Общерусская основа Вологодско–Пермской летописи сложилась в конце XV в. при дворе Сарского епископа, поскольку имя епископа Прохора упоминается здесь наиболее часто. Можно предполагать, что автору «Сказания» общерусская компиляция была доступна в виде извлеченных из летописи больших повестей, среди которых находились Повесть о Куликовской битве, Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича, Повесть о Новгородском походе 1471 г. и Повесть о стоянии на Угре в 1480 г. В любом случае летописная компиляция, послужившая источником для «Сказания», сформировалась только в конце XV в., следовательно, ранее этого времени само «Сказание» создано быть не могло.

Вывод об использовании в «Сказании» летописного источника типа Муз., № 3271 позволяет объяснить ошибку в имени Коломенского епископа, благословившего Дмитрия Донского на сражение. В 1380 г. епископом в Коломне был Герасим, но в «Сказании» назван «архиепископ Геронтий» (О(34)). Вызывает недоумение не только имя Коломенского епископа, но и его титул — «архиепископ». Разгадку содержит текст все той же статьи о Новгородском походе 1471 г., в конце которой помещено известие о поставлении Рязанского епископа Феодосия. Здесь перечисляются владыки, участвовавшие в церемонии: «архиепископ Ростовский Васьян, Суздальский епископ Евфимей, Коломенский Геронтей, Сарский Прохор, Пермьский Филофей»[585]. При прочтении летописного известия (может быть, еще в протографе?), вероятно, была пропущена часть текста и получился «архиепископ Коломенский Геронтий», а поскольку статья о Новгородском походе в Музейном летописце не имеет годовой даты, автор «Сказания» предположил, что Геронтий был Коломенским епископом и во времена Дмитрия Донского. Характерно, что при составлении того вида «Сказания», который отразился в Лондонском списке, Распространенной редакции, Печатном варианте и некоторых списках варианта Ундольского, была произведена сверка с той же самой указанной статьей и имя Коломенского епископа теперь прочли так: «епископ Евфимей Коломенской» — в результате чего на страницах «Сказания» стал действовать «епископ Евфимей» (Л(243), Распр.(85), Печ.(112)).

Кстати, в силу своего выборочного характера летописный источник «Сказания» мог не содержать известия о смерти Ольгерда в 1377 г., поэтому составитель посчитал, что Ольгерд был жив в 1380 г. и вставил его имя в свое повествование.

Уточнить датировку «Сказания о Мамаевом побоище» помогает одно место в его тексте, где по существу делается попытка прославить род Сабуровых. Речь идет об эпизоде, в котором рассказывается о поиске великого князя Дмитрия Ивановича после окончания сражения. Князь Владимир Андреевич Серпуховской произносит такие слова: «Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поистинне пръвый будеть у наю» (О(46)). Находят великого князя два воина, Федор Сабур и Григорий Холопищев, но с радостной вестью отправляется к князю Владимиру один Федор Сабур. Претензии о каком–то «первенстве» Сабуровых могли возникнуть только после 1505 г., когда Василий III женился на Соломонии Сабуровой и, тем самым, Сабуровы породнились с великокняжеской семьей. Этот брак был расторгнут в 1525 г., а Соломония пострижена в монахини. Таким образом, «Сказание о Мамаевом побоище», тенденциозно прославляющее род Сабуровых, могло быть создано только в промежутке между 1505 и 1525 г.

Теперь, исходя из характерных признаков текста «Сказания о Мамаевом побоище», попробуем сформулировать данные о его авторе.

1) Автора «Сказания» следует искать среди книжных людей конца XV—начала XVI в. Судя по несомненным литературным достоинствам памятника, его автором могли быть созданы и другие произведения.

2) Автор «Сказания» являлся постриженником Троице–Сергиева монастыря или имел к нему непосредственное отношение. Такое предположение следует из того предпочтения, которое оказывается в тексте памятника личности преподобного Сергия Радонежского: перед походом великий князь со всем воинством отправляется в Троице–Сергиев монастырь за благословением, Сергий предсказывает победу князю Дмитрию и дает ему двух воинов от «своего полка» — Пересвета и Ослябю; Олег Рязанский впадает в уныние, узнав, что великого князя Дмитрия вооружил своей молитвой прозорливый Сергий Радонежский; перед самым сражением Сергий присылает благословенную грамоту и «богородичный хлебец»; с именем Сергия на устах начинает свой поединок Пересвет.

Кроме того, в «Сказании» отразились монастырские документы, с которыми могли быть знакомы только или монах Троице–Сергиевой обители или достаточно авторитетное лицо, допущенное к Троицкому архиву. В первую очередь это связано с той путаницей, которая касается имени княгини Владимира Андреевича Серпуховского. Известно, что супругой князя Владимира была Елена Ольгердовна, но в «Сказании» она названа Марией. Объяснение этому находим в записи Троицкой Кормовой книги: «Род князя Ондрея Радонежского: князя Владимера, князя Андрея, княгиню Марию, княжну Ульяну, Афонасья. Дал князь Андрей село Княжо под монастырем, да село Офонасьево, да село Клемянтьево, а на их земле монастырь стоит, и кормы кормити середние»[586]. Но Мария Кормового синодика — на самом деле мать князя Владимира, которую автор «Сказания» принял за его супругу.

С Троице–Сергиевым монастырем связаны многие потомки тех лиц, которые записаны в «Сказании» как участники Куликовской битвы. Так, в «Сказании» упомянуты не известные по другим источникам князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский, князья Андомские и князья Ярославские: Андрей Ярославский, Роман Прозоровский, Лев Курбский, Дмитрий Ростовский (О(30)). Скорее всего, эти сведения были сообщены потомками перечисленных лиц, жившими во второй половине XV — начале XVI в. и записанными в Троицком пергаменном синодике (РГБ, ф. 304 III, № 25), где значатся: князь Борис Ярославский (л. 52), князь Андрей Андомский (л. 58), князь Иона Андомский (л. 63), князь Андрей Ярославский (л. 65 об.), князь Андрей Прозоровский (л. 67), Алексей и Герасим — князья Ростовские (л. 106), князь Давыд Кемский (л. 113), князь Александр Ярославский (л. 116), князь Софроний Андомский (л. 151 об.). С Троицким монастырем связано также большинство купеческих родов, основатели которых упомянуты среди лиц, якобы сопровождавших Дмитрия Донского в его походе (см. О(34)). Чудо с исцелением Семена Антонова в Троице–Сергиевом монастыре описано Пахомием Сербом в его редакциях Жития Сергия; по легенде, рождение Семена Антонова было предсказано самим Сергием Радонежским. В Троицком пергаменном синодике записаны имена потомков перечисленных в «Сказании» и других гостей–сурожан: Иоанна Саларева (л. 43), Владимира Ховрина и его сородичей (л. 60, 112 об., 116), Федора Черного (л. 67), Нестора Саларева (л. 67 об.), Гаврилы Саларева (л. 129, 133 об.); род Олферьевых (л. 121 об.), род Вепревых (л. 131, 174), род Антона Черного (л. 139).

3) Автор «Сказания» какое–то время должен был проживать в Москве, поскольку хорошо был осведомлен о башнях Московского Кремля и о дорогах, ведущих из города в сторону Коломны. Более того, можно предполагать, что автору были доступны великокняжеские покои: он точно указывает место, где сидела княгиня Евдокия, провожая «конечным зрением» великого князя, он знал семейную легенду о иконе Спаса, находившейся в «възглавии» великого князя Дмитрия Ивановича.

4) Как отмечалось выше, автор «Сказания» имел особое пристрастие к Нерукотворному образу Спаса.

5) Автору «Сказания» должна быть хорошо известна Коломна с ее окрестностями, а также пути, связывавшие Коломну с Москвой. В «Сказании» указана река Северка (рядом с Коломной), поле около Девичья монастыря, сад Панфилов (О(34)).

6) Исходя из того, что автору «Сказания» были доступны летописные материалы Сарской епископии, можно прийти к заключению, что он был одним из иерархов Русской церкви. К этому же выводу приводит полная ортодоксальность его взглядов и компетентное знание архиерейского священнодействия.

На основании приведенных данных личность автора «Сказания о Мамаевом побоище» определяется однозначно: это был Митрофан, епископ Коломенский (1507—1518), до этого являвшийся архимандритом Московского Андроникова монастыря и великокняжеским духовником.