Сказание Софийская I летопись И посла по брата своего по князя Владимера Андреевичя … и по все князи русские … и по вся воеводы местныа (О(28)[575], У(л. 340), Распр.(77)[576]); И посла по брата своего князя Володимера Андреевича и по всех князей русьскых и по великыя воеводы .., опроче князей русьскых и воевод местных[579]. И посла по брата своего князя Володимера Андреевича … и по вся воеводы и по местныа князи (Л(330)[577], Печ.(106)[578]).

Источником «Сказания» не могла быть Новгородская IV летопись, так как в ней сообщение читается несколько иначе: «И посла по брата своего Володимера и по всех князей руских и по великиа воеводы» (РНБ, F.IV.603, л. 362 об.). Близость же «Сказания» к Софийской первой летописи несомненна.

Следующий пример позволяет уточнить извод Софийской I летописи, с которым может быть сближен текст «Сказания»:

Сказание Софийская I летопись въсходящу солнцу, бывши же утра того мгла велика (Л(338)); Въсходящу солнцю и бысть тма велика по всей земли, и мьгляно беше было утро[580] восходящу солнцу бысть же того утра мгла (Печ.(119)); въсходящу солнцу, бысть же утро мгляно сущи (У(л. 394 об.)); въсходящу солнцу, мгляну утру сущу (О(41)); восходящу солнцу, бывшу утру мгляну (Распр.(96)).

Различные списки «Сказания» по–разному передают текст источника. Однако чтение «того утра» Лондонского списка и Печатного варианта сближают источник «Сказания» со старшим изводом Софийской I летописи, поскольку «утро» читается в списках младшего извода, а в старшем изводе — «того утра» (РНБ, Q.IV.298, л. 445; так же в Никано–ровской летописи; в списке Оболенского — дефект).

Но влияние летописных источников на «Сказание о Мамаевом побоище» не ограничивается статьей 1380 г. о Куликовской битве. Можно также отметить параллели со «Словом о житии великого князя Дмитрия Ивановича», читающимся в летописях под 1389 г.:

Сказание Московский свод 1479 г. Князь великий . пригнув руце к персем своим, источник слез проливающи (О(31), У (л. 359 об.), Л(332), Распр.(83), Печ.(109)); конечное целование дав им .., и пригнув руце свои к персем .., слезы от очию яко быстрины речныя испущающи[582]. отдаша своим мужем конечное целование (О(33), У(л. 363), Л(333), Распр.(84), Печ.(111); Княгини же великаа . слезы льющи, аки речьную быстрину .., приложыв руце свои к персем (О(33), У(л. 364 об.), Л(333), Распр.(85), Печ. (111))[581]

Наличие таких ярких параллелей, причем на минимальном пространстве текста, свидетельствует о зависимости «Сказания» от Московского свода 1479 г., потому что именно в этом своде переделывается чтение Софийской I и Новгородской IV летописей «огненыя слезы от очию испущающе» на фразу «слезы от очию яко быстрины речныяиспущающи», которая и отразилась в тексте «Сказания».

Можно убедиться, далее, что литературным образцом для описания сцены молитвенных обращений Дмитрия Донского к Кремлевским святыням послужили аналогичные действия Ивана III в 1471 г. при отправлении в Новгородский поход (текст читается в Московских сводах 1477 и 1479 гг.). Начальный фрагмент еще соответствует Летописной повести о Куликовской битве, но вводится новый элемент — упоминание иконы Нерукотворного образа Спаса:

Сказание Летописная повесть и ста в церкви Святыа Богородица пред образом Господним, пригнув руце к персем своим, источник слез проливающи, моляся, и рече: Господи Боже наш, Владыко страшный и крепкый, въистинну Ты еси царь славы .., Твоею бо рукою създани есмы (О(31–32)) иде к соборной церкви Матери Божии Богородици и пролья слезы и рече: Господи, Ты всемогий, всесилный и крепкий в бранех, въистину еси царь славы, сътворивый небо и землю (РНБ, F.IV.603, л. 362 об.).

Слова о «пролитии слез» переработаны, как мы убедились выше, на основании «Слова о житии великого князя Дмитрия Ивановича», а вот введение в повествование иконы Нерукотворного образа Спаса следует отнести к творчеству самого автора «Сказания о Мамаевом побоище». Еще ранее он описал сцену моления великого князя в «ложнице своей» перед «иконою Господня образа, еже в возъглавии его стояше» (У (л. 339), О(28)). Другую молитву произносит князь на коленях перед изображением Нерукотворного Спаса на главном боевом знамени (О(39))[583]. Таким образом, Нерукотворный образ Спаса — отнюдь не случайный элемент повествования, а объект особого почитания для автора «Сказания».

Сравним теперь последовательность молений великого князя в «Сказании» и Летописной повести 1471 г.:

Сказание Московский свод 1479 г. и ста в церкви Святыа Богородица … и пакы приступи к чюдотворному образу Госпожы Царици, юже Лука евангелист, жыв сый, написа, и рече (О(32)); В соборную же церковь Пресвятыа Владычица нашеа Богородица приснодевы Мариа князь велики вшед к чюдотворной иконе Пречистыа Богородица Владимерьскиа и многа молениа съвръши и слезы доволно излиа (287); И пакы прииде к гробу блаженнаго чюдотворца Петра митрополита, любезно к нему припадаа, и рече (О(32)); Посем же приходит ко гробу иже въ святых отца нашего Петра митрополита чюдотворца, молебнаа съвръшаа и слезы изливаа, прося помощи и заступленья (287); Князь же великий поиде в церковь небеснаго въеводы архистратига Михаила и бьеть челом святому образу его. И потом приступи к гробом православных князей прародителей своих и тако слезно рекуще: Истиннии хранители, русскыа князи, православныа веры христианскыа поборьници, родителие наши . . , ныне помолитеся о нашем унынии … и ныне подвизайтеся с нами (О(32)); И потом паки приходит в церковь архистратига Михаила, честнаго събора его и прочих бесплотных, и тако же моленье совръшает, прося помощи и заступлениа от них. Приходит же паки в той же церкви к гробом прародитель своих . . , моля их и глаголя: Аще духом далече есте отсюду, но молитвою помозите ми на отступающих православьа дръжавы вашеа (287); И скончав молитву, поклонися преосвященному митрополиту Киприану. Архиепископ же благослови его и отпусти поити противу поганых татар и дасть ему Христово знамение, крест на челе, и посла богосвященный събор свой с кресты и съ святыми иконами и съ священною водою . . , да всяк въин благословен изыдеть и священною водою кроплен (О(32)). По сем же паки приходить и к отцю своему Филиппу митрополиту всеа Руси, прося благословениа и прощениа. Святитель же огражает его крестом и молитвою въоружает его и благословяет его на противныа и вся воа его. Князь же велики Иван Васильевичь, прием благословение от отца своего Филиппа митрополита .., исходить с Москвы .., въоружився на противныа, яко же [преже] и прадед его благоверный велики князь Дмитрей Ивановичь на безбожнаго Мамая и на богомерзкое того воиньство татарьское (287).

Совпадения текста «Сказания» с летописями различного происхождения могут быть удовлетворительно объяснены только влиянием этих летописей на «Сказание», конечно, при условии, что все рассмотренные летописные источники были доступны автору «Сказания». Оказывается, такой летописный свод, включавший в качестве составляющих Софийскую I летопись старшего извода, тексты свода 1477 г. и свода 1479 г., существовал: именно на этих компонентах построена общерусская основа Вологодско–Пермской летописи[584]. Самое удивительное состоит в том, что бытовали выборки из указанной общерусской основы Вологодско–Пермской летописи в виде, как раз подходящем для использования в «Сказании». Например, рукопись РГБ, ф. 178, № 3271 (кон. XV — нач. XVI в.) содержит отдельные большие повести (извлеченные из Софийской I летописи и Московского свода 1479 г.) и связное летописное изложение, доходящее лишь до 1452 г., затем статью о Новгородском походе Ивана III в 1471 г.(!) и, наконец, статью о «Стоянии на Угре» в 1480 г. О параллелях в тексте «Сказания» и Повестях о Куликовской битве и Новгородском походе 1471 г. я уже упомянул, но в «Сказании» имеется также след знакомства его автора со статьей о «Стоянии на Угре» как раз в варианте Вологодско–Пермской летописи. Имею в виду рассказ об обычае посылать Ордынскому хану в качестве подарка «тешь»: в отмеченном Музейном летописце и Вологодско–Пермской летописи говорится, что Иван III послал «царю тешь велику» (Муз., № 3271, л. 255 об.), в «Сказании» Ольгерд посылает Мамаю «с великыми дары и с многою тешью царьскою» (О(27)).