Видимою связью этих кратких предложений, на которые раздробляется одно общее представление, служит у них риторическая форма единоначатия. Другую любимую манеру византийских проповедников мы можем назвать драматизмом изложения. Она состоит в том, что они наполняют свои проповеди апострофами, длинными монологами и диалогами. Лица, о которых случается им упомянуть в своих проповедях, они заставляют говорить длинные речи, отличающиеся искусственною декламациею. Когда передают они какое-нибудь событие, положим, воспоминаемое в тот или другой праздник, — евангельский рассказ служит для них канвою, на которой они выводят свои поэтические узоры: два, три слова, сказанных каким-либо евангельским лицом, у них превращаются в длинные тирады, наполняющие не одну страницу, и иногда вся проповедь, требующая около получаса времени для своего произнесения, состоит из монологов или диалогов, влагаемых в уста лиц, выводимых в проповеди. Встречается, в третьих, у них лирическое излияние чувства, не всегда внезапное и естественное, а чаще деланное и искусственное; вместо ровной, спокойной речи является язык одушевления и восторга, и проповедь становится песнью, и ею хотят не столько учить и наставлять, сколько увлекать и услаждать“ [771]. Анализ рассматриваемых бесед со стороны изложения приводит к несомненному заключению, что все они носят печать происхождения именно в то время, когда церковная проповедь приняла такую форму.

Так, первая беседа на Благовещение начинается следующей тирадой: „Днесь чин ангельский радостно воспевает хвалебные песни, и свет пришествия Христова воссияет верным. Днесь радостная для нас весна, Христос — Солнце правды осиял нас ясным светом, и озарил умы верных. Днесь Адам обновлен и вознесенный на него ликует с ангелами. Днесь вся вселенная объята радостию, так как совершилось пришествие Святаго Духа к людям. Днесь божественная благодать, надежда невидимых, освещает чудеса, превышающие разум, и явственно открывает нам от века сокровенное таинство. Днесь сплетаются венцы неиссякаемой добродетели. Днесь Бог, хотящий увенчать священные главы любящих слушать и почитающих празднество, призвал любителей непоколебимой веры как званных и наследников… Днесь исполнилось предречение Давида“и т. д. Ta же форма единоначатия повторяется и в третьей беседе на Благовещение: „Опять благовестие радости, опять возвещение свободы, опять воззвание, опять возвращение, опять обетование веселия, опять избавление от работы“… „В шестой месяц, — говорит, — послан был ангел Гавриил от Бога к Деве, обрученной мужу. Послан Гавриил возвестить всемирное спасение. Послан Гавриил, неся Адаму запись о воззвании. Послан Гавриил к Деве, чтобы бесчестие жены изменить в честь. Послан Гавриил, чтобы чистому Жениху уготовать достойный чертог. Послан Гавриил обручить создание с Создателем. Послан Гавриил к одушевленному чертогу Царя ангелов. Послан Гавриил к Деве, хотя обрученной Иосифу, но соблюдаемой для Иисуса Сына Божия. Послан раб бестелесный к Деве нескверной. Послан непричастный греху к невосприимчивой к тлению. Послан светильник возвещающий, Солнце правды. Послан утренний свет — предтеча дневного Света. Послан Гавриил, проповедующий Того, Кто на престоле и в вертепе. Послан воин, возглашающий тайну Царя“… И далее: „Шествуй к Деве Марии… Иди к одушевленному граду… Иди к Моему разумному раю. Иди к вратам востока. Иди к жилищу, достойному Моего Слова. Иди ко второму на земле небу. Иди к легкому облаку, возвести ему дождь Моего пришествия. Иди к уготованному для Меня святилищу. Иди к храму Моего вочеловечения. Иди к чистому чертогу Моего плотского рождения“… В Похвале Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии (№ 8): „Где родившийся Цар Иудейский? Где Тот, Который вместо Себя послал путеводствующую звезду? Где, Тот, Кто дивными лучами влечет нас к духовному свету? Где Тот, Который, хотя вездесущ, в теле сокрывается? Где освободивший нас от муки лукавого? Где направивший нас к благодати богопознания? Где Тот, Который в трех ангелах явился подле дуба? Где Тот, Который купины не опалил и утробы не нарушил? Где Тот, Который от Отца не отделим и в матери неизъясним? Где Тот, Который разделил Красное море?… Где Тот, Кто дракона связал и ныне пеленами повивается? Где Тот, Которого ангелы не видят?“…

В тесной связи с этой особенностью стоят обращения к Деве Марии, напоминающие обращения в акафистах. Так, в первом слове на Благовещение: „Радуйся, благодатная, источник Света, просвещающая всех верующих в Него. Радуйся, благодатная, восток мысленного Солнца и нескверный цвет жизни. Радуйся, благодатная, нива невозделанная и принесшая прекрасные плоды“… Во второй беседе: „Радуйся, благодатная, ибо ты совершаешь то, что действительно достойно радости, поелику ты облеклась в незапятнанный хитон и препоясанием целомудрия препоясана. Радуйся, благодатная, вместилище небесной радости. Радуйся, благодатная, ибо чрез тебя подается радость всякой твари и род человеческий возвращает древнее достояние. Радуйся, благодатная, потому что ты будешь носить в своих объятиях Создателя всяческих“. И далее: „Какими словами похвалы опишем девственное достоинство? Какими знаками прославления и воскликновениями воспоем непорочный твой образ? Какими духовными песнями и речами прославим славнейшую ангелов? Она возращена в дому Божием подобно плодоносной маслине, в которой вселился Дух Святый; чрез нее Он назвал нас сынами и наследниками царства Христова. Она — вечно цветущий рай нетления, в котором возращенное животворящее древо всем подает плоды бессмертия. Она — похвала дев, веселие матерей. Она — утверждение верующих, совершение благочестивых. Она — одеяние света, жилище добродетели. Она — неиссякаемый источник, в котором вода живая источила пришествие во плоти Господа. Она — крепость правды“… В третьей беседе на Благовещение: „Радуйся, непорочная родительница жениха, когда мир пребывал во вдовстве. Радуйся одушевленный храм Божий. Радуйся, равночестное неба и земли жилище. Радуйся, пространное вместилище невместимого естества“. В „Похвальном слове Пресвятой Богородице“(№ 9): „Мария, высшая честь пророчества и людей. Мария, фимиам, принесенный Богу и Богу обрученная невеста. Мария, обиталище Бога Слова, престол всевышнего, вознесенная среди всех тварей. Мария, овчарня, Богом основанная, лоза цветущая. Мария, дверь затвореная, земля, Богом обитаемая, блаженством одаренная навеки. Мария, сила мира, сила Сущего и Матерь Христова. Мария, книга Божия, храм и источник. Мария, царица вышних. Мария, вместилище света, светильник сияющий. Мария, таинство креста и начало мира. Мария, жизнь мира, Дева всесвятая. Мария, невеста Отца, покой Сына, Духом очищенная. Мария, голос вестников, образ дивный. Мария, купина неопалимая, великая между тварями. Мария, за грехи ходатаица у Сына своего. Мария, ковчег золотой, нард благоуханный. Мария, знамение обновления верных. Мария, елей, исполненный нарда. Мария, венец церкви, стена необоримая. Мария, золотой сосуд, исполненный манны. Мария, алавастр приятных благоуханий. Мария, слава мира, труба творений. Мария, хвалы и славы достойная. Мария, вестница святости и благодати. Мария, столп свидетельства между иудеями и язычниками. Мария, лестница небесная“… В беседе в честь Пресвятой Богородицы (№ 11): „Святая Дева есть и пречестный храм Божий, и ковчег чистый, и златый алтарь кадильный, по своей беспредельной чистоте, божественный фимиам смешения и святой елей освящения, многоценный сосуд чистого нарда, первосвященническая диадема, открывающая благоволение Бога, к Которому она одна приблизилась, будучи святою по телу и по душе: она — дверь, зрящая на восток, и вхождением и исхождением чрез нее озаряется вся земля: она — плодоносная маслина, от которой Дух Святый взял плотскую ветвь Господа и спас страждущий род человеческий; она — похвала дев и радость матерей; она — архангельское возглашение“.

Целые ряды кратких предложений также наблюдаются во всех беседах. Для примера можно привести следующие. „Похвала Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии“начинается такими словами: „Сегодня взошло Солнце правды и скрыло раньше восходившее; я освобожден от тьмы и но пользуюсь лучами; для меня опять родился свет, и я омрачаюсь страхом; радуюсь рождению и смущаюсь его образом; вижу, что проистекает новый источник и убегает от древнего нечестия; вижу, что рождается Младенец, и небо склоняется для поклонения Ему; матерь рождает, и утроба не отверзается; дитя запечатывает собственное зачатие; родитель не муж, и сын без отца; Спаситель рождается и создает Себе звезду; пеленается Младенец и держит землю; ясли изображают престол небесный, и скот — херувимское предстояние; светоч является, и объявляется чудо; ангелы предвозвещают, и пастыри пророчествуют; волхвы богословствуют и иереи богоборствуют; Ирод падает и смерть оплакивается; Адам освобождается, Ева радуется и змей скорбит, пленники отпускаются и насильники наказываются“и т. д. И далее: „Не останавливайся в нерешительности, как Ева. От нее смерть, от тебя жизнь; от нее плод смерти, от тебя жизнь жизни; от нее прельщение, от тебя истина от нее отвращение людей от Бога, от тебя неизреченное воссоединение Бога и человека; от нее мрак и преисподний сон, от тебя сияющий светильник мира; от нее проклятия, от тебя благословение; от нее приговор смерти, от тебя восстановление жизни тела; от нее сомнение, от тебя вера; от нее плач, от тебя река воды жизни; от нее поты, от тебя отдохновение; от нее тернистая земля, от тебя божественный рай; от нее три раны, от тебя троякая жизнь; от нее умерщвление человека, от тебя Бог — друг человека; от нее истребление потопом, от тебя купель, рождающая в вечность; от нее убийство, от тебя обновление человека; от нее смерть жизни, от тебя воскресение мертвых, от нее ненависть двенадцати колен, от тебя братское единение двенадцати апостолов; от нее смерть, введенная в мир, от тебя погибель смерти; от нее падение, от тебя восстание. He бойся, Мария, ты обрела благодать у Бога. Вот зачнешь во чреве сына от Отца и родишь Того, Кто старше Адама. Родишь Сына, возвышеннее небес; родишь Сына, высшего херувимов; родишь Сына, равномощного Отцу; родишь Сына, славою равного Святому Духу; родишь Сына, Которым все произошло; родишь Сына, Которого благословляют небеса; родишь Сына, образа Которого я не знаю; родишь Сына, в присутствии Которого я с трепетом предстою“.

Дальнейшею особенностью проповеднической литературы позднейшего периода, как было отмечено, является введение монологов и диалогов, влагаемых в уста лиц, действовавших при совершении событий, воспоминаемых в день произнесения проповеди и представляющих собою большею частию распространение евангельских слов, — иногда, впрочем, они бывают совершенно вымышленными. В рассматриваемых беседах излюбленным является в особенности распространение слов архангела Деве Марии: „Не бойся, Мария“, и „Радуйся, благодатная, Господь с тобою“, и размышление Девы Марии, смущенной необычным приветствием. Это мы видим в первой и второй беседах на Благовещение, в похвале Пресвятой Богородице и в беседе в честь Пресвятой Богородицы. A третья беседа на Благовещение в значительной своей части состоит из диалога между Господом, посылающим архангела Гавриила к Деве, и архангелом Гавриилом. Оратор говорит: „В шестой месяц послан был Гавриил к Деве. Он, без сомнения, получил такие повеления: иди архангел, будь слугою страшного таинства, сокровенного, — послужи чуду. Моим состраданием Я побуждаюсь снизойти для взыскания заблудшего дома Авраама. Грех сделал ветхим созданного по Моему образу и повредил творение рук Моих, помрачил красоту, которую я создал. Волк опустошает Мое стадо. Райское жилище опустело. Древо жизни охраняется огненным мечом, заперто место наслаждения. Я смилостивился над завоеванным и хочу пленить врага. Но я хочу скрыть это от всех небесных сил, — тебе одному только поверяю тайну. Шествуй же к Деве Марии. Отыди к одушевленному граду… Иди к моему разумному раю и т. д. Скажи в уши разумного кивота, да уготовает мне входы слуха. Но не смути и не расстрой души Девы. Прилично предстань пред святилищем; прежде всего возопий ей глас радости. Ты скажи Марии: радуйся, благодатная, чтобы Я умилостивился над бедствующей Евой. Ангел выслушал это и, вероятно, размышлял сам с собою: необыкновенное это дело; превосходит разумение то, что сказано“… Когда ангел размышлял об этом, Владыка говорит ему: „что смущаешься и изумляешься, Гавриил? Не был ли ты недавно послан Мною к священнику Захарии? Не дал ли ты ему благовестия о рождении Иоанна“?.. В виду новых возражений ангела Господь в беседе с ним уничтожает его сомнения, и он отправляется к Деве и говорит ей: „радуйся благодатная!“.

Все эти особенности в изложении рассматриваемых бесед настолько характерны для проповеднических произведений позднейшего периода, что исключают возможность признать автором их св. Григория Чудотворца. По своему общему характеру и даже по отдельным выражениям рассматриваемые беседы напоминают беседы в похвалу св. Марии Константинопольского архиепископа Прокла [772].

Время происхождения бесед в честь Девы Марии и действительные авторы их не могут быть определены по отсутствию каких-либо данных. Что касается бесед на Благовещение, то были попытки усвоить их Проклу Константинопольскому, в виду отмеченного сейчас сходства с его беседами [773]. По другому пути шли исследователи, которые искали автора для бесед на Благовещение вместе с беседой на Богоявление среди проповедников с именем Григория и находили его или в лице антиохийского епископа Григория (VI века), современника и друга церковного историка Евагрия, или же в лице неокесарийского епископа Григория, принимавшего участие в иконоборческих волнениях и присутствовавшего на соборе 754 года [774]. И. Дрэзеке неудачно пытался доказать, что первые две беседы на Благовещение и беседа на Богоявление принадлежат Аполинарию Лаодикийскому [775]. Греческий текст беседы в чеcть Пресвятой Богородицы Приснодевы (№ 11) сохранился с именем св. Григория Нисского, и издатель его G. La Piana доказывает (неубедительно) принадлежность ее именно Григорию Нисскому [776].

По нашему мнению все шесть бесед принадлежат различным авторам, которых напрасно было бы искать непременно среди одноименных св. Григорию церковных ораторов. В отношении ко времени происхождения бесед необходимо принять во внимание отмеченное нами подразделение их, при чем можно сказать, что беседы, посвященные общему прославлению Богоматери по связи с раскрытием значения воплощения Сына Божия, как в виду этой особенности темы, так и по самому характеру изложения, должны быть отнесены к раннейшему времени, когда еще праздник Благовещения не получил всеобщего признания, а беседы на Благовещение — к более позднему времени: в них, кроме ясного отношения их к празднику Благовещения с развитым уже богослужением, и в языке наблюдается большее приближение к церковным песнопениям [777].

Беседа на Богоявление разделяет все характерные особенности рассмотренных бесед в честь Пресвятой Девы Марии. В догматическом учении — то же отсутствие каких-либо признаков, указывающих на борьбу из–за тех или иных положений вероучения, которые давали бы возможность приурочить их к определенному историческому моменту. Можно обратить внимание только на такие выражения: Иоанн Креститель говорит Иисусу Христу: „Ты — сущий в начале к Богу и Бог, Ты — сияние Отчей славы, — Ты совершенный образ совершенного Отца“… „В чье имя крещу Тебя? Во имя Отца? Но ты всего Отца имеешь в Себе и весь Ты в Отце. Во имя Сына? Но нет кроме Тебя, другого по естеству Сына Божия. Во имя Святого Духа? Но Он всегда соприсущ Тебе, как единосущный, единоволящий, единомысленный, единомощный и единочестный и с Тобою от всех принимает поклонение“. Господь говорит Крестителю; „Когда увидишь Меня одесную Отца сидящим, тогда богословствуй обо Мне, как сопрестольном и совечном и единочестном Отцу и Святому Духу“. Глас Отца говорит с неба: „Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немь же благоволих, Сын единосущный, а не иносущный, единосущный Мне по невидимому и единосущный вам по видимому, кроме греха“. Приведенные места, особенно последнее, имеют довольно ясные следы позднейшего происхождения, хотя и не требуют его безусловно. К тому же заключению приводят и выражения о Приснодеве Марии. Иоанн Креститель говорит; „Ты, родившись от Девы Марии, как восхотел и как един ведаешь, не разрушил девства ее, но и сохранил его, и ей даровал наименование матери. Ни девство не воспрепятствовало рождеству Твоему, ни рождество не нарушило девства; но две противоположнейшие веши, рождение и девство, стеклись в единый союз, потому что сие возможно для Тебя, Создателя естества“. Если мысль эта свойственна древне–церковному воззрению, то формулировка, данная здесь, несомненно позднейшего происхождения.

Что касается изложения, то беседа представляет собственно сплошной, за исключением введения, диалог, в котором произносят длинные речи Иоанн Креститель — на тему: мне надобно креститься от Тебя и Ты ли приходишь ко Мне, и Господь Иисус Христос — на слова: „оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду“. Затем говорят иудеи, находящие в крещении Господа подтверждение своей мысли о превосходстве Иоанна Крестителя, и, наконец, приводится речь Бога Отца на слова: Сей есть Сын мой возлюбленный, о нем же благоволих, Того послушайте. Во введении оратор приглашает своих слушателей изыти вместе со Христом из Галилеи и мысленными стопами достигнуть Иордана. Иоанн Креститель в заключении своей речи обращается к Иордану и призывает его воспеть и взыграть с ним, стройно подвигнуть свои потоки, как игралища, разделиться сильнее, течь медленнее и объять непорочные члены некогда Проведшего евреев; приглашает, далее, горы и холмы, равнины и стремнины, моря и реки благословить Господа, входящего в Иордан. Все эти особенности беседы заставляют относить и ее ко времени широкого применения риторики в проповеднической литературе [778].

„Беседа на всех святых“больше подходит к типу кратких поучений. Оратор прославляет собственно подвиги мучеников и не говорит о всех святых. Против принадлежности этой беседы св. Григорию Чудотворцу в содержании беседы нельзя указать каких-либо данных. В жизни св. Григория, как известно, были обстоятельства, которые могли дать повод к прославлению мучеников, — разумеем учреждение праздника в честь мучеников по окончании гонения Декия. Но весьма трудно предположить, чтобы это краткое поучение, лишенное всяких конкретных данных, могло быть произнесено при таких обстоятельствах. Эта беседа по своему тону слишком спокойна, чтобы быть произнесенною в период продолжающихся или недавних гонений: она написана тогда, когда подвиги мучеников воспоминались, как факт истории Церкви Христовой, и в честь их устраивались „блестящие празднества“. Вторая половина беседы уже совершенно не упоминает о мучениках. Кроме того, оратор говорит, что он выступил с проповедью по просьбе отца, т. е. предстоятеля–епископа, — следовательно, сам проповедник был пресвитером в клире той церкви, в которой происходило празднество в честь мучеников. Но о св. Григории известно, что он возведен был во епископа без предварительного пребывания в клире. Но этим соображениям мы приходим к заключению, что „Беседа на всех святых“— произведение позднейшего времени и св. Григорию Чудотворцу не принадлежит.

Бесцветная беседа в честь св. Стефана в пользу своего происхождения от св. Григория имеет единственно только то, что заключает в себе длинные и тяжелые периоды, которые вообще отличают произведения св. Григория, особенно его благодарственную речь Оригену. Однако в беседе есть одна ошибка, которая если она не составляет ошибки армянского переписчика или переводчика, может наводить на сомнение относительно авторства св. Григория. Здесь сказано (§ 2): „имя Стефан на еврейском языке значит венец“. Трудно допустить, чтобы св. Григорий настолько был несведущ в еврейском и арамейском языке, чтобы не знал, что имя Стефан греческое и что оно на греческом языке означает „венец“ [779]. В своем содержании речь совершенно лишена какого бы то ни было философского и богословского отпечатка, который хотя бы чем-нибудь выдавал в авторе ученика Оригена, допустим, даже предавшегося исключительно практической деятельности. В виду этого не представляется возможным признать беседу в честь св. Стефана произведением св. Григория Чудотворца.

Отрывок из беседы о воплощении Слова заключает в себе довольно настойчивое утверждение единства Христа, так что естественно может вызвать предположение о происхождении его не раньше первой половины V века. Особенно обращают на себя внимание следующие слова: „должно представлять в Спасителе единство и не должно отрицать того, из чего оно состоит; ибо един Господь наш, Иисус Христос и едино Лице [780] Его, потому что, хотя и мыслится, что Он состоит из двух, однако один и тот же есть Сын Божий и Сын человеческий, поелику Он единого и того же естества со своими родителями. Тот, Который прежде веков родился от Отца, в конце времен произошел от Марии Девы; Тот, Кто есть в лоне Отца, девять месяцев пребыл в утробе жены; Тот, Кто все твари из ничего привел к бытию, рождается и по телу возрастает; Кто дает пищу всем живущим, оказывается ссущим молоко. Тот, Кто пятью хлебами напитал пять тысяч человек, терпит голод, как человек. Тот, Кто без труда из ничего сотворил ангельские чины, отягощается сном и устает в пути. Тот, Кто есть сила и премудрость, Кто испытует все сердца, пребывает по божественному плану в неведении. Кто призирает на землю и заставляет ее трястись (Псал. 103, 32), поражается страхом, как человек. Тот, Кто сотворил небо и землю и Кто одаряет бессмертием, претерпевает крест и вкушает смерть. И таким образом, как человек, носит на Себе все грехи и, очищая их, как Бог, Хотя все эти отдельные положения и не заключают в себе специфических данных из периода борьбы с несторианством (и монофиситством), однако их сочетание и особенно подчеркивание единства Христа является слишком характерным, чтобы можно было сомневаться в происхождении беседы не раньше начала V века. Отрывки из Мелитона и Иринея [781], которые будто бы напоминает рассматриваемая беседа [782], в действительности не имеют ничего общего с нею, так как в них сжато излагается, так сказать, история Слова до воплощения и после воплощения, но без всяких параллелей в проявлениях его божественного и человеческого естества и без какого-либо оттенения единства его Лица при двух естествах, — этот вопрос для авторов отрывков и не предносился.

Остается теперь „Беседа на Рождество Христово“, которая, по мнению некоторых исследователей, должна быть признана безусловно подлинным произведением св. Григория Чудотворца. Р. Martin [783] говорит, что, хотя беседа на Рождество Христово имеет целью назидание верующего народа, однако мы улавливаем в ней идеи и способы выражения, которые вызывают в памяти два трактата св. Григория Чудотворца — к Филагрию и к Феопомпу; и отсюда является новое доказательство для подтверждения подлинности всех этих документов, потому что во всех их мы усматриваем одного и того же автора. F. Loofs не только согласился с мнением Р. Martin’a, но и подробнее обосновал подлинность беседы на Рождество Христово [784]. Он решительно утверждает, что беседа на Рождество Христово происходит от автора трактата „К Феопомпу“, что доказывается множеством параллельных мыслей. Три произведения — „К Феопомпу“, „К Филагрию“(К Евагрию) и беседа на Рождество Христово — стоят и падают вместе, — но он полагает, что они должны стоять. Христологические воззрения всех трех произведений указывают на время между смертью Оригена и ок. 318 г.: божественное достоинство Христа оттеняется так, что в богословском отношении оно имеет модалистический вид, а в христологическом — докетический, но то и другое потому, что богословская рефлексия еще не отпечатлела религиозных выражений в богословские термины; с другой стороны, нельзя отрицать влияния Оригена. Для примера он приводит следующие места: „Ветхий денми соделался младенцем, чтобы людей соделать сынами Божиими (§ 12); „однако, соделавшись человеком, Он рождается не так, как обыкновенно рождается человек, но рождается как Бог, Который делается человеком (§ 14). „Рожденный от Отца, в Своем лице и в Своем естестве неизреченный… от Отца не отделившийся“(§ 8). „И первое рождение истинно, и последнее — рождение в уничижении — твердое и верное“(§ 8). „Он облекся в вечное тело, которое во веки не может ни разрушиться, ни уничтожиться“(§ 14). „Неизреченное рождение, которое было прежде веков, знает только Тот, Кто родился; рождение настоящее, которое не по естеству, знает только благодать Святого Духа“(§ 8). Что время составления таких положений лежит по ту сторону споров об евтихианском или несторианском, афанасиевском, арианском или маркелловом понимании христологии, это P. Loofs’y кажется очевидным. Беглое чтение показывает, как превосходно эти воззрения гармонируют с воззрениями трактатов к Филагрию и к Феопомпу. Наконец, слова: „в вышних от единственного Отца единственный, единородный Сын единого Отца“(§ 8), напоминают символ св. Григория.