Теперь понятно, как мать Мария ответила на предвоенную милитаризацию мира. Ее стихи и статьи стали по–христиански мужественными. Собственно, сам монашеский постриг – это не только возвращение блудного сына к Отцу, но и вступление в ряды"воинов Христовых", выход на брань с миродержцем тьмы века сего. Поэтому упрощением является представление о том, что для матери Марии главным было"всеобъемлющее материнство"[168]. Во Христе не только снимается противопоставление"мужского"и"женского", но оба начала преображаются, находят свое воплощение, которое в богословии матери Марии именуется"подражанием"Христу и Богоматери.

Сам характер"православного дела"после 1935 г. стал для матери Марии несколько иным, чем прежде. Ее деятельность стала более масштабной, она стояла во главе организации, опекавшей несколько храмов, общежитий, воскресных школ и т. п. Личность и деятельность матери Марии, несомненно, оказывала большое влияние на многих русских людей, в том числе и на ведущих деятелей культуры русского Зарубежья. Достаточно сказать, что заместителем матери Марии по"Православному Делу"был выдающийся литературовед и мыслитель К. Мочульский. На Лурмеле проходили заседания Религиозно–философской академии Н. Бердяева, здесь делали доклады о. Сергий Булгаков, Б. В. Вышеславцев, К. В. Мочульский, Г. П. Федотов, И. И. Фондаминский, читались лекции по вопросам церковной истории, догматики и литургики.

"Православное Дело"было прибежищем для сотен русских людей, но одновременно и культурным и духовным центром. В своем же личном делании мать Мария спасала уже не только приводимых к ней судьбой, но и разыскивала тех, кто не силах был искать помощи, не сознавал, что он духовно гибнет, или просто был отрезан от мира, как русские туберкулезники, не имевшие никакой помощи и умиравшие в одиночестве во французских больницах[169]. Следуя словам Христа о том, что добрый пастырь оставляет девяносто девять овец, чтобы спасти одну заблудшую, мать Мария отыскивала и спасала людей, буквально вырывая их из объятий зла и смерти. Ее деятельность была чем‑то вроде схождения во ад и"отбивания"людей, ставших его добычей. Таким было ее"активное монашество в миру".

Как видно по стихам, смерть старшей дочери мать Мария пережила тяжело, но мужественно. Она стала для нее тем"сокрушением ребра"[170], которое постигло мать Марию в борьбе за стяжание Царствия Небесного. Гаяна вырвалась из самого пекла этой борьбы – на Лурмеле она занималась кухней, стояла у котла. Эту жизнь она, бывшая"пиром огня и света", вероятно, переносила тяжело, но не потому, что не хотела трудиться, а потому, что не получала от нее радости, хотела служить не только Богу, но и своей Родине, народу, быть вместе с ними. Как писал в 1936 г. Г. Федотов:"Сейчас в Россию потянулась честная молодежь, которая хочет служить Родине"[171]. Эта попытка служить Богу и Родине кончилась трагически.

Пути матери и дочери разошлись, но после смерти Гаяны мать Мария сама встала на ее место на кухне, которое Т. Манухина (посетившая ее однажды в знойный июньский день) сравнила с"геенной огненной"[172]. В этом, вероятно, состояло ее материнское заступничество перед Богом за дочку, в этом, а также в том, что после смерти Гаяны мать Мария усилила свой подвиг, в котором она вырывала людей из объятий зла.

Не успела мать Мария обрести себя в своем христианском служении, как ее встретили новые испытания. Теперь она должна была не только идти по избранному пути, но и отстаивать свое понимание христианства и монашества внутри самой Церкви. Это началось с появления нового настоятеля Покровского храма"Православного Дела"архимандрита Киприана (Керна),"выписанного"в 1936 г. митр. Евлогием из Сербии ради наставления матери Марии на"правильное понимание монашеского пути"[173]. Духовный и идейный конфликт с архим. Киприаном продолжался до сентября 1939 г., когда по настоятельной просьбе матери Марии он был переведен в другое место – в Богословский институт св. Сергия, где был преподавателем литургики, пастырского богословия и патрологии.

Конфликт с о. Киприаном не был единственным. В 1937 г., после публикации статьи"Испытание свободой"(1937), с критикой взглядов матери Марии на состояние дореволюционной Церкви выступили о. Сергий Четвериков и И. К. Юрьева[174]. Все хуже к матери Марии за ее"нетрадиционное"монашество в миру стали относиться во влиятельных кругах русской эмиграции. Постепенно испортились ее отношения с доселе разделявшими ее идеи сотрудницами –матерью Евдокией и матерью Бландиной[175]. Большинство статей матери Марии о монашестве и аскетизме (числом более 10) написаны в период этого конфликта (1936–1939 гг.).

История конфликта, источником которого было разное понимание монашества, достаточно подробно описана, тем не менее, его духовная проблематика, о которой можно судить по статьям и стихам матери Марии, написанным в это время, остается до сих пор не исследованной. Пониманию мешает и то, что сегодня этот конфликт используется т. н. церковными"либералами"и"модернистами"в их полемике с"консерваторами", которые, в свою очередь, полемизирует не столько с реальной матерью Марией, сколько с тем ее образом, который создают их противники (см. например, статью протоиерея Валентина Асмуса с характерным названием:"Пророческий голос"Никиты Струве и мать Мария (Скобцова)"[176]. Как бы то ни было, полемика матери Марии о существе монашества и христианства в целом, выразившаяся в ее статьях 1936–1939 гг., до сих пор вызывают живейший интерес, ибо она затрагивает самые важные, остающиеся актуальными, вопросы христианской жизни.

Чтобы понять эти статьи, вспомним, что в это время происходило в Церкви. Главным событием истории Церкви в XX веке было мученичество, принятое за Христа и Церковь сонмом Новомучеников в России[177]. Мученичество, как и в древности, стало той реальностью, перед лицом которой жил теперь истинный христианин. В этой перспективе следует оценивать и многие идеи матери Марии. Возьмем самую острую статью"Типы религиозной жизни". Здесь мать Мария, среди прочих, останавливается на"эстетическом типе благочестия", для которого главное в христианстве связано с красотой православного богослужения. (О. Александр Шмеман говорил об о. Киприане Керне:"Единственной подлинной радостью было в его жизни Богослужение… Описать его служение можно одним словом: оно было прекрасно"[178]). Мать Мария (сама бывшая художницей) ничего не имеет против красоты, но для нее это не главное. Она замечает, что сейчас в России богослужение разрешено, но со стороны властей это"очень тонкий психологический расчет, основанный на том, что православное богослужение без дел любви, без явлений подвижнической жизни, без слова Божьего… бессильно явить обмирщенному и обезбоженному человечеству Христову правду". Далее она замечает:"Может быть, в этом смысле для Церкви было бы полезнее не иметь официального разрешения на богослужения, а собираться тайком, в катакомбах, чем… не иметь возможность являть миру всю любовь Христову во всем опыте своей жизни"[179]. Прот. Валентин Асмус, упрекая мать Марию, говорит:"В 1937 г. это означало бы для всех"практикующих"… расстрел". Но именно об этом, правда, с церковных позиций, и говорит мать Мария: для Церкви было бы полезнее идти путем мученичества, чем путем разрешенного врагами Церкви храмового благочестия. Теперь мы знаем, что этот путь – мученичества за веру, являемую в христианской жизни – и был избран Церковью мучеников в России.

На этом примере видно, что все"типы религиозной жизни"(даже самые возвышенные) мать Мария подвергает нелицеприятному суду, который уже и так реально имел место в истории. Критерием истинности для нее была Христова Голгофа, на которой, по ее словам, в это время оказалось все человечество:"Голгофа разрастается, становится всем миром. Ничего не остается, кроме Креста", – писала она в статье"Оправдание фарисейства"(1938). В этой же статье, мать Мария замечает, что в мировой истории (как и в жизни отдельного человека) имеет место"подражание Евангелию". Именно в момент Голгофы обнажается все различие между Христовым путем жертвенной любви к Богу и людям, вольного принятия Креста и всеми другими путями. В повторяющейся сейчас Евангельской истории все играют ту или иную роль: Пилата, Иуды, фарисеев, римлян…[180]. Фактически оказывается, что другие"типы религиозности"не просто"другие", но в критический момент Суда они присущи тем, кто распинает Христа и Его свидетелей (хотя до поры до времени все эти"типы"полезны, необходимы и даже"оправданы"для хранения традиции, духовного самоуглубления и нравственного очищения).

Явно полемизируя со своими противниками в Церкви, мать Мария писала:"В христианстве сохранились все силы, действовавшие и в Ветхом завете. Та же жестоковыйная, безразличная, удобопревратная толпа, те же блюстители закона, уже нового… христианские книжники, фарисеи, законники, и еще – те же побиваемые камнями пророки, юродивые, носители благодати, не укладывающиеся в рамки закона, беззаконники для тех, кто подзаконен"[181]. Как мы видим, некогда называвшая русский верующий народ Израилем, мать Мария пришла к пониманию того, что этот"Израиль"(каким он представлен Русской Церковью в эмиграции) – в массе своей"ветхий", хотя и называется"новым". Сама внутрицерковная ситуация была пережита и понята ею как такая, в которой в одной и той же Церкви одни хранят каноны, уставы и богослужение, а в аскетике заботятся о спасении своей души (не полагая ее за других), а немногие другие идут путем жертвенной любви. При этом"законники"(фарисеи, книжники, саддукеи) в критический момент судят и отправляют на казнь тех, кто в своей свободе и любви"подражает Христу". Именно так матери Марии виделось ее собственное положение в Церкви, где ее деятельность,"православное дело", требовавшее зачастую нарушения"субботы"ради человека, осуждалось церковным"общественным мнением"и не вполне понималось даже митр. Евлогием:

Я знаю, зажгутся костры

Спокойной рукою сестры,

А братья пойдут за дровами,