В любой стране, в любой тюрьме опять

На дар твой кинусь, плача и рыдая.

В любые кандалы пусть закуют,

Лишь был бы лик Твой ясен и раскован.

И Соловки приму я как приют,

В котором Ангелы всегда поют, –

Мне каждый край Тобою обетован.

Чтоб только в человеческих руках

Твоя любовь живая не черствела,

Чтоб Твой огонь не вызвал рабий страх,

Чтоб в наших нищих и слепых сердцах

Всегда пылающая кровь горела.

1937 г. (185–186)

Монашество зародилось когда‑то как"бескровное мученичество", но поскольку мать Мария не находила этой же меры любви к Богу и людям в монашеской и церковной среде, с которой она соприкасалась, она обличала ее и сама испытывала, особенно со стороны некоторых влиятельных лиц,"гнушенье, сухость, мертвость и плевки"[183].

Неверно оценивать статьи матери Марии конца тридцатых годов в контексте современной полемики церковных"модернистов"с"консерваторами". Идеи матери Марии отнюдь не тождественны идеям церковных модернистов, последние хотят сделать православие проще, доступней и привлекательней для широкого круга современных людей[184]. Верно, что модернизм выступает под лозунгом свободы и любви, а мать Мария тоже пишет о свободе, которую она противопоставляет"законничеству", и о христианской любви, противопоставляемой духовному эгоизму. Но на этом все сходство и кончается, поскольку свобода и любовь в ее понимании стяжаются только через Крест.

Некоторые из пассажей"Типов религиозной жизни"матери Марии (в частности, те, где она пишет, что знающие до тонкостей технику молитвы могут не иметь дара любви) выглядят для церковного сознания вызывающе и кажутся выпадом против исихазма, специалистом по которому, к слову сказать, считался о. Киприан (Керн), написавший исследование об антропологии свт. Григория Паламы. Но и эти пассажи следует понимать в контексте. Подобно тому, как мать Мария не выступает за упразднение красоты православного богослужения, церковного календаря или устава (при"Православном Деле"были организованы курсы псаломщиков), не выступает она и против умного делания. Речь идет, однако, о том, что даже практика"умной молитвы", если она не ведет к стяжанию любви (ср. 1 Кор. 13, 1–3), неправильна и бесполезна (мы еще вернемся к этой теме).

Кажется, что в конфликте с архим. Киприаном и монахинями Евдокией и Бландиной мать Мария, убедив митр. Евлогия, перевести их в другое место, не проявила должного терпения и любви. Но если вспомнить, что прибывший в 1939 г. вместо о. Киприана о. Димитрий Клепинин стал сподвижником матери Марии вплоть до смерти, все становится на свое место. Мать Мария не хотела насиловать чужой свободы, но и сама не отреклась от своего пути. В конечном счете, отделившиеся осенью 1938 г. монахини основали свою обитель, которая существует до сих пор. Также и о. Киприан после ухода из"Православного Дела"обрел себя в том"ученом монашестве", об отсутствии которого в современном православии он сокрушался всю жизнь[185].

Суть конфликта между матерью Марией и о. Киприаном станет еще понятней, если привести характеристику о. Киприана, данную известным эссеистом и литературным критиком В. Вейдле:"Как хорош он был в церкви, когда служил, как хорош он был вообще – высок, строен, красив, всем своим существом благообразен. Глубокое это греческо–русское слово, не отделяющее добра от красоты, точно создано было для него; вся боль его о мире и о людях, могла бы высказаться повторением того, что говорит старец Макар Иванович в"Подростке"Достоевского:"благообразия не имеют". И не было в этом у него никакой… позы. Не одеянием это было. В этом был он сам, его вера, его любовь"[186].

В этой ссылке на Макара Ивановича, однако, упущен один важный момент. Герой Достоевского, как известно,"принял на себя вину"своей, оставившей его ради Версилова, жены. Он покинул дом и семью, стал странником и при этом не обвинял никого, более того, сохранил любовь к Версилову и своей бывшей жене и их сыну, заботился до смерти об их душах. Эта тема – "принятия на себя вины"другого (одна из важнейших для Достоевского), стала одной из основных и у матери Марии. (Мы не раз уже убедились в этом по ее ранним произведениям).

В пьесе–мистерии"Анна"(1939), написанной по мотивам спора с о. Киприаном и монахиней Евдокией, мать Мария изображает себя в образе монахини Анны, которая уходит в мир и там встречает человека (Скитальца), продавшего свою душу дьяволу за счастливую и долгую жизнь на земле (этот мотив уже обыгрывался ею в поэме"Мельмот–Скиталец"). Спасти Скитальца может только тот, кто вместо него подпишет тот же договор. Анна решается спасти его, она обещает свою душу дьяволу, но при этом не принимает земного счастья, которое по этому договору могло бы ей принадлежать. Видя такую любовь, Скиталец (в чьей фигуре угадывается обобщенный образ русского человека, поддавшегося соблазну революции) приносит покаяние и оказывается спасен. Но вот приходит час смерти Анны. Ее душа должна попасть к дьяволу, но против посланца сатаны за нее судится святой Василий Блаженный. Он настаивает на том, что бескорыстная жертвенная любовь не может быть пожрана адом. Душа Анны возносится на небо.

В этой пьесе (художественные особенности и литературные корни которой уже разбирались[187]), монахиня Анна"совлекается"своего монашеского образа, уходит в мир ради спасения людей, чья жизнь из‑за того, что они продали душу за счастье, превратилась – уже здесь на земле – в ад. В этот ад и сходит Анна, покидая монастырь ("отдать душу дьяволу"значит, очевидно, согласиться войти в этот"ад", покинув стены монастыря). В то время как другие монахини, и в первую очередь антипод Анны – Павла, остаются в монастыре спасать свою душу, Анна уходит в мир, где встречает Скитальца и,"отдавая за его душу свою", спасает его. Разбирая эту пьесу, надо иметь в виду, что отречение Анны от всех земных благ, которые сулил ей договор, говорит о том, что она уже совершила свой подвиг отречения от мира, ее душа уже и так всецело посвящена Богу. Вероятно, Павле необходимо было продолжить подвиг спасения своей души, потому что для нее мир был полон соблазнов и искушений. Анна же потому и могла положить свою душу за другого, что мир ее больше не соблазнял.