8) РГБ, ф. 218 (Собр. Отдела рукописей), № 319. Сборник (л. 25— 56 об.), 1816—1818 гг. Список с рукописи ЯМЗ, № 17649.

9) ЯМЗ, № 15140. Сборник (л. 22—48 об.), 1820 г. После описания чудес помещены Сказание о переложении мощей в 1704 г. и Сказание о пожаре 1658 г.

10) Государственный архив Тверской области, ф. 1409, оп. 1, № 1448. Служба и Житие ярославских чудотворцев Федора, Давида и Константина (л. 30—114 об.), нач. XX в. Рукопись происходит из Тверского Желтикова монастыря. На л. 28—29 об. — неизвестное литографированное издание первых четырех страниц рукописи ЯМЗ, № 15483. Редакция XVII в. дополнена (между Похвальным словом и Синаксарем) Сказанием о пожаре 1658 г., после Поучения на память Федора, Давида и Константина помещена грамота об установлении праздника переложения мощей 22 июня. После Жития Федора Ярославского помещены «Род Смоленских князей» и «Род князей Ярославских», заключающиеся записью: «Выписано из Хронографа книги, глаголемой Летописец Русский, хранящейся в ризнице Спасо–Преображенскаго монастыря при Архиерейском доме за №№ 189—176». Упомянутая рукопись Летописца Русского — это ЯМЗ, № 15443[560].

Глава VI. Сказание о Мамаевом побоище

«Сказание о Мамаевом побоище» формально не подходит под определение агиографического жанра, оно ближе к древнерусским воинским повестям, но, с другой стороны, это произведение создано, без сомнения, церковным писателем, содержит чудесный элемент, поэтому может быть рассмотрено в рамках настоящей работы. Кроме того, «Сказание» представляет развитие на историческом материале известного сюжета о благословении Сергием Радонежским Дмитрия Донского перед сражением на Куликовом поле, входящего во все известные редакции Жития Сергия Радонежского[561].

В вопросе о датировке «Сказания о Мамаевом побоище» до сих пор нет установившегося мнения. Авторитетный исследователь памятника Л. А. Дмитриев в обобщающей статье, посвященной истории изучения «Сказания», следующим образом сформулировал свое отношение к проблеме: верхней границей создания «Сказания» является рубеж XV—XVI вв., а наиболее вероятным временем — первая четверть XV в., вскоре после Едигеева нашествия[562]. Однако многочисленные анахронизмы и неточности изложения вызывали у многих специалистов сомнение в раннем происхождении «Сказания». Наиболее обоснованно эти сомнения выразил В. А. Кучкин. Исследователь подметил, что упоминание в «Сказании» Константино–Еленинских ворот Московского Кремля (ранее называвшихся Тимофеевскими) связано со строительством новых кремлевских стен после 1485 г. — следовательно, памятник не мог быть написан ранее 1485 г. Кроме того, проявляющуюся в «Сказании» антикатолическую тенденцию В. А. Кучкин связал с практикой перехода на московскую сторону православных князей, недовольных католическим засильем в Литовском великом княжестве, и отнес составление «Сказания о Мамаевом побоище» к началу XVI в.[563] Врочем, последний довод не представляется бесспорным: случаи перехода западнорусских правителей на сторону Московского князя наблюдались и ранее.

В настоящее время имеется возможность уточнить датировку «Сказания о Мамаевом побоище». Начнем с анализа верхней хронологической границы. Бытующее в литературе мнение, что «Сказание» входило в Первую редакцию Вологодско–Пермской летописи, на самом деле неправомерно. Наш памятник содержится среди дополнительных статей Лондонского списка, но его нет, например, в списке Беловского. Сам Лондонский список (далее: Л) достаточно поздний (второй половины XVI в.), и поэтому не известно, на каком этапе истории Вологодско–Пермской летописи «Сказание» было присоединено к ее Первой редакции. Характерно, что Вторая редакция летописи (20–х годов XVI в.) его не содержит и только в Третьей редакции «Сказание» уже в переработанном виде было включено в основной текст летописи — следовательно, не ранее 30–х годов XVI в.

Поэтому при определении верхней границы времени создания «Сказания» следует ориентироваться на датировку старших его списков.

Старшим и лучшим списком «Сказания о Мамаевом побоище» справедливо считается список О (РНБ, О. IV.22)[564]. Сборник принадлежал некогда П. М. Строеву: на л. I рукой археографа записано: «Библиотеки П. Строева. Октября 1. 1817». Представляет собой конволют из двух рукописей (л. 1—18 и 19—90), «Сказание» расположено на л. 19— 90. В литературе список О датировался неопределенно второй четвертью XVI в.[565], но теперь мы можем уточнить время создания списка и выяснить его происхождение. Текст на л. 19—90 писан одним почерком. Сами л. 19—90 составляют 9 тетрадей (по 8 листов в каждой), причем видна старая нумерация тетрадей: первая тетрадь имеет номер 9, вторая — 10, на других тетрадях номера срезаны при переплетении. Очевидно, л. 19—90 списка О ранее составляли часть некоторой рукописи, и искомую рукопись удалось определить: это сборник РГБ, ф. 113 (Собр. Иосифо–Волоколамского монастыря), № 661.

Сборник Вол., № 661 — в 80, на II + 467 листах. На л. I запись XVI в.: «Дионисиа Звенигородцкаго». Между нынешними л. 428 и 429 видна зияющая пустота, образовавшаяся вследствие того, что несколько тетрадей было вырезано. Листы 367—428 составляли тетради с 1 по 8, с л. 429 начиналась 18–я тетрадь—таким образом, в Вол., № 661 оказались вырезанными девять тетрадей с 9 по 17: но именно такой счет имеют тетради, занимающие л. 19—90 в рукописи О. IV.22! Судя по Оглавлению Волоколамского сборника (л. 3—4), в указанном месте помещалась глава «О Мамаевѣ побоище» — что вновь подтверждает мысль о том, что л. 19—90 списка О составляли часть сборника Вол., № 661. Более того, обе рукописи имеют одинаковый размер (80) и формат листов; текст на л. 19—90 в списке О писан тем же почерком, которым в Вол., № 661 написаны л. 1—4, 84, 124—127 об., 149 об. — 366 об., 429—450, 451—458 об.[566] Филигрань Единорог (2 варианта), занимающая в О л. 19—34, имеется и в Вол., № 661 (л. 5—83, 88—127, 199— 278, 367—428)[567] — Брике, № 10364 (1531 г.). Знак: Рука под короной (2 варианта), расположенный в О на л. 35—74, 83—90, имеется в Вол., № 661 (л. I—II, 1—4, 84—87, 279—366, 429—467)[568] — Брике, № 11390 (1533 г.). Филигрань Перчатка с 9 фестонами под короной, занимающая в О одну тетрадь (л. 75—82), — Брике, № 10951 (1527—1544 гг.), в Волоколамском сборнике отсутствует. И наоборот, в Вол., № 661 имеются дополнительные знаки: 1) Литера Р под трилистником (л. 44— 151) — Лихачев, № 1568, 1569 (1530 г.); 2) Кувшин с одной ручкой под розеткой (л. 152—198) — Лихачев, № 1522 (1527 г.), Брике, № 12831 (1528—1530, 1536 гг.); 3) Рука в рукавчике под крестом (л. 128—143) — типа Брике, № 11415 (1494—1501 гг.). По филиграням, сборник Вол., № 661 (а с ним и л. 19—90 списка О) датируются концом 20–х — началом 30–х годов XVI в.[569]

Происхождение Основного списка «Сказания о Мамаевом побоище» теперь проясняется: список скопирован в конце 20–х — начале 30–х годов XVI в. в Иосифо–Волоколамском монастыре (см. сноску 6) или в Павловой пустыни (см. сноску 9) для князя–инока Дионисия Звенигородского. В 1538 г., после кончины Дионисия[570], сборник со «Сказанием» поступил в библиотеку Иосифо–Волоколамского монастыря. В 1817 г. археограф П. М. Строев, описывая рукописи монастырской библиотеки, вырезал листы со «Сказанием» и составил из них новый сборник, который в начале 1820–х годов в числе прочих манускриптов был продан графу Ф. А. Толстому (теперь это сборник РНБ, О. IV.22).

Другие старшие списки «Сказания о Мамаевом побоище» датируются близким временем. Оригинал Никоновской летописи (список Оболенского), в которой «Сказание» получило новую редакцию и было переработано с привлечением Пространной летописной повести, создан в 1526—1530 гг.[571] 30–ми годами XVI в. датируется список У (РГБ, ф. 310, № 578)[572]. Таким образом, можно считать, что в первой четверти XVI века «Сказание о Мамаевом побоище» уже существовало.

Для определения датировки снизу необходимо выяснить, какой летописный текст был использован в качестве источника «Сказания». Рядом исследователей высказывалась мысль, что в «Сказании» была использована Пространная повесть о Куликовской битве, известная по Софийской I и Новгородской IV летописям, но наиболее квалифицированно этот тезис был развит в статье М. А. Салминой[573]. Л. А. Дмитриев, признавая, что в «Сказании» и Летописной повести действительно много общего в освещении и интерпретации фактов, однако пришел к выводу, что попытки доказать текстуальную зависимость между обоими памятниками являются неубедительными[574].

И все–таки следует согласиться с М. А. Салминой, что перекличка образов, композиционной структуры, отдельных фрагментов текста «Сказания» и Летописной повести настолько бросается в глаза, что предполагать их независимое происхождение невозможно. Важно поэтому определить близость текста «Сказания» к той или иной летописной традиции. В этом смысле имеют значение следующие примеры: