Небольшая по своему протяжению, но полноводная река Термодон берет начало на северных склонах Понтийского Тавра несколькими источниками. Высокая долина, по которой протекает эта речка, известна была в древности связанным с нею сказанием об амазонках;— одна из скалистых цепей, которые перерезывает Термодон, продолжается на запад до р. Ирис под названием Мазон–даг или „Горы амазонок“. Термодон впадает в Черное море у Темискиры (Терме).

Между горными хребтами, прорезанными горными ручьями и речками с их притоками, лежат более или менее обширные равнины. Из них первое место принадлежит Фанарии (Φανάροια), на восточной стороне ограниченной Париадром, а на западе отрогами его — Лифром и Офлимом; почти посредине долины сливаются Ирис с Ликом. Страбон говорит, что Фанария занимает лучшую часть Понта; она представляет долину, значительную по длине и ширине [17]. К западу от Фанарии у р. Галиса лежит Фазимонитида (Φαζημονίτις) — равнина, более возвышенная, чем Фанария, и менее плодородная. Часть Фазимонитиды, прилегающая к Фанарии, по сообщению Страбона [18], имела озеро Стифану, похожее по величине на море, изобиловавшее рыбой и имевшее вокруг роскошные разнообразные пастбища. Вблизи находились теплые источники, „очень здоровые“, по выражению Страбона [19], славившиеся еще в древности. На юго–восток от Фанарии находилась „благодатная равнина“ [20] Даксимонитида (Δαζψμωνίτις) или равнина Газиуры, на правом березу Ириса и между его излучинами. На северо–запад от Амасии находилась долина, сначала не широкая, потом расширяющаяся и образующая так называемую Хиліокомскую равнину (Χιλιόκωμον — εδΐον); а далее до Галиса тянулись долины — Диакопина (Διακοπηνή) и Пимолисина (Πιμωλισηνή). Долины реки Лика еще и в настоящее время признаются самыми цветущими в Малой Азии [21].

Понтийские горы, как сказано было, круто обрываются у Черного моря, и потому на берегу нет низменностей, кроме того побережья, где впадают в море по соседству друг с другом Галис, Ликаст, Ирис и Термодон. Здесь расположены следующие равнины по направлению с запада на восток от реки Галиса: Газилонитида (Γαζηλωνίτις) — „местность благодатная, ровная и всем изобилующая“ [22], Саpaминa(Σαραμήvη) — „прекрасная местность“ [23], Фeмиcкиpа (θεμίσκυρα) — равнина, одна часть которой омывается морем, а другая расположена у подошвы горного хребта, покрытого роскошным лесом, орошенного реками, имеющими там же и свои источники; чрез нее протекают Термодон, принимающий в себя все эти реки, и Ирис [24]. За Фемискирою лежит Сидина (Σιδηνή) — „плодородная равнина, орошенная неравномерно“ [25].

В климатическом отношении Понт выгодно отличается от соседних с ним стран — Каппадокии и Галатии. В нем не может быть однообразия вследствие самого географического положения его: на побережье Черного моря и на северных склонах Понтийского Тавра климат должен быть иной, чем на южных склонах горной цепи, в бассейнах рек Ириса и Лика. Северные и западные ветры, пройдя чрез Черное море, достигают понтийского побережья сильно смягченными и насыщенными влагой. Дожди здесь обильны, а морозы, даже умеренные, редки. Чем дальше от берега и чем выше в горы, тем суровее становится климат: на горах и в горных ущельях морозы достигают значительной силы, и снег задерживается более полугода. Бассейн реки Ириса закрыт с севера Париадром, и климат здесь значительно мягче.

Умеренный и влажный климат благоприятствует роскошной растительности. Еще и теперь леса занимают довольно большую площадь, покрывая преимущественно склоны гор. Верхнюю полосу нагорных лесов составляют высоко ценимые, как кораблестроительный материал, породы сосны, ели, кедров, лиственницы; далее идут дубы, вязы, платаны, мирты, бук, азалии, рододендроны; несколько ниже они сменяются дикорастущими черешнями, яблонями, грушами и другими плодовыми деревьями, наконец, еще ниже — обширные леса из грецких орехов, каштанов, чинар, кипарисов; лимонные и масличные деревья и виноградники окружают города и деревни. Долины богаты пастбищами и удобны для земледелия.

Страбон, уроженец Понта [26], описывая его равнины, свидетельствует о богатой растительности в разных местах; по его словам, Газилонитида была местностью благодатною, всем изобилующею, — в ней были тонкорунные овцы, в которых терпели недостаток Каппадокия и Понт (восточный) [27]; Фемискира всегда имеет достаточно влаги, всегда покрыта травой, способна прокормить стада быков и лошадей; сеется на ней главным образом или вернее непрерывно, гречиха и просо; здесь никогда не бывает засухи, и голод никогда не постигает населения в этих местностях; с другой стороны, пограничная гора доставляет такое количество диких фруктов, именно винограду, груш, яблок, орехов, что лица, посещающие леса, находят там в изобилии в течение всего лета все эти фрукты то висящими еще на деревьях, то в больших кучах нападавших листьев или под ними; благодаря обилию корма, здесь часто производится охота на всевозможную дичь [28]. В Фанарии растут оливковые деревья и имеются виноградники [29]. В Фазимонитите, вокруг озера Стифаны, изобиловавшего рыбой, были роскошные и разнообразные пастбища [30]. Амасийская область изобиловала лесом, была удобна для питания лошадей и всякого скота, — вообще была пригодна для прекрасного заселения [31]. По словам Страбона, горный хребет Париадра был хорошо орошен и покрыт лесом [32].

Прибрежные жители занимались ловлею рыбы, преимущественно пеламидов и дельфинов, — последние, преследуя стада рыб — молодых тунцов, самок тунцов и пеламидов, тучнеют и делаются удоболовимыми, потому что в поисках за лакомою пищею они подходят близко к берегу; из дельфинов добывалось большое количество жира, котopoe употреблялось на разные нужды [33].

Таков в главных чертах был характер Понтийской страны. Картинное описание одного уголка Понта, расположенного недалеко от Неокесарии, на берегах Ириса, мы находим в переписке св. Василия Великого с Григорием Богословом. Св. Василий Великий пишет Григорию Богослову [34]. „Иду теперь в Понт учиться, как жить. Здесь, конечно, указывает мне Бог место, в точности соответствующее нраву; ибо таким вижу его в действительности, каким на досуге и для забавы привык нередко представлять себе в уме. Это — высокая гора, покрытая частым лесом на северной стороне. По подгорью ее стелется покатая долина, непрестанно утучняемая влагами из горы. Кругом долины сам собою выросший лес, из различных всякого рода деревьев, служит ей как бы оградой, и в сравнении с нею ничего не значит и Калипсин остров, красоте которого особенно, кажется, дивится Гомер, Ибо не многого недостает, чтобы долине, по причине ограждающих ее отовсюду оплотов, походить на остров. С двух сторон прорыты глубокие овраги, а сбоку река, текущая со стремнины, служит также непрерывной и неприступной стеной. A поелику гора тянется в обе стороны и луковидными изгибами примыкает к оврагам, то доступы в подгорье заграждены. Один только есть в него вход, которым владеем мы. За местом нашего жительства есть другой гребень, возвышенную свою вершину подъемлющий над горою, и с него вся равнина развертывается перед взором; с высоты можно видеть и текущую мимо равнины реку, которая по моему мнению, доставляет не меньше наслаждения, как и Стримон, если смотреть на него из Амфиполя. Ибо Стримон, в медленном своем течении разливаясь в виде озера, по своей неподвижности едва не перестает быть и рекою. A эта река, будучи быстрее всех мне известных, свирепеет несколько при соседнем утесе и, отражаясь от него, кружится в глубоком водовороте, чем доставляет мне и всякому зрителю весьма приятный вид, а туземным жителям приносит самую удовлетворительную пользу и в пучинах своих питает неисчислимое множество рыб. Нужно ли говорить о земной прохладе и о ветерках с реки? Множеству цветов и певчих птиц пусть дивится кто другой, а у меня нет досужного времени обращать на это внимание. Из всего, что могу сказать о моем убежище, наиболее важно то, что, по удобству положения будучи способно произращать всякие плоды, для меня возращает сладостнейший из плодов — безмолвие, потому что не только освобождает от городских мятежей, но и не заводит к нам ни одного путника, кроме встречающихся с нами на звериной ловле. Ибо сверх всего прочего здесь водятся и звери, впрочем, не медведи, или ваши волки, — нет, здесь живут стада оленей, диких коз, зайцы и тому подобное. Поэтому рассуди, какой опасности подвергся бы я, скудоумный, если бы подобное убежище упорно вздумал променивать на Тиберин — эту земную пропасть“.

Св. Григорий Богослов, посетивший св. Василия в его понтийском уединении, не разделяет его восторженного отзыва и в ироническом тоне, но имея в виду действительные черты понтийской природы, с своей стороны дает такое описание той же местности [35]. „Буду дивиться твоему Понту и понтийскому сумраку, этому жилищу, достойному беглецов, этим висящим над головою гребням гор и диким зверям, которые испытывают вашу веру, этой лежащей внизу пустыне, или кротовой норе с почетными именами: обители, монастыря, училища, этим лесам диких растений, этому венцу стремнистых гор, которым вы не увенчаны, но заперты. Буду дивиться тому, что в меру у вас воздух и в редкость солнце, которое как бы сквозь дым видите вы, понтийские киммерияне, люди бессолнечные, не на шестимесячную только осужденные ночь, как рассказывают об иных, но даже никогда в жизни не бывающие без тени, — люди, у которых целая жизнь — одна длинная ночь и в полном смысле (скажу словами Писания) сень смертная (Лук. I, 79). Хвалю также этот узкий и тесный путь, который, не знаю, куда ведет, — в царство, или в ад; но для тебя пусть он ведет в царство. A что в средине, то не назвать ли мне, если хочешь (только, конечно, не в правду), эдемом и разделяемым в четыре начала источником, из которого напоевается вселенная? Или наименовать сухою безводною пустыней, которую удобрит какой-нибудь Моисей, жезлом источивший воду из камня? Ибо, что не завалено камнями, то изрыто оврагами; а где нет оврагов, там все заросло тернием; и над тернием утес, и на утесе стремнистая и ненадежная тропинка, которая ум путника приучает к собранности и упражняет в осторожности. Внизу шумит река, и это у тебя, высокоглаголивый творец новых наименований, это — амфиполийский и тихий Стримон, обильный не рыбами, но камнями, не в озеро изливающийся, но увлекаемый в пропасть. Река велика и страшна, заглушает псалмопения обитающих вверху; в сравнении с нею ничего не значат водопады и пороги: столько она оглушает вас день и ночь. Она стремительна, непереходима, мутна, негодна для питья; в одном только снисходительна, что не уносит вашей обители, когда горные потоки и ненастья приводят ее в ярость. Вот и все, что знаю об этих счастливых островах, или о вас — счастливцах. A ты не выхваляй тех луновидных изгибов, которые больше подавляют, нежели ограждают подход в ваше подгорье; не выхваляй этой вершины, висящей над головами, которая жизнь вашу делает Танталовою; не хвали мне этих провевающих ветерков и этой земной прохлады, которые освежают вас, утомленных до омрачения; не хвали и певчих птиц, которые хотя и воспевают, но голод, хотя и порхают, но в пустыне“.

И это была местность у р. Ириса и притом собственно в западной части Понта, где горы были менее высоки, и страна имела менее дикий вид, чем в восточной части, заполненной большими массивами гор.

В этих, приблизительно указанных нами, пределах Понта в древности жили, соответственно характеру местности обособленные, небольшие, разнородные и в общем дикие и воинственные племена, этнографический характер которых до настоящего времени остается мало выясненным: коренных обитателей понтийских гор не находят возможным признать ни арийцами, ни семитами, — это были племена sui generis, — может быть, они родственны с южно–кавказскими племенами [36].

Трудно также более или менее точно определить и место их расселения. Племена, населявшие горы северо–восточной части Понта, на восток от Термодона до Акампсиса (Чороха), во времена римского владычества известны были под общим именем цанов или саннов, а позднее назывались лазами [37]. Между ними известны по именам следующие племена, жившие по берегу Понта и в понтийских горах, считая с запада на восток: Халивы (Χάλυβες) или Халдеи, Тиварины (Τιβαρηνοί), Мосиники (Μοσυνοικοι), Дрилы (Δρίλαι), Вехиры (Βέχειρες), Визиры (Βύζηρες), Макроны (Μάκρονες) или Макроцефалы, Таохи (Τάοχοι), Колхи (Κολχοι), Фасианы (Φασιανοί) [38].

Все эти народцы представляли остатки древних племен, живших на равнинах, но потоком последовательных нашествий мало–помалу оттесненных на высоты гор; там, в небольших долинах, отделенные друг от друга отрогами горных цепей, как бы перегородками, они жили, не сообщаясь ни между собою, ни с внешним миром и укрепляясь более и более в своей грубости; они сохраняли в течение веков и свои имена и свой отличительный характер. Таким образом, восточные понтийские горы по справедливости можно назвать музеем ископаемых национальностей [39].

Необходимо, впрочем, заметить, что приведенного перечисления племен, с одной стороны, нельзя считать даже приблизительно полным, так как сведения о жителях Понта в источниках [40] имеют случайный и не исчерпывающий характер; с другой стороны, не выяснено взаимное отношение этих названий, — являются ли все они обозначением действительно отдельных племен, или же некоторые из них относятся к одним и тем же племенам, и в связи с этим, какие из них являются общими и какие частнейшими; — все эти вопросы еще не разъяснены, ровно как не установлено точно и расселение понтийских племен на побережье Черного моря и в понтийских горах. Этим и объясняется значительное различие и в названиях племен, населявших Понт, и в указании мест их жительства в исследованиях, касающихся этих вопросов.