду моему Якову на ковыли зелене лежати на поли Куликове […]».

Как бы то ни было, но перенос акцента на «брянскую» и — шире — литовскую тему [470] делает естественным отсутствие вниманию к «сергиево–троицкой» теме. Последнее тем более характерно, что в последующих текстах (разные редакции «Сказания о Мамаевом побоище») Сергий Радонежский присутствует и появляется нередко. Исключение составляет только «Летописная повесть о побоище на Дону» (ПСРЛ 1915, IV, ч. 1, вып. 1, 311–320; ПСРЛ 1925, вып. 2, 321–325; Пов. Кулик. 1959, 29–40) [471], где упоминания о Сергии тоже отсутствуют [472].

В отличие от «Задонщины» и «Летописной повести» фигуре Сергия Радонежского в «Сказании о Мамаевом побоище», известном в восьми редакциях (с вариантами) и созданном, видимо, не позже конца XV века, «Сказание» представляет собой наиболее обширный, богатый деталями и хорошо («увлекательно») выстроенным сюжетом (Слов. книжн. Др. Руси 1989, 371). Не приходится удивляться, что Сергию, к тому времени уже канонизированному, уделяется в «Сказании» должное внимание.

В «Основной редакции» текста «Сказания» Сергий появляется в трех фрагментах. Первый из них — о приезде великого князя Димитрия в Троицу, незадолго до битвы с Мамаем. Об этой встрече здесь говорится значительно подробнее, чем в «Житии» Сергия Радонежского и в других редакциях «Сказания» за исключением «Распространенной редакции». Сам же этот фрагмент обнаруживает весьма большое сходство с соответствующим фрагментом Никоновской летописи (ПСРЛ 1965, XI, 52–53), см. выше, который, однако, на одну пятую часть пространнее «Сказания» в его «Основной редакции». Вот этот фрагмент «Сказания»:

Князь же великий Дмитрей Ивановичь, поим с собою брата своего, князя Владимера Андреевича, и вся князи русские, и поеде к жывоначальной Троици на поклон к отцу своему преподобному старцу Сергию благословениа получити от святыа тоа обители. И моли его преподобный игумен Сергий, дабы слушал святую литургию, бе бо тогда день въскресный и память святых мученик Флора и Лавра. По отпусте же литургии, моли его святый Сергий с всею братьею, великого князя, дабы вкусил хлеба в дому жывоначальные Троица, в обители его. Великому же князю нужно есть, яко приидоша к нему вестници, яко уже приближаются погании половци, моляше преподобного, дабы его отпустил. И рече ему преподобный старець: «Се ти замедление сугубо ти поспешение будеть [473]. Не уже бо ти, господине, еще венец сиа победы носити, нъ по минувших летех, а иным убо многым ныне венци плетутся». — Князь же великий вкуси хлеба их, игумен же Сергий в то время повеле воду освящати с мощей святых мученик Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы въстаеть, преподобный же Сергий окропи его священною водою и все христолюбивое его въинство и дасть великому князю крест Христов — знамение на челе. И рече: «Поиди, господине, на поганыа половци, призывая Бога, и Господь Бог будеть ти помощник и заступник». И рече ему тайно: «Имаши, господине, победиши супостаты своя, елико довлееть твоему государьству». Князь же великий рече: «Дай ми, отче, два въина от своего плъку — Пересвета Александра и брата его Андреа Ослябу, тъ ты и сам с нами пособьствуеши». Старец же преподобный повеле има скоро уготовитися с великим князем, бе бо ведоми суть ратници в бранех, не единому сту наездници. Они же скоро послушание сътвориша преподобному старцу и не отвръгошася повелениа его. И даеть им в тленных место оружие нетленное — крест Христов нашыт на скымах, и повеле им вместо в шоломов золоченых възлагати на себя. И дасть их в руце великому князю и рече: «Се ти мои оружници, а твои изволници» — И рече им: «Мир вам, братие моя, крепко постражите, яко добрии въини по вере Христове и по всем православном христианстве с погаными половци!». И дасть Христово знамение всему въинству великого князя — мир и благословение.