Итакъ, институтъ «духовнаго отца» сначала является въ формѣ монастырскаго старчества. Терминъ «духовный отецъ» служить долгое время для обозначенія монастырскаго старца. ЗатЬмъ эта церковнобытовая форма цѣликомъ повторилась въ позднѣйшемъ духовничествѣ. Монастырски–бытовая форма превратилась въ форму церковно–бытовую и въ такомъ видѣ просуществовала на Востокѣ почти неизмѣнно цѣлый рядъ столѣтій (Смирновъ. «Древнерусскій духовникъ». Москва, 1913 г).

При возникновеніи христіанства на Руси, духовенство, пришедшее изъ Греціи и изъ Болгаріи, принесло съ собою почти готовую дисциплину покаянія и институтъ духовничества въ тѣхъ бытовыхъ чертахъ своихъ, въ которыхъ они зародились и сложились на Востокѣ въ періодъ вселенскихъ соборовъ.

У насъ дисциплина эта просуществовала почти нетронутой до начала 18–го вѣка, т. к. древнерусская церковная власть, живя традиціей и стариной, проявляла въ этой сферѣ очень мало творчества.

Покаянныя дисциплины греческой и славянскихъ церквей нѣсколько отличались между собой. Повидимому у южныхъ славянъ была допущена одна важная особенность — участіе бѣлаго духовенства въ духовничествѣ, чего не знала Греческая Церковь того времени. Возможно, что не въ одинаковой степени сохранились остатки древне–христіанской публичной дисциплины.

Хотя мы покаянную дисциплину получили изъ Греціи и Болгаріи, однако у насъ въ отличіе отъ нихъ, въ силу огромнаго пространства территоріи, очень скоро пересталъ существовать отдѣльный классъ духовниковъ, и право на совершеніе исповѣди сталъ получать каждый бѣлый священникъ при своемъ постановленіи.

Другой особенностью Русской Церкви явилось то обстоятельство, что духовникъ сталъ, такимъ образомъ, непремѣнно и носителемъ пресвитерскаго сана.

Разсмотримъ теперь какова же была эта дисциплина? По обычаю того времени всякій воленъ былъ выбирать себѣ духовника по своему желанію, но уже разъ выбраннаго не имѣлъ права оставлять.

Отношеніе къ послѣднему характеризуется безусловнымъ, беззавѣтнымъ и безпрекословнымъ повиновеніемъ ему, постоянствомъ и вѣрностью до конца жизни. Духовникъ же со своей стороны принимаетъ всю отвѣтственность за грѣхи своего духовнаго сына и грѣхи его бралъ на свою душу. Приведемъ примѣръ такой передачи грѣховъ: выслушавъ исповѣдь и прочитавъ молитвы надъ преклоненнымъ покаяннымъ сыномъ, духовникъ подымаетъ его съ земли и возлагаетъ правую его руку на свою шею со словами: «На моей выи согрѣшенія твоя, чадо, и да не истяжетъ о сихъ Христосъ Богъ, егда пріидетъ во славѣ Своей на судъ страшный».

Духовникъ «не точію свидетель есть» покаянія духовнаго сына предъ Богомъ, но является какъ бы отвѣтчикомъ за его грѣхи.

Грѣхъ сына, сообщаемый духовнику на исповѣди, становился ихъ общимъ грѣхомъ, они являлись, какъ бы соучастниками преступленія. Будучи «поручникомъ стада» своего, древній русскій духовникъ становился вождемъ его, ведущимъ въ высшій Іерусалимъ, долженъ былъ открыть ему Божіе царство и привести къ престолу Божію, чтобы сказать: «Се азъ и чада, яже ми еси далъ».

Духовный отецъ былъ безусловнымъ и неограниченнымъ руководителемъ своихъ духовныхъ дѣтей, подобно игумену или старцу въ монастырѣ и наложенная имъ епитимія была все равно, что «заповѣди Божіи» и что духовникъ связывалъ, то только онъ и могъ одинъ развязать. Труды проф. Смирнова цѣнны для насъ тЬмъ, что они вскрываютъ генезисъ старчества и современнаго духовничества. Они освѣщаютъ эти явленія съ исторической и бытовой стороны.

Становится яснымъ, что быть и церковная дисциплина съ самаго начала возникновенія христианства на Руси были благопріятны старчеству. И мы увидимъ въ дальнѣйшемъ, что оно расцвѣло на этой почвѣ и существовало на протяженіи всей русской исторіи.

Изъ предыдущаго мы уже знаемъ, что старецъ есть руководитель своего ученика въ трудной и крайне сложной «духовной брани», цѣль которой есть достиженіе безстрастія. Чтобы руководить другими, старецъ самъ долженъ быть въ этомъ состояніи.

«Кто сподобился быть въ семъ устроеніи» (т. е. безстрастіи), говоритъ епископъ Ѳеофанъ Вышенскій, «тотъ еще здѣсь, облеченный бренною плотію, бываетъ храмомъ живаго Бога, Который руководить и наставляетъ его во всѣхъ словахъ, дѣлахъ и помыслахъ, и онъ по причинѣ внутренняго просвѣщенія, познаетъ волю Господню, какъ бы слыша нѣкоторый гласъ». «И вотъ, наконецъ, Богообщеніе и Боговселеніе, послѣдняя цѣль исканія духа человѣческаго, когда онъ бываетъ въ Богѣ и Богъ въ немъ. Исполняется, наконецъ, благоволеніе Господа и молитва Его, чтобы, какъ Онъ въ Отцѣ и Отецъ въ Немъ, такъ и всякій вѣруюгцій былъ едино съ Нимъ (Іоан. XVII, 21) … Таковы суть храмъ Божій (1 Кор. III, 16) и Духъ Божій живетъ въ нихъ (Рим. VIII 9) (Слова еп. Ѳеофана Вышенскаго, приведенныя Арх. Веніаминомъ, «Всемірный Свѣтильникъ». Парижъ, 1932, стр. 81).