а) Нищета. Совершенная самовольная нищета по обещанию монашеского образа, т. е. чтобы никто из братии никак не имел своего особенного имущества до своей смерти, ни денег, ни иной какой-нибудь вещи, ни имущества движимого или недвижимого до самых ничтожных вещей. Все что необходимо для жизни да будет и да называется общим.

б) Послушание. Каждый из братии нашего собора по доброй своей воле отдается душой и телом под благое иго послушания, заповеданного Священным Писанием и Святыми Отцами, чтобы не быть самовластным и самочинным, не иметь ни в чем своей особой воли и своего рассуждения, но во всем, что по Божьему и душеполезно, быть подчиненным и покорным до самой своей смерти, и никакого дела, хотя бы по своему мнению и доброго, не делать без ведома и благословения старца.

в) Исповедание. Все братия почаще, а новоначальные непременно ежедневно, должны исповедовать и открывать каждый своему духовнику все тайны своего сердца не скрывая ничего, потому что без частого исповедания нет возможности приобрести исправления души своей и наставления на путь Божий.

г) Пребывание до смерти с братиями. Т. е., чтобы все братия по данному своему обещанию перед Богом и по связи вечной и неразвязной Божественной любви пребывали до смерти своей с собором братиев, собранным во имя Христа, терпя и перенося всю тесноту жизни ради Царствия Божия, а равно мужественно претерпевая все искушения и поношения, через которые, как золото в огне, очищается смирение монаха, укоряя себя в сердце своем и во всем считая себя виновным и как купленный раб по силе своей и телесной и душевной со всяким усердием и со многим смирением и страхом Божиим, как братиям Христовым и как Самому Христу служа, быть готовыми на всякую службу, которая им будет назначена.

д) Чтение Божественного Писания и поучений Святых Отец.

е) Соблюдение святых постов и церковного правила, а также и келейного правила.

ж) Служение больным и слабым и старым в соборе братиям и тем, которые не помещаются в больнице.

з) Исполнение монастырских должностей и поручений с соблюдением заповедей Божиих, да не расстроится любовь к ближнему, и удовлетворение всех нужд хозяйственных своим собственным трудом в своих мастерских.

Эти основания своего общежития, как свои заповеди, старец завещал своему братству письменно, о чем свидетельствует его преемник и ученик старец Софроний.

Мало-помалу монастырская жизнь в Секуле вошла в свою правильную и тихую колею. В Секуле установился тот же порядок жизни, какой был и в Драгомирне. По зимам старец ежедневно собирал всех в трапезу, читал им отеческие книги, учил их исполнению заповедей Божиих, послушанию, смирению и страху Божию. Видя, что братия охотно слушают его и делают успехи в духовной жизни, старец радовался и благодарил Бога, даровавшего им это тихое и уединенное место. Теснота обители и скудость жизни не смущали его, так как он еще с ранних лет искал этой скудости и тесноты Христа ради. Наиболее тягостным было то, что по числу братий церковь оказалась малою и тесною, а между тем число желающих жить со старцем с каждым днем увеличивалось и у старца не хватало силы отказать им в приеме.

Книжные занятия старца не прерывались и в Секуле. Здесь особенно стала развиваться его переводческая деятельность. Предполагалось устройство школы для обучения молодых иноков греческому языку с целью привлечения их к делу перевода и исправления отеческих книг, а пока старец посылал наиболее способных учеников в Бухарест для обучения их там греческому языку.

Однако, совершенно неожиданно положение старца изменилось. Об этом обстоятельстве сам старец рассказывает в письме, посланном через духовника Иакинфа ученикам Амвросию, Афанасию и Феофану, жившим в России во Владимирской губернии во Флорищевой пустыни. Дело заключалось в следующем. Весною 1779 года Молдовлахийский господарь Константин Мурузи прислал в Секуль некоторое количество припасов и в собственноручном письме к старцу просил его сообщить о всех нуждах обители, обещая свою помощь. Старец ответил благодарственным письмом и просил отпустить ему 500 левов для устройства четырех больших келий под мастерские — портняжную, сапожную и ткацкую и для занятий с молодыми монахами по греческому языку. Заинтересованный обителью старца князь передал о его просьбе ближайшим боярам. "Конечно, сказали они, исполнить просьбу старца нетрудно, но от этого ему будет мало пользы, так как он живет в обители крайне стесненной для такого значительного братства. Монастырь Секуль тесен, церковь там маленькая, путь к нему каменистый, тяжелый, по дну узкого ущелья, во время дождей заливаемого водою, подвоз необходимых предметов очень затруднителен". Тогда князь сказал: "Мне хотелось бы устроить этого старца более удобно. Неужели в нашей стране не найдется монастыря, где бы старец и его братство могли устроиться лучше". Бояре отвечали: "Во всей нашей стране нет большого и более удобного по путям сообщения монастыря, как Нямец, который находится в очень близком расстоянии от Секула". Князь обрадовался и решил тотчас же написать письмо митрополиту Гавриилу, прося его согласия на перемещение старца Паисия в Нямец, где был большой монастырь. Митрополит согласился и князь тотчас же послал письмо Паисию, предлагая ему перейти вместе с братией в Нямецкий монастырь. Старец получил это предложение в июне 1779 года и очень опечалился.

Переселение в Нямец представлялось ему, как и его ближайшим помощникам, крайне нежелательным по многим причинам: во-первых, пришлось бы покинуть обитель тихую и уединенную и идти в монастырь богатый, большой, шумный, посещаемый многочисленными богомольцами. Во-вторых, старец сознавал, что своим переселением в Нямец он стеснит и огорчит тамошних братий. В-третьих, сознавая свою старость и слабость, старец опасался новых попечений и забот, неизбежно связанных с переселением в многолюдный монастырь и с объединением под одним управлением трех разнородных братий — Нямецкой, Секульской и своей собственной, прежней. При многочисленности братий он предвидел затруднительность своего обычного по зимам собирания братства для чтения и разъяснения отеческих книг. Наконец, он опасался и того, что многочисленные светские посетители монастыря внесут мирскую суету и в монашеские кельи, и в самые души иноков и помешают ему вести откровенные беседы с братиями о различных вопросах и недостатках монастырской жизни. Все это и многое другое глубоко смущало старца. Он заскорбел и потерял душевный покой.

Наконец, он решил послать князю письмо с отказом от переселения в Нямец. Он умолял князя не настаивать на их перемещении в Нямецкий монастырь и не лишать их тихого и безмолвного пребывания в Секуле. Он описывал ожидающий братию на новом месте душевный вред, расстройство наладившейся в Секуле жизни, разорение и смущение Нямецкого братства, могущий возникнуть ропот и непримиримую вражду, пагубную для обеих сторон. С этим письмом он послал к князю старшего духовника молдавского языка, благоговейного Иринарха, знавшего и греческий язык, и в спутники ему дал еще другого духовника, и стал с нетерпением ожидать ответа на свое письмо. Между тем в июле приходят к нему из Нямца начальники монастыря, до которых уже дошли слухи о предстоящем перемещении к ним старца с братиями, и со слезами стали просить старца, чтобы он не обижал их и не расстраивал на старости лет их жительство, в котором они живут от своей юности, чтобы не пришлось им плакаться на него до самой смерти. Эти жалобы болезненно отзывались в душе старца. Он заплакал и, показывая нямецким начальникам письмо князя, сказал: "Видите, отцы святые, вот где заключается причина смущения и скорби и нашей, и вашей. Но да уверит вас Христос, что у меня никогда и в помысле не было причинить вам какое-нибудь насилие и опечалить ваши души. Вы знаете, что и Секуль мы получили не по насилию нашему, но потому, что бывший в нем игумен, видя наше печальное положение в Драгомирне, сам по любви своей к нам позвал нас к себе. Неужели вы думаете, что я осмелился бы совершить злое дело по отношению к вам? Какими глазами посмотрел бы я на ваши лица, причинив вам такую обиду? Как бы я мог приступить к престолу Божию и причаститься Святых Таин, зная, что есть плачущие и вопиющие на меня к Богу за мое насилие? Да не будет этого! Я уже написал князю и буду еще просить его оставить и нас и вас мирно пребывать в своих обителях. Ибо здесь мы благодатию Божией имеем глубокий мир".