Нельзя согласиться с мнением А. Маи и В. Рисселя относительно происхождения рассматриваемого отрывка из Διάλεξις πρός Αίλιανόν в виду того, что по своему содержанию он совершенно не отвечает тому представлению о трактате св. Григория, какое получается о нем из кратких сведений, сообщенных св. Василием Великим: автор входит в такие подробности таинственного учения о Троице, которые едва ли допустимы в беседе с язычником. Что св. Григорий в подобных случаях умел оставаться в области общих философских рассуждений, об этом в достаточной степени свидетельствует его трактат к Феопомпу о том, подлежит или не подлежит Бог страданию, где только в самом конце и при том очень кратко св. Григорий прилагает результаты пространного рассуждения к страданиям Иисуса Христа. Кроме того, в нем незаметно той сильной полемической окраски, на которую указывает св. Василий Великий. Ho, с другой стороны, нельзя признать несомненным и то категорическое утверждение, будто отрывок непременно предполагает определения Халкидонского собора. Выражения фрагмента относительно соединения во Христе двух естеств не имеют характерных признаков Халкидонского вероопределения; а попытки автора точнее выразить учение о Св. Троице не имеют той определенности, какой достигла эта часть христианской догматики у великих богословов IV века. Из этого нельзя, конечно, заключать о происхождении его непременно в до–никейский период; тем более, что подлежит сомнению возможность в III веке постановки вопроса о том, что вследствие восприятия Словом человеческого естества произошло приращение в Троице — впрочем, история этого вопроса не выяснена. Но общий характер приведенных автором соображений и в особенности его стремление уяснить природу Бога Слова, равно как и некоторое сходство в доказательствах и рассуждениях с посланием к Евагрию, дают основание придать значение надписанию фрагмента в арабской рукописи, и, по крайней мере, не отвергать его совершенно, оставив пока в разряде dubia.

2) Другой фрагмент догматического содержания найден К. Каспари в греческой рукописи Мюнхенской королевской библиотеки (cod. graec. Monac. DIX) XV века [808]; в надписании фрагмента стоит имя св. Григория Чудотворца. Отрывок заключает учение о Св. Троице. Из того, что в нас — говорит автор, — можно познать и то, что выше нас. Ветхий и Новый завет проповедует единого Бога с Словом и Духом, — отсюда и Троица единосущная (ή τριάς ή όμοούσιος), и единица в Троице познается (ή μονάς εν τριάδι γνωρίζεται). Каким образом из того, что в нас, можно познать божественное, это он объясняет на основании анализа слов Быт, 2, 26: „сотворим человека по образу Нашему и по подобию“. Очевидно, в этих словах разумеется не видимое в человеке, а умопостигаемое, так как видимое сложно, а Бог прост. Умопостигаемое в человеке ум, слово и дух, — эти три в человеке равны и не могут быть отделены друг от друга, так как и ум рождает слово и слово движет ум, и ни ум не отделим от слова, ни слово от ума; но слово исходить из ума, когда в нем есть дух; при этом ум остается умом, рождая слово, и слово остается словом и дух остается духом. Так должно мыслить и относительно божественной сущности: Отец остается Отцом и не делается Сыном, и Сын остается Сыном и не есть Дух, и Дух остается Духом и не есть ни Сын, ни Отец, но Дух Святый. Отец рождает Сына и есть Отец, и рожденный Сын есть Слово и остается Сыном; подобным образом и Святый Дух, иже от Отца исходит (Иоан. 16, 23), есть Дух Святый, Которым все освящается. Итак, Отец, Сын и Святый Дух — Троица единосущная. И в нас три ипостаси — ум, слово и дух, — но один человек по умопостигаемому в трех ипостасях.

Этот фрагмент по своему содержанию и общему характеру напоминает предшествующий, но существенно отличается от него весьма определенно выраженным исповеданием „Троицы единосущной“, а также и большею уверенностью и определенностью богословских суждений; почему принадлежность его св. Григорию вызывает больше сомнений, чем первого фрагмента.

3–4) К фрагментам догматического характера относятся и два отрывка, сохранившиеся в сирийском переводе и напечатанные Питрой [809]. В первом речь идет о воплотившемся Сыне Божием; автор восклидает: „Сей есть Тот, Который некогда вывел первый народ из Египта; Сей есть Тот, Который в конце времен всех нас, т. е. человеческий род, свободил от смерти и вывел из преисподней; Сей есть Тот, Который, как овца, был закалаем и считался между овцами; но в конце времен Он Сам был заклан за нас: пасха наша пожрен бысть Христос (1 Kop. V, 7).

Во втором сказано: „Бог не подпадает власти природы; но чего хочет Бог, то и есть природа“.

Первый фрагмент по своему характеру и по тону напоминает приписанные св. Григорию беседы, в частности конец беседы на Богоявление, и вместе с ними должен быть признан не принадлежащим св. Григорию. Что касается второго фрагмента, то в нем заметно бесспорное родство с мыслями, высказанными св. Григорием в трактате к Феопомпу, и нет оснований возражать против действительной принадлежности его св. Григорию.

5) Сюда же относится фрагмент, приведенный у Assemani [810], который находится в одном из произведений Мосульского пресвитера Сабр–ишо, сына Павла, жившего в конце X столетия. Цитаты из его произведения приводит Абд–ишо в своем каталоге сирийских писателей, исповедающих несторианское учение (гл. 20). По этим сведениям Сабр–ишо в своем произведении приводит свидетельства отцов Церкви „в опровержение тех, которые говорят, что Бог пострадал, распят и умер“. Среди этих цитат находится одна, надписанная именем Григория, и Ассеманий предполагает, что под этим Григорием разумеется уважаемый и в сирийской церкви Григорий Чудотворец (s. Gregorii fortasse thaumaturgi). Фрагмент этот следующего содержания: „Безумен и безрассуден тот, кто утверждает, что Бог Слово претерпел страдание вместе с своим храмом [т. е. телом]“. По своей мысли фрагмент, конечно мог бы принадлежать св. Григорию Чудотворцу, как приложение к Богу Слову тех общих положений, какие высказаны в трактате к Феопомпу; но, с другой стороны, эта мысль настолько обычна у писателей позднейшего периода, начиная с V века, что не представляется достаточных оснований категорически утверждать, что под Григорием манускрипта разумеется непременно Григорий Чудотворец.

6) С именем св. Григория сохранилось в сирийском переводе пять небольших, тесно связанных между собою по содержанию, фрагментов, с надписью: „Св. Григория Чудотворца, епископа неокесарийского, из беседы о воскресении“ [811]. В первом отрывке автор доказывает, что Иисус, приглашаемый часто на вечери, ел и пил не призрачно. Во втором и третьем отрывках докетизм опровергается на основании факта обрезания Господа, доказывающего, что Он имел тело, подобное нашему, а не духовное или душевное. Эта же истина подтверждается и истечением крови и воды из бока Распятого, когда один из воинов пронзил его копьем, а также ранами на теле, удостоверяющими, что у Него была истинная плоть, а не божественная, недоступная для ударов. Четвертый фрагмент ссылкою на Гал. IV, 4, 5 опровергает мнение тех, которые утверждают, что Христос родился чрез Марию, а не от Марии. В пятом отрывке автор разъясняет, почему представителям опровергаемого им мнения он приписывает учение о призрачности, — он говорит: то, о чем думают, что оно — плоть, и что всем людям представляется плотью, когда оно на самом деле не плотского естества, должно считаться не чем иным, как призраком.

Известия древности не знают беседы св. Григория Чудотворца о воскресении. И действительно, В. Риссель [812] доказал, что эти отрывки не принадлежат ему, и что первые четыре находятся в апологии Оригена, написанной Памфилом вместе с Евсевием кесарийским. Из этой апологии, обнимавшей шесть книг, как известно, сохранилась только первая и то в переводе Руфина. Отрывки взяты из этой первой книги, именно из пятой главы, в которой речь идет о вочеловечении Христа, в частности из ответа на четвертое обвинение: „против тех, которые говорят, что должно изъяснять аллегорически все то, что написано о Спасителе, как совершенное Им телесно“ [813]. Усвоение фрагментов апологии Оригена Григорию Чудотворцу объясняется тем, что, по свидетельству Сократа, [814] к апологии Оригена, по–видимому, сами авторы ее присоединили благодарственную речь Григория Оригену. Если эта речь поставлена была впереди, — для чего основанием могла служить не хронологическая только последовательность [815], но и значение этой речи общепризнанного авторитета православия, — то легко могло произойти, что и самая апология могла быть приписана Григорию.

Что касается пятого фрагмента, то в наличном тексте апологии его нет, и можно предполагать, что эти слова или не нашли места в переводе Руфина, или же присоединены сирийским переводчиком для объяснения какого-нибудь места.

б) Фрагменты экзегетического характера. Из фрагментов экзегетического характера св. Григорию Чудотворцу приписываются сохранившиеся в греческом тексте:

1) Фрагмент, заключающий в себе практический комментарий на Матф. VI, 22, 23 [816]. Изъясняя слова Евангелия: светильник тела есть око и т. д., автор говорит что „простое око“— нелицемерная любовь, которая обнаруживает внутренние помышления и во внешних действиях; „лукавое око“— притворная любовь или лицемерие, когда человек в сердце помышляет дела тьмы, а на словах говорит о делах света, — такие люди волки в овечьих шкурах: они омывают наружные части чаши и блюда и не видят, что, если не будет очищена внутренняя сторона, то и наружная не может сделаться чистою. Но если любовь, которая такому человеку кажется светом, на самом деле, вследствие скрытого в нем лицемерия, есть дело тьмы, но чем будут явные преступления? Апостолы являются светом и глазами всего мира; поэтому Господь сказал им: если вы устоите и не подвигнетесь, будучи светом тела, то и все тело мира будет просвещено; если же вы, будучи солью, потеряете силу и, будучи светом, помрачитесь, то какова тьма, которая есть мир?

2) Второй фрагмент на то же Евангелие Матфея дает комментарий на XVIII, 19 [817]: если прошение уст молящегося находится в полном соответствии с помышлениями сердца, то, о чем бы ни попросил человек, он получит от Бога, так как этим он покажет, что у него нет лицемерия и по отношению к ближнему.

3) Фрагмент, сохранившийся в рукописи с надписанием: του άγίου Γρηγορίου τοΰ Θαυματουργού είς όλον τό κεφάλαιον, содержит изъяснение слов Иова в III, 6–8. Автор говорит, что пророки и апостолы, сравнивая земные бедствия с блаженным состоянием в раю, воздыхают над этим миром.