Григорий Нисский также дает указание относительно источников своих сведений. Во всей его речи нет и намека на письменный источник. Для повествования о юности св. Григория, Григорий Нисский пользуется выражением „повествования“(διηγήματα):“„таковы повествования о юности великого мужа“ [181]; он замечает, что он упомянет еще об одном или двух чудесах рассказываемых (λεγομένων, а не αναγεγραμμένων) о нем [182], он говорит: „указывают, также и сохраняют в памяти чудо“, [183] и постоянно выбирает выражения, „говорят“(λέγεται, а не γέγραπται), или: „некоторые передают“(φασί τινες) и др.: „говорят, великий сказал к присутствующим“(είπείν λέγεται πρός τούς παρόντας), „демон, говорят, закричал к нему человеческим голосом“ [184] (έκβοήσαι λέγεται προς αύτόν άνθροπίνη φωνή το δαιμόνιον) [185]; „тогда, говорят, этот великий (муж) совершил самое невероятное из всех чудо“(ενθα όή τό πάντων άκιστοτατον λέγεται πεποιηκέναι θαύμα τον μέγαν έκεΐνον [186].

Особенно характерными и важными для определения действительного источника сведений Григория Нисского о св. Григории являются те места, где он говорит о своем времени и естественно независим ни от какого письменного источника. Об исповедании веры Григория в слове сказано: „этим учением и доныне тайноводствуется у них народ, пребыв неискушенным от всякой еретической злобы“ [187], — затем следует текст символа. „Кто желает убедиться в этом, — продолжает Григорий Нисский, — тот пусть послушает церковь, в которой он пропоВедывал это учение: у них еще и доныне хранятся самые начертания той блаженной руки“ [188]. О храме, построенном св. Григорием, сказано: „храм этот видим и доныне“ [189]. К рассказу об осушении озера ирисоединено замечание: „и ныне можно видеть явные следы этого божественного решения, ибо вокруг тогда бывшего озера еще и доныне сохраняются некоторые следы разлива воды“ [190], и все повествование заканчивается словами: „так произошло то, что рассказывают и показывают относительно озера‘‘ [191]. В повествовании об ограждении жителей от разливов реки Лика Григорий Нисский пишет: „имя этому дереву даже доныне „жезл“, и оно во все время сохраняется местными жителями на память благодати и силы Григория“, и далее: „Лик же, после того, как однажды был удержан в своем беспорядочном стремлении, делает чудо Григория постоянным на все последующее время, оставаясь таким, каким сделала его вера великого мужа во время чудотворения“ [192]. И еще: „и ныне, как во всей церкви, так преимущественно у них, этот рассказ служит памятником поданной тогда Григорием мужу помощи“ [193].

Приведенные и подобные им выражения могли быть написаны Григорием Нисским только в том случае, если он сам был на месте и лично слышал там „повествования“, или получил их оттуда чрез человека, заслуживающего его полного доверия. Так как изображение „ландшафта Понта, города Неокесарии и его окрестностей и изображение церковных отношений в Каппадокии ко времени Григория“и сам В. Риссель (S. 235) с правом приписывает Григорию Нисскому, а все эти прибавки выдают точнейшее знание и местности и церковных преданий, то само собою напрашивается предположение, что Григорий Нисский сам посетил места деятельности великого неокесарийского епископа и там собрал материал для своей речи. Она составилась главным образом из ряда местных сказаний, которые, как история о жезле Григория, отнесена была к определенному месту и там рассказана была жителями верующему посетителю. Естественно, повествования о чудесах распространялись мало–помалу далее в соседние страны: в Каппадокию, Армению, Месопотамию, Сирию, Палестину и т, д., и во время этого странствования подвергались изменениям. Отсюда, проистекают уклонения у Руфина и сирийца.

Рассказ Григория Нисского о пребывании св. Григория в доме знатного и богатого мужа Мусония открывает для нас еще новый источник его сведений, опять таки не писанный, но надежный. Григорий Нисский пишет, что Мусоний просил св. Григория остановиться у него и почтить своим входом его дом, чтобы быть ему почетнее и известнее и по смерти, так как время передает о таковой чести и потомкам [194]. Из этого можно заключать, что в семействе Мусония сохранялось воспоминание о посещении св. Григория Чудотворца. Василий Великий в одном из своих писем упоминает одного из преемников св. Григория — неокесарийского епископа по имени Мусония [195]. Можно предполагать, что этот епископ был потомок названного Мусония, и Григорий Нисский мог от него или от другого члена этой семьи узнать эту историю и внес ее из внимания к семье. Сам по себе этот факт настолько незначителен, что без ущерба его можно было бы и опустить; но он оживляет повествование и вносит черту, существенно важную для оценки исторического значения жития, написанного Григорием Нисским. Ясно, почему он не повторяется у Руфина и у сирийца: он по своей природе не принадлежит к сказаниям, которые входили в состав общего предания о св. Григории Чудотворце.

Св. Василий Великий также упоминает о том, 1) что в начале деятельности Григория в Неокесарии было только 17 христиан, а впоследствии верующим сделался весь народ; 2) что он изменил и течения рек, повелев им великим именем Христовым; 3) что он иссушил озеро, дававшее любостяжательным братьям повод к войне; 4) что предсказания его о будущем таковы, что он ни в чем не ниже других пророков. Сведения, отмеченные в трех первых пунктах, находятся у Григория Нисского и у сирийца; но для четвертого пункта мы напрасно искали бы параллельных известий. Что же разумеет св. Василий Великий под пророчествами и откуда он знает о них? Несомненно, не из письменного источника, потому что ни имеющиеся в нашем распоряжении данные (кроме предсказания о моровой язве у Григория Нисского, которого нет у сирийца), ни, следовательно, предполагаемый общий письменный источник таких προαγορεύσεις не сообщают. Остается опять, как единственно возможное предположение, что и св. Василий свои сведения почерпает из устного предания. Свое краткое сообщение о чудесах он заключает замечанием, что долго было бы пересказывать чудеса этого мужа, которого по преизбытку дарований в нем, явленных по действию Духа, во всякой силе в знамениях и чудесах и сами враги истины называли „вторым Моисеем“. Сравнение св. Григория с Моисеем напоминает такое же сравнение у Григория Нисского. Наконец, и Василий Великий, подобно Григорию Нисскому, говорит о том, что память о св. Григории сохраняется в Понте: „еще и теперь великое изумление пред ним и новая и всегда свежая память в церквах продолжает жить, не ослабляемая никаким временем“; поэтому также в Понте верно сохраняли установления Григория, которые в IV веке казались уже устаревшими [196].

Нельзя, конечно, решительно отрицать возможности пользования со стороны Василия Великого похвальною речью Григория Нисского, так как мы не знаем, когда написана речь Григория. Однако гораздо вероятнее предполагать, что оба брата, писавшие независимо друг от друга, почерпали из устного предания о Чудотворце, особенно живого в их семействе. От самого Василия Великого мы знаем, кому он обязан нравственно–религиозным образованием. В письме к неокесарийцам он пишет: „о вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкою, блаженною женою, которая по происхождению ваша? Говорю о знаменитой Макрине, от которой я заучил изречения блаженнейшего Григория, которые сохранялись до нее по преемству памяти и которые и сама она соблюдала, и во мне еще с малолетства напечатлевала, образуя меня догматами благочестия“ [197]. В письме к Евстафию Севастийскому он пишет: „то понятие о Боге, какое я приобрел с детства от блаженной матери моей и бабки Макрины“ [198]. Таким образом, св Василий Великий обязан своей бабке Макрине и матери не только своим религиозным образованием, несомненно также и точным знанием Чудотворца, его изречений и дел. Кроме того, он неоднократно подчеркивает свою близкую личную связь и знакомство с Неокесарией. Так, в письме к неокесарийским ученым он пишет: „и по снисканной с детства привычке к сему месту (т. е. Неокесарии), потому что здесь я воспитан моею бабкою, и по частому пребыванию в нем впоследствии, когда, бегая народных мятежей и узнав, что это место по пустынному безмолвию удобно для любомудрия, я много лет сряду просиживал в нем“ [199]. Что же еще нам искать какого-то особого письменного источника для Григория Нисского? Он или вместе с своим старшим братом от своей бабки Макрины и матери получил наставления Григория в вере и слушал ее рассказы о почитаемом учителе, или же, если он был значительно моложе св. Василия, узнал от последнего, которого он называет своим „отцом и учителем (πατήρ καί διδάοκαλος [200]. Перед составлением своей речи он, вероятно, получил дальнейшие сведения и, может быть, последовал некоторым указаниям и советам своего брата Василия.

Ho к этому главному источнику знания о Григории Чудотворце, который мы можем обозначить, как семейное предание, идущее через Макрину, у Григория Нисского, очевидно, присоединяется еще один важный источник, на который мы уже указывали: Григорий Нисский не мог бы сделать точных указаний на положение в Понте и местные предания в его время, если бы Понт был чуждым ему и незнакомым. Так как его семейство происходило из Понта, — его отец был именно из самой Неокесарии, — то он, конечно, имел особый интерес и к этому городу, и к основателю в нем церкви. К этому могло присоединиться еще желание и в зрелом возрасте самому видеть те места, которые давали еще, так сказать, ясное свидетельство о Григории Чудотворце. Нам известно о многочисленных путешествиях и странствованиях Григория Нисского, особенно в 375–378 гг. На точное, непосредственное знание Григорием Нисским родины св. Григория Чудотворца указывают и следующие слова его похвального слова: „гробницы, памятники, надписи, мертвые повествования (которые, предполагается, видел сам Григорий Нисский), что могут прибавить к похвале того, кто вознес себя выше всего мира?“ [201]. Но особенно важно, в данном случае следующее место в письме св. Василия Великого к Евстафию Севастийскому: „сколько раз навещал ты меня в обители, что на реке Ирисе, когда был там со мною и боголюбивейший брат Григорий, у которого со мною одна цель жизни?.. Сколько дней в селе, у матери моей провели мы между собою, как друзья, ночь и день продолжая разговор?“ [202]. Из этих слов ясно пребывание обоих братьев на Ирисе и в доме их матери, т. е. вблизи Неокесарии. Нельзя сомневаться, что Григорий Нисский часто посещал тогда и Неокесарию. Свое посещение он мог повторить к концу 379 г., когда навестил свою сестру Макрину, жившую на р. Ирисе.

Всем этим в достаточной степени определяется и историческая ценность сообщений Григория Нисского о св. Григории Чудотворце. П. Кёчау [203], указывая, что цель его похвального слова была панегирическая и назидательная и что ничто не лежало от автора так далеко, как желать предложить чистую историческую истину, все-таки соглашается, что слово Григория Нисского заключает в себе и нечто историческое, для добывания которого однако необходимо резкое выделение легендарных деталей и совершенно непредубежденное суждение. К бесспорным историческим известиям он относит следующие подробности: что св. Григорий встретился с Фирмилианом и вместе с ним пользовался наставлениями Оригена; что Григорий, не смотря на многие попытки удержать его, возвратился в свое отечество; что Федим Амасийский посвятил его во епископа (однако подробности признаются не историческими), и что он в соседнем городе Команах счастливо поставил во епископа Александра, впоследствии мученика, а тогда бывшего еще угольщиком. Он находит также возможным считать историческим фактом известие о Декиевом гонении в Понте, исключив легендарные прибавки, а также и о том, что св. Григорий побуждал свою паству к бегству, и что он сам бежал, а по окончании гонения учредил праздник в честь мучеников. Напротив того, П. Кёчау считает необходимым отвергнуть в похвальном слове Григория Нисского, как и во всех легендарных изложениях, местные и хронологические данные, если они не подтверждаются из других источников; в обоснование этого он указывает, что Григорий Нисский называет местом встречи св. Григория с Оригеном Александрию — известнейшее местопребывание Оригена, не упоминая о Кесарии Палестинской, и к Александрии относит историю обвинения св. Григория блудницей. Такого рода крупные ошибки, по мнению П. Кёчау, находят свое объяснение отчасти в том, что Григорий Нисский поразительным образом не знал творений Чудотворца, как ни близко по времени он стоит к нему, — и во всем его житии нельзя найти следа пользования благодарственною речью св. Григория.

Что Григорий Нисский в своем похвальном слове не обнаруживает знакомства с творениями св. Григория (кроме символа) и в частности с благодарственною речью его Оригену, а также ничего не знает о пребывании его в Кесарии Палестинской, — это отмечено П. Кёчау правильно; несомненно и то, что, в виду назидательной и панегирической цели своего слова, Григорий Нисский не дает точного и обстоятельного исторического изложения хода жизни св. Григория, а ограничивается преимущественно и, даже можно сказать, почти исключительно, чудесными деяниями его, в которых ясно сказалось действие в нем и чрез него Св. Духа. Однако ограничивать историческую ценность похвального слова Григория Нисского только теми немногими данными, на которые указал П. Кёчау, было бы проявлением чрезмерного и слишком узкого критицизма, при котором за отдельными фактами и подробностями их не хотят видеть целого; а это целое, по нашему мнению, и всею своею совокупностью, и отдельными подробностями, и даже мелкими чертами рисует пред нами живой, исторический образ великого понтийского святителя, с его необычайной деятельностью. Как уже было указано, Григорий Нисский хорошо знал Неокесарию и ее окрестности, знал местные предания, по семейным воспоминаниям ясно представлял и цельный образ великого святителя, — и следы всего этого нашли отражение во многих частностях, которые рассеяны по всему его похвальному слову от начала и до конца. Что св. Григорий для последующих поколений неизменно являлся в таком именно образе, в каком представляет его Григорий Нисский, об этом свидетельствуют не только св. Василий Великий, Руфин и сирийская повесть, но и Иероним, блаж. Феодорит, Сократ и т. д. Феодорит ставит рядом с св. Григорием его брата Афинодора, Фирмилиана, Елена, но только св. Григорию приписывает дар чудотворения [204]. Необходимо обратить внимание и на то, как Григорий Нисский сам определяет цель своего похвального слова, которая по его словам, заключается в том, „чтобы оный муж чрез воспоминание об его добродетелях явился присутствующим (на празднике) таким же, каким он сам был для видевших дела его современников“ [205]. Для осуществления этой цели Григорий Нисский, как мы видели, располагал всеми необходимыми данными и средствами и эту свою задачу он выполнил успешно, обнаруживая известную сдержанность и критическую чуткость в использовании того материала, каким он располагал. В заключении своего похвального слова он пишет: „есть и иные чудеса великого Григория, сохранившиеся в памяти даже до ныне, которых мы не присовокупляем к описанным нами, щадя слух недоверчивых, и чтобы не повредить тем, которые, по великости рассказываемых событий, готовы самую истину признать ложью“ [206]. Поэтому мы находим совершенно обоснованным пользование похвальным словом св. Григория Нисского в качестве источника для жизнеописания св. Григория не только в определенных датах, но и в отдельных чертах образа его личности и деятельности.

Что касается сведений о св. Григории в других источниках, то они отличаются крайнею скудостью, совершенно не гармонирующею с теми энергичными похвалами, какие воздаются ими знаменитому понтийскому святителю.

Евсевий сообщает только, что, когда Ориген в Кесарии Палестинской занимался своим обычным делом, и к нему стекалось бесчисленное множество учеников, как из жителей той страны, так и из других мест, то в числе других пришли к нему — Феодор, впоследствии знаменитый епископ Григорий, и брат его Афинодор; они сильно увлекались науками эллинов и римлян, но Ориген внушил им любовь к философии и убедил переменить прежнее занятие на божественное упражнение. Пробывши у Оригена целых пять лет, они достигли такого совершенства в божественном, что оба, будучи еще юными, удостоены были епископства в понтийских церквах [207]. Это и все, что мы узнаем от знаменитого церковного историка о выдающемся церковном деятеле III в.: он ничего не упоминает не только об его литературной деятельности вообще, но в частности и об его символе; а между тем он несомненно знал благодарственную речь св. Григория Оригену, так как она была приложена к написанной Памфилом, при участии Евсевия, апологии Оригена [208]. Не говорит Евсевий и о том, что св. Григорий был первым епископом Неокесарии и не называет даже самого города·. Нельзя предполагать, что Евсевий не распространяется о св. Григории потому, что не имел для этого документальных данных, — благодарственную речь, как сейчас сказано, он знал. Трудно видеть причину такой скудости сведений и в отдаленности Понта от центра тогдашней церковной жизни, тем более, что св. Григорий должен был интересовать Евсевия, как известный и преданный ученик Оригена. Может быть, основанием для такого отношения Евсевия к св. Григорию служило то, что он предполагал у читателей знакомство с апологией Оригена и теми сведениями о св. Григории, какие были изложены в ней. Но апология утрачена, а с нею утрачены и те сообщения о св. Григории, какие были изложены в ней. Но как бы то ни было, Евсевий в своей „Церковной истории“сообщает о св. Григории слишком мало, и это обстоятельство неблагоприятно отразилось и на полноте известий последующих историков.

Блаж. Иероним [209] стоит в несомненной зависимости от Евсевия; однако он делает с своей стороны некоторые дополнения. Так, он называет понтийскую Неокесарию, как епископский город св. Григория; сообщает неправильно, что братья для изучения греческих и латинских наук из Каппадокии отправились сначала в Вирит и оттуда уже в Кесарию Палестинскую, а затем, после пятилетнего обучения у Оригена, были отосланы им к матери. Далее следует у Иеронима совершенно новый, по сравнению с Евсевием, отдел, где он говорит, что, отправляясь из Неокесарии, Феодор (т. е. св. Григорий) написал благодарственный панегирик Оригену и, созвавши громадное собрание, прочитал его в присутствии самого Оригена, — эта речь, — замечает Иероним, — существует доныне; свидетельствует, что он написал переложение Экклесиаста, — краткое, но очень полезное, и что известны и другие его послания, но преимущественно его знамения и чудеса, которые он совершил со многою славою для церквей. Эти прибавки блаж. Иеронима могут иметь своим источником, с одной стороны, непосредственное знакомство его с творениями св. Григория — благодарственною речью, переложением Экклесиаста и „иными письмами“, с другой стороны, те рассказы о чудесах св. Григория Неокесарийского, какие он мог слышать во время проживания своего на востоке [210], и, наконец, собственные заключения блаж. Иеронима (обучение в Вирите).

Сократ [211] сообщает, что о св. Григории Неокесарийском существует много рассказов в Афинах, Вирите, и во всем. понтийском округе; что он вышел из афинских школ и слушал законы в Вирите, но узнав, что в Кесарии Ориген толкует Св. Писание, он отправился к нему и, слушая здесь высокое изъяснение Св. Писания, распрощался с римскими законами и уже не отходил от Оригена. Наставленный Оригеном в истинной философии, св. Григорий, по приказанию родителей, возвратился в отечество и там, быв еще мирянином, совершил много чудес, — исцелял больных, изгонял своими посланиями бесов, и словами, а еще более делами приводил к истинной вере язычников. Далее Сократ дает ценное сообщение, что о св. Григории упоминает и мученик Памфил в книгах, написанных им в защиту Оригена, к которым приложена была также и прощальная речь св. Григория к Оригену. За исключением последнего сообщения, остальные известия Сократа представляются несогласными с более надежными известиями и потому не имеют значения для жизнеописания св. Григория [212].

Позднейшие документы не сообщают ничего нового, — они или ограничиваются краткими похвалами великому учителю, особенно подчеркивая дар чудотворения, или же повторяют в сокращении похвальное слово Григория Нисского [213]; поэтому мы и не будем останавливаться на анализе их. Сообщения, в которых заключаются указания только на творения св. Григория, почти исключительно подложные, будут приведены и оценены в соответствующих главах исследования.