Следующие затем определения: μόνος έκ μόνού, θεός έκ θεoύ, χαρακτήρ καί είκών τής θεότητος продолжают раскрытие учения о Сыне, данное в первой части символа. Μόνος έκ μόνού, т. e. Единственный от Единственного. Έκ указывает на происхождение, почему μόνος έκ μόνού по своему содержанию в сущности равняется предшествующему μονογενής. Это довольно частое в древних символах и в древне–церковной письменности выражение и представляет собою один из способов для обозначения исключительного и непостижимого для человека образа рождения Сына от Отца. Είς κύριος получает такое определение потому, что Он один Свое бытие и существо имеет непосредственно от Бога чрез рождение от Него. В тесной связи с этим стоит θεός έκ θεού, которое конкретнее определяет μόνος έκ μόνού: единственный рождающий есть Бог и единственный рожденный от Него также есть Бог.

Здесь возникает вопрос, можно ли признать выражение θεός έκ θεoύ согласным с воззрениями и терминологией Оригена. Известно учение Оригена о том, что–только Бог Отец в собственном смысле может быть назван ό θεός, αύτοθεός; Сын же есть только θεός, δεύτερος θεός [901].

Между тем св. Григорий в символе употребляет просто θεός έκ θεού. К. Каспари [902], чтобы сделать последнее выражение совершенно оригенистическим, принимает что έκ θεού здесь должно считать равным εκ τού θεού, для чего в качестве основания приводит не только то, что θεός часто равно ό θεός, но и параллельное изречение о Св. Духе έκ θεού υπαρξιν έχον. Но если даже принимать θεού, как θεός, в пользу чего говорит то, что и θεός и θεού — оба поставлены без члена, то, по мнению К. Каспари, и в таком случае не будет противоречия с учением Оригена, что ясно и из того, что это же выражение встречается, кроме символа Лукиана, в формуле веры Евсевия Кесарийского, равно как и в нескольких полуарианских и арианских символах (в 4–й антиохийской формуле, в 1 и 3 сирмийских формулах, никской, селевкийской и константинопольской 360 года). В таком случае первое θεός обозначает всецелое божественое существо или всецелую божественную природу „единого Бога“(εις θεός), с изъятием (исключенной посредством έκ) нерожденности. Эти рассуждения К. Каспари стоят в связи с его стремлением доказать возможно большее согласие символа с учением Оригена. Но нет оснований так усиленно утверждать оригенизм символа в этом пункте, правда весьма существенном. Понимать различно один и тот же термин θεός в одном и том же выражении не представляется возможным как в виду совершенного отсутствия каких-либо данных для этого, так и потому, что для обозначения божественной сущности в следующем же изречении символа употреблен соответствующий термин θεότης. Не правильнее ли предполагать, что св. Григорий не принял оригеновского различия между ό θεός и θεός и употребляет θεός έκ θεού в том же значении, в каком это выражение впоследствии употреблено было и в Никейском символе. Уклонение от Оригена — весьма существенное, но оно не может быть выставлено в качестве возражения против происхождения символа от ученика Оригена, потому что и вообще эта яркая подробность учения Оригена не нашла определенного приема в церковном богословии. Поатому θεός έκ θεού выражает собою ту же мысль, какую еще раньше высказал св. Ириней Лионский: „и Отец есть Бог и Сын — Бог, ибо от Бога рожденный есть Бог“ [903].

Из того, что Господь рожден от Отца, как единственный от Единственного и Бог от Бога, вытекает то следствие, что Он есть χαρακτήρ καί είκών τής θεότητος: Он — точное начертание Божества, Божественной сущности (τής θεότητος), целостное отображение Его, со всею точностью и жизненностью воспроизводящее в Себе Свой Первообраз. Св. Григорий говорит здесь согласно с своим учителем, который также видел в Божестве Сына образ истинного Божества [904] и в понимании того, почему Сын называется образом Невидимого, усматривал основание для выяснения того, в каком именно смысле Бог правильно называется Отцом Своего Сына: наименование образа приложимо к Сыну Божию в виду того, что Он есть невидимый образ невидимого Бога, подобно тому, как Сын есть образ Адама [905].

С χαρακτήρ св. Григорий начинает повторение тех определений Сына, какие даны им в первой части символа, причем ясно, что λόγος, σοφία и δύναμις, в ввиду сопровождающих их предикатов, употреблены в другом значении или, точнее, изображают другую сторону в обозначаемых этими терминами понятиях. В этом отношении здесь приобретает особенное значение присоединение к χαρακτήρ нового понятия — είκών, которого нет в первой части. Значение термина είκών выясняется из следующих слов Оригена: „Спаситель наш есть образ невидимого Бога Отца: по отношению к Самому Отцу Он есть истина; по отношению же к нам, которым Он открывает Отца, Он — образ, через который мы познаем Отца, Которого не знает никто другой, кроме Сына, и знает еще тот, кому захочет открыть его Сын. Открывает же Он Отца тогда, когда Сам служит предметом познания, потому что, кто познал Его, тот познает и Отца, как об зтом Он Сам говорит: видевый Мене виде Отца (Иоан. 14, 9) [906]. „Не удерживая представлений истины, Отец изрыгает и творит отпечаток их в Слове, Которое по этой причине называется образом (είκόνι) невидимого Бога“(Колос. 1, 15) [907]. И Феогност в приведенном выше отрывке из Ипотипос (см. выше стр. 587) говорит, что „Слово есть также Образ (είκών), потому что Ему одному вверено изнесение вовне мыслей, находящихся в уме“. Ясно, что в είκών выступает на первый план идея отображения первообраза для откровения его другим, тогда как χαρακτήρ заключает в себе только мысль о точном воспроизведении без какого бы то ни было указания на последующее сообщение или откровение. В таком случае είκών предполагает собою χαρακτήρ, и последнее изображает Сына в его имманентном отношении к Отцу, как его Начертание, между тем как первое определяет его отношение к миру. Таким образом, Сын, Который во внутренней жизни Божества есть Начертание Отца, является Образом Отца и в Своем отношении к миру, — в Нем мир видит Образ Божества и чрез Него может познавать Его.

В мире Сын открывается прежде всего, как λόγος ενεργός — Слово действенное. Это — утвердившееся в христианских воззрениях понятие о проявляющемся в мире Логосе, которое нашло широкое применение в древне–церковной литературе. В чем выражается это проявление деятельности Сына, на это указывают следующие слова символа: σοφία τής των ολων συστάσεως περικτική. Это — чисто Оригеновское выражение и его смысл раскрывается в полной мере параллельными местами из произведений Оригена и прежде всего следующим его воззрением: „в этой самой ипостаси Премудрости находилась вся сила и предначертание будущего творения, — и того, что существует с самого начала мира, и того, что происходит впоследствии: все это было предначертано и расположено в Премудрости силою предведения. В виду этих-то творений, которые были как бы предуказаны и предначертаны в самой Премудрости, Премудрость и говорит чрез Соломона о Себе Самой, что она сотворена началом путей Божиих, или что-то же — содержит в Себе начала, или формы, или виды всего творения. Итак, когда говорится, что Премудрость есть начало путей Божиих и что она сотворена, — это, по нашему пониманию, значит, что Премудрость предначертывает и содержит в Себе начала всей твари“ [908]. „Мир сотворен согласно тем идеям, которые Бог проявил в Премудрости, как дом или корабль строится по плану или схеме, первоначально существующим в уме архитектора. Сотворивши, так сказать, одушевленную Премудрость, Бог повелел Ей, думаю, по содержащимся в Ней образам даровать всему существующему и материи бытие, форму и виды [909]. Как видно из этого, выражение в символе св. Григория совпадает с воззрениями Оригена как по терминологии, так и по мысли: Сын есть ипостасная Премудрость, Которая содержит в Себе как все вообще планы и предначертания Божественного Ума, так и предначертания его относительно вселенной.

Ho для осуществления этих предначертаний необходима сила, и символ далее указывает, что эта сила есть Сам Сын, потому что Он — δύναμις τής όλης κτίσεως ποιητική, Он — Сила, творящая все создание. Если в Нем нашла ипостасное выражение безмерно великая Сила Отца, то и в отношении к миру Она действует в Нем же и чрез Него, и проявляется как Сила, творящая все созданное.

После этого краткого, но всеобъемлющего изображения отношения Слова к миру, св. Григорий возвращается к дальнейшему раскрытию истинного существа и достоинства „единого Господа“. Единственный от Единственного, Бог от Бога, Начертание и Образ Божества, и входя в мир, как откровение Божие, как действенное Слово, зиждительная Премудрость и творческая Сила, осуществляет божественные предначертания как υιός αληθινός άληθινού πατρός, истинный Сын истинного Отца, Сын по самому естеству Своему, действительный Сын в подлинном и глубоком значении этого термина, имеющий и реальную природу, соответствующую имени υίός, — такой Сын стоит в подлинно сыновних отношениях к Отцу, Который есть Отец по естеству в подлинном смысле слова.

Следующие затем четыре определения: αόρατος αοράτου, καί άφθαρτος άφθάρτου καί αθάνατος αθανάτου καί αίδιος αϊδίου представляют дальнейшие обозначения действительного божественного достоинства Сына, поскольку все определения, какие обычно усвояются Богу и в Свящ. Писании, и в древне–церковной литературе, принадлежат и Ему: Он — невидимый, нетленный, бессмертный и вечный. К. Каспари полагает, что в этих выражениях необходимо дополнить из предшествующего υίός и πατήρ: αόρατος υιός τοΰ αοράτου πατρός κ. τ. λ. Однако едва ли подобная мысль может быть проведена в отношении ко всем определениям уже в виду того, что αόρατος у Оригена соединяется с είκών: „если Он есть образ Бога невидимого (είκών τοΰ θεού τοΰ αοράτου), — говорит Ориген, — то и образ невидимый“(αόρατος είκών [910]). „Посмотрим, — пишет Ориген в другом месте, — как нужно понимать также и то, что Сын называется образом Невидимого. Это для того, чтобы выяснить, в каком именно смысле Бог справедливо называется Отцом Своего Сына… Второе же значение образа приложимо к Сыну Божию… в виду того, что Он есть невидимый образ невидимого Бога… Отец родил Сына — этот Свой образ; следовательно, как Сам Он по природе невидим, так и образ родил невидимый“ [911]. Из этих слов Оригена ясно, что при αόρατος нельзя подразумевать υίός, а необходимо мыслить είκών; с другой стороны, видно, какой глубокий смысл соединяется с этим определением. Все четыре определения тесно связаны между собою так, что из предыдущего естественно вытекает последующее. Утверждение невидимости предполагает в своей основе учение о бестелесности Бога [912]; как бестелесный, Он нетленен; нетленный — бессмертен, бессмертный вечен. Эти предикаты Бога Отца принадлежат без всяких ограничений и Сыну. Все это находится в согласии с учением Оригена о Сыне. Только αθάνατος требует некогорого пояснения. Ориген в одном месте утверждает, что слова апостола: „Единый имеющий бессмертие“относятся только к Богу Отцу, и что Сам Христос не имел бессмертия Отца, ибо за всех вкусил смерть [913]. Однако возможно, что Ориген сказал это в том смысле, что Христос, Сын, не имел абсолютного бессмертия, как от вечности рожденный от Него и имеющий бессмертие по причастию [914]; или „Ориген предполагал какой то тончайший оттенок различия между Отцом и Сыном, которое позволяло считать смерть вочеловечившейся жизни менее разительным противоречием, чем to contradictio in adjecto, каким была бы смерть Самого Сущего Отца, если бы Он вочеловечился“ [915]. Во всяком случае это не мешало Оригену говорит об ό αθάνατος θεός λόγος [916]. Следовательно, и в этом частном пункте св. Григорий не стоит в противоречии с воззрениями Оригена.

Изложенное в символе учение о Сыне находит некоторые дополнения и разъяснения в благодарственной речи св. Григория [917]. Здесь мы прежде всего встречаем те же термины, какими обозначено отношение Сына к Отцу и в символе: Он есть совершеннейшее, живое и одушевленное Слово первого Ума (§ 39: τελειότατος ών και ζών καί αυτού πρώτου νου λόγος έμψυχος ών), Премудрость и Сила Самого Отца всего (§ 36: ή αυτοϋ τοΰ πατρός τών όλων και σοφία καί δύναμις). В благодарственной речи (§ 36) Он называется еще Истиной (ή αλήθεια ών). Этот термин в приложении к Иисусу Христу имеет свой источник в Евангелии Иоанна (XIV, 6) и в древне–церковную литературу перешел с тем значением, в каком он употреблен в названном месте: он обозначает, что в Сыне заключается вся сумма познания о том, что Бог действительно есть и что Сын, как Слово, открывает [918]. Св. Григорий называет в своей речи Сына Единородным (μονογενής) и Перворожденным Словом Отца (§ 35: πρωτογενής αυτού λογος). Последнего термина в символе нет. Можно думать, что он тожествен по своему значению с употребленным в Новом Завете πρωτότοκος (Кол. 1, 15; Евр. I, 6) и внебиблейским πρωτόγονος. И Ориген называет Сына πρωτότοκος, ссылаясь именно на Кол. I, 15. [919] Πρωτογενής λόγος, хотя поставлено без указания предметов, по отношению к которым Он является перворожденным Словом Отца, однако, и в этом случае в отличие от μονογενής, сохраняет в себе указание на отношение к миру, — поэтому несомненно, что Сын мыслится, как имеющий Свое бытие от Отца чрез рождение и прежде всего того, что произошло.

В целом ряде выражений св. Григорий стремится показать теснейшее единение Сына с Отцом: Он в Нем есть и с Ним соединен непосредственно (§ 36: έν αυτώ ών καί πρός αυτόν άτεχνώς ηνωμένος); его Сам Отец всего соделал единым с Собою (§ 37: όντινα αυτός ό τών όλων πατήρ εν προς αυτόν ποιησάμενος), так что можно почти сказать, что чрез Него Отец выходит из Себя Самого, чтобы Себя Самого обнять (37: δί αυτου μονονουχϊ αυτός αυτόν έκπεριτών) [920]; Он — сущий в Отце Бог Слово (§ 38: ό έν αάτω θεός λόγος). Ясно, что св. Григорий стремится установить возможно теснейшее единение Сына с Отцом и ищет подходящих терминов для выражения своей мысли.

Тот, Кого Сам Отец всего соделал единым с Собою и, можно сказать, чрез Него выходит из Себя Самого, чтобы обнять Самого Себя, должен в совершенно равной степени почитать Его, как и Сам почтен от Него. Это именно, первый и единственный из всего сущего получил его Единородный, сущий в Нем Бог Слово. Однако в этих выражениях, обнаруживающих совершенно очевидное усилие св. Григория представить достоинство Сына возможно более возвышенным, все-таки просвечивает лежащая в основе субординационистическая тенденция, господствовавшая в окружающей св. Григория среде и невольно и его подчинявшаяся себе, хотя он, как видно из приведенных выражений, не чувствовал расположения к ней. Необходимо отметить, что в этом отношении символ св. Григория обнаруживает больше догматической определенности, особенно, если принять во внимание последующие части символа. Можно, конечно, предполагать, что в кратком символе не было места для более широкого раскрытия тех положений, какие высказаны в благодарственной речи; но более естественно допустить, что символ представляет плод более зрелой богословской мысли, испытавшей на себе отчасти и другие влияния.

Об отношении Слова к миру благодарственная речь говорит больше, чем символ. Он — создатель (δημιουργός), Царь, Управитель (βασιλεύς καί κυβερνήτης) и Попечитель (κηδεμών) вселенной, неисчерпаемый источник всяких благ, Предстатель (πρστατης) наших душ и Спаситель (σωτήρ); Он один может уврачевать наши немощи и восполнить наши недостатки; Он один может воссылать благодарения Отцу как за Себя Самого, так и за всех вместе и за каждого в отдельности.

Таким образом, в символе и в благодарственной речи Оригену св. Григорий выразил вполне определенное, насколько позволяла современная ему научно–богословская терминология, учение о Лице Бога Слова, Сына Божия, его ипостасной особности, божественном достоинстве и равночестности с Отцом.