Не пленена ли быть земля наша? — спрашивает Серапион. — Не взяти ли быша гради наши? Не вскоре ли падоша отци и братья наша трупиемь на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша въ пленъ? Не порабощени быхомъ оставшеи горкою си работою от иноплеменник?

И дальше — от высокой риторики вопрошания к свидетельству о горе сего дня, о котором нельзя говорить иначе, нежели со скорбной простотой:

Се уже к 40 лет [213] приближаеть томление и мука, и дане тяжькыя на ны не престануть, глади, морове животъ нашихъ, и в сласть хлеба своего изъести не можемъ, и въздыхание наше и печаль сушить кости наша.

И тут не может не возникнуть вопрос — за что? кто виноват в этой беде? — Кто же ны сего доведе? Ожидалось бы, естественно, — враги, «безбожные» татары. Но Серапион смотрит глубже и занимает совсем иную, в высокой степени нравственную, подлинно христианскую позицию, которая, как потом окажется, является и практически наиболее разумной и правильной. И вот ответ на вопрос о том, что довело нас до того, что есть сегодня и чему пока конца не видно, но другой конец — гибельный — виден ясно, и именно эта высокая вероятность гибели зовет к неотложным мерам:

Наше безаконье и наши греси, наше неслушанье, наше непокаянье, — отвечает Серапион и просит, обращаясь не просто ко всем, но к каждому:

Молю вы, братье, кождо васъ: внидите в помыслы ваша, оузрите сердечныма очима дела наша, — възненавидете их и отверзете я, к покаянью притецете. Гневъ Божии престанеть и милость Господня излеется на ны, мы же в радости поживемь в земли нашей, по ошествии же света сего придем радующеся, акы чада къ отцю, къ Богу своему и наследим царство небесное, его же ради от Господа создани быхом. Великии бо ны Господь створи, мы же ослушаниемь малы створихомся. Не погубимъ, братье, величая нашего,

ибо «не слышавшие праведны пред Богом, но — исполнившие его». Да, никто не застрахован от ошибок и грехов, еще не раз, может быть, придется совратиться с пути праведного. Но Бог милостив, если мы подлинно любим его и покаемся в нашей неправоте и заблуждениях:

Аще ли чимь пополземься, пакы к покаянью npuтецемь, любовь къ Богу принесемь, прослезимся, милостыню к нищимъ по силе створим, беднымъ помощи могуще, от бедъ избавляйте. Аще не будем таци — гневъ Божий будетъ на нас; всегда в любви пребывающи, мирно поживемъ.

И что это не пустые обещания, не «мечтания», что всё еще возможно спасение, Серапион приводит пример благополучного исхода для других (не нас русских) грешников. Велика была обилием жителей Ниневия, но и полна беззакония. Пожелав истребить нечестивый град, как некогда Содом и Гоморру, Господь послал пророка Иону в Ниневию, чтобы он предрек жителям гибель града. Они же [в отличие от русских людей, пока этого не сделавших. — В. Т.], слышавше, не пождаша, но скоро пременишася от грехъ своихъ, и кождо от пути своего злаго, и потребиша безаконья своя покаянием, постом, молитвою и плачем, от старець и до унотъ, и до сущихъ младенець, и техъ бо млека отлучиша на 3 дни, но и до скота: и конемъ, и всей животине постъ створиша. И умолиша Господа, и томленье от него свободишася, ярость Божию премениша на милосердье и погибель избыша […] и градъ […] не погибе! Бог, увидев в сердцах людей истинное покаяние, увидев, что они обратишася кождо от своего зла деломъ и мыслью, — милость к нищимъ пусти.

И разве эта ниневийская история чудесного спасения вопреки первоначальному замышлению Господа не лучший пример и для русских людей в 70–х годах XIII века? Чего еще недоставало им, чтобы последовать примеру ниневитян? Мы же что о сихъ речемъ? — спрашивает Серапион у своей паствы. — Чего не видехомъ? Чего ли ся над нами не створи? Чим же ли не кажеть нас Господь Богъ нашь, хотя ны пременити от безаконии нашихъ?

И почти в отчаянии, по меньшей мере с глубокой угнетенностью, видя невосприимчивость к добрым примерам и, напротив, привязанность к греху, Серапион в последний раз описывает положение, и его голос, до сих пор мягкий и спокойный, обретает решительность, хотя и взволнованность не покидает его:

Ни единого лета или зимы прииде, коли быхомъ не казними от Бога — и никако лишимся злаго нашего обычая: но в нем же кто гресе вязить — в том пребываеть, на покаяние никто не подвигнеться, никто обещаеться къ Богу истиною зла не створити. Какыя казни не подыимемъ в сии векъ и в будущии огнь неугасимый? Отсель престаните Бога прогневающе, молю вы! Мнози бо межи вами Богу истиньно работають, но на сем свете равно со грешьникь от Бога казними суть, да светлейших от Господа венець сподобяться, грешником же болшее мучение, яко праведници казними быша за их безаконье.