Минута, — и будешь ты нежен…

Но страх нескончаемой муки

И вечных неверий позор

Кричит, что конец неизбежен[265].

Невозможность любви и была, вероятно, тем, что в наибольшей степени томило и А. Блока, и Е. Кузьмину–Караваеву. Как мы увидим, именно в Кресте Христовом и"оружии", прошедшем сердце Божией Матери, мать Мария найдет средство от болезни Блока (и своей собственной). Отчуждение, холод в отношении одного человека к другому (независимо от пола), так же, как и отчуждение человека от Бога, всякое отчуждение вообще, можно, согласно матери Марии, упразднить через Крест и Меч. Таков ее ответ на вопрос, поставленный в стихах. Необходимо, тем не менее, тщательное исследование, чтобы понять глубину этой мысли, ее религиозно–философское содержание.

Здесь заметим лишь, что мать Мария получила при постриге имя в честь преп. Марии Египетской. В своей поэме"Духов День"мать Мария спрашивает, как бы задавая загадку, что общего между нею, у которой служением было монашество в миру, и"Египтянкой", несшей свой подвиг в пустыне ("И именем Египтянки зачем / Меня назвали?.."[266]). Там же она говорит о кресте, напечатленном на ее монашеских"латах". Похоже, что в своей последней поэме мать Мария вернулась к основным темам и образам"Снежной Девы", но теперь она сама оказалась и рыцарем, носящим крест, и образом"Египтянки"."Мужское"и"женское"соединились. Символы Блока и Вл. Соловьева оказались совершенно преображены.

Вспомнить связанное с именем Вл. Соловьева учение об андрогине, обсуждавшееся в его работе"Смысл любви"[267] и упомянутое в статье"Жизненная драма Платона"[268]. Тема"андрогина"занимает важное место в современном религиоведении, во многих традициях соединение полов понимается как восстановление изначальной цельности человека, возвращение в потерянный рай, эту идею можно найти в еврейской и греческой мысли, в гностицизме, в герметизме, немецком мистицизме и романтизме[269]. Она широко обсуждалась в русской религиозной философии[270] и является центральной в учении Вл. Соловьева о любви.

Вместе с тем, всеобщее внимание привлекает утверждениеапостола Павла, что во Христе Иисусе нет ни мужского пола, ни женского (Гал. 3, 28), да и в святоотеческой православной традиции (в частности, у преп. Максима Исповедника) преодоление оппозиции между мужским и женским является первым и изначальным этапом жизни во Христе1[271]. Этот вопрос действительно важен.

Что касается Вл. Соловьева, то в своем учении о любви он подчеркивает, что сутью любви между мужчиной и женщиной является восстановление человеческой цельности. Платоническая любовь мужчины и женщины для Соловьева являлась единственным способом восстановления этой цельности. Такое решение было отвергнуто как Е. Трубецким[272], так и ближайшим соратником матери Марии по"Православному Делу"К. Мочульским, издавшим в 1936 г. книгу"Владимир Соловьев. Жизнь и учение"[273]. Мать Мария, вероятно, разделяла оценки К. Мочульского и однако же попыталась дать свой ответ на поставленный Вл. Соловьевым вопрос.

Он связан с идеей матери Марии, что каждая"человеческая душа объединяет в себе два образа – образ Сына Божия и образ Божией Матери… и должна не только подражать Христу, но и подражать Богоматери"[274], тесно примыкавшей для матери Марии к вопросу Вл. Соловьева о восстановлении цельности личности. С другой стороны, как мы увидим, она имеет прямое отношение к исполнению двух заповедей – любви к Богу и любви к ближнему. Как писала мать Мария:"Рождая Христа в себе, человеческая душа этим самым усыновляет себе все Тело Христово, все Богочеловечество, и каждого человека в отдельности".

Мать Мария пришла к такому пониманию христианской любви не сразу. Так, в своем первом религиозно–философском очерке"Святая земля"(1927 г.) она мыслит в рамках схемы, в которой разделение мужского и женского до конца не преодолено, и говорит о двух путях в христианстве – "материнском"и"сыновнем":"Надо говорить об отдельных лицах, воплощающих в себе частично или сыновний путь человечества, или материнский путь святой земли"[275]. Это, соответственно, путь"подражания"Христу и"подражания"Богородице. Однако в более поздних статьях мать Мария приходит к более совершенному видению подвига христианина, в котором оба пути соединяются в одном человеке. Но вернемся к теме Софии.

Мысль матери Марии развивалась в диалоге с Н. Бердяевым и о. Сергием Булгаковым, которые оба испытали влияние Вл. Соловьева и оба (каждый по–своему) работали с софиологией и учением об андрогинной природе человека.

Скажем коротко о софиологии Н. Бердяева. В отличие от космологического понимания Софии, характерного для о. Сергия, у которого София толковалась в русле отношений Бог – мир[276], Бердяев разрабатывал свой, антропологический подход к этой теме. Он заимствовал свое понимание Софии у Я. Беме, у которого София связана с темой андрогина. Согласно Беме, Адам до грехопадения был юношей–девой, и его девство было ничем иным, как Софией, оно‑то и было потеряно с грехопадением. Премудрость Божия это Вечно–дева. Ева как земная женщина появляется уже после грехопадения. Таким образом, миссия Христа понимается как восстановление истинного образа Божия в человеке. На Кресте Христос освободил наш девственный образ от мужчины и женщины. Христос восстановил образ андрогина в человеке и возвратил ему Деву–Софию. Образ Божий – это юноше–дева, а не мужчина и женщина. Таково общее понимание мысли Я. Беме, разделяемое Н. Бердяевым в"Смысле творчества"[277]. Это учение толкуется им как стремление к девству души, утраченному девству человека, а девство понимается как природа. Бердяев ссылается на последователя Я. Беме Фр. Баадера:"Gрирода духа изначально андрогинна, поскольку каждый дух имеет свою природу (землю, тело) в себе, а не где‑то вне себя"[278].

Главный нерв Н. Бердяева, как известно, – апология творчества и восстановления человека. Его понимание Софии связано с идеей религиозного творчества – творения новой твари, в которой будет восстановлено тождество субъекта и объекта. Нет сомнений, что понятие андрогина, в котором"его дух имеет свою природу в себе"и представляет собой идею новой твари.