Назарій видѣлъ обнаженными человѣческія мысли и грѣхи. Дѣлатель умной молитвы, такъ писалъ о ней старецъ — «Помолимся духомъ, помолимся и умомъ. Взойдите–ка въ слова апостола Павла: «Хощу рещи лучше пять словъ умомъ, нежели тысячу языкомъ». Изобразить не могу, сколь мы счастливы, что сіи пять словъ удостоилися говорить. Что за радость. Господи, Іисусе Христе, помилуй меня грѣшнаго. Вообразите–ка: Господи, Кого я называю. Создателя, Творца всего, Кого вся силы небесныя трепещутъ. Умъ и сердце собрать во едино, глаза закрыть, мысленныя очи возвести къ Господу. О сладчайшій и дрожайшій, Господи, Іисусе Христе Сыне Божій».

Послѣ пятилѣтняго пребыванія въ Саровѣ, о. Назарій скончался, 74 лѣтъ — 23 февраля 1809 г. и погребенъ у алтаря теплой церкви Поселянинъ. «Подвижники 19–го вѣка». СПБ. 1910 г., стр. 120).

Вернемся къ архимандриту Ѳеофану Новоезерскому такъ много способствовавшему возрожденію древнихъ обителей.

Въ мірѣ Ѳеодоръ Соколовъ, (17521832), изъ мелкопомѣстныхъ дворянской семьи. По тому времени образованія большого онъ не получилъ, кромѣ простой грамотности. Онъ читаетъ духовныя книги и съ дѣтства стремится къ монашеству. 19–ти лѣтъ сначала уходить въ Саровъ, гдѣ знакомится съ о. Назаріемъ, на котораго онъ впослѣдствіи указываетъ м. Гавріилу для возобновленія Валаамской обители. Саровъ показался молодому послушнику еще недостаточно «жестокимъ» и онъ поступаете къ о. Ѳеодору въ Санаксаръ.

Воте что разсказываетъ о ней арх. Ѳеофанъ: — «Мы искали, гдѣ бы жестокая жизнь была, подольше службу выбирали — въ Саровской пустыни… Нѣтъ, еще слабо; пошли къ о. Ѳеодору въ Санаксаръ. Обитель безъ ограды, заборомъ огорожена, церковь маленькая, волоковыя окошки, внутри и стены не отесаны, и свѣчъ–то не было: съ лучиной читали въ церкви. И платье–то какое носили! Балахоны! Одинъ смурый кафтанъ былъ для одного, который для покупокъ выѣзжалъ. Начало–то недостаточное и трудное. Въ лаптяхъ ходили, — одни было мелко плетены, другія крупно; такъ и лежали: одна куча маленькіе, другая — крупные. Ноги обертывали онучами изъ самыхъ толстыхъ изгребней, а босикомъ не ходили. Придутъ къ о. Ѳеодору: «Что благословите взять ступни». И велите самому выбрать — изъ маленькихъ и выберутъ. Отецъ Ѳеодоръ позовете: «поди–ка сюда», — и возьмете у него. Случалось это съ о. Игнатіемъ: и у него отбиралъ частыя ступни, и бранивалъ за то, что на лапти прельстился, а Игнатій былъ изъ придворныхъ. Начнуте (братія) говорить: — «живи, живи, а и въ этомъ утѣшенія не сдѣлаютъ, въ какихъ нибудь ступняхъ». Услышите это о. Ѳеодоръ, призовете: — «что тамъ?» — «Да вотъ, батюшка, какое смущеніе, и въ этомъ–то утѣшенія не сдѣлаете». Начнете представлять: «Что вы изъ эдакой бездѣлицы теряете спасеніе».

Да! мы жили у старцевъ духовныхъ. Я съ Макаріемъ въ одной кельѣ жилъ. Ему больше всѣхъ искушенія было отъ о. Ѳеодора. О. Ѳеодоръ нарочно искушалъ, давалъ балахоны худо сшитые, съ долгою спиною или и заплатами. Одинъ изъ такихъ балахоновъ о. Ѳеодоръ и даете о. Макарію, — тотъ смущается, придете къ о. Ѳеодору, показываете, какъ на немъ сидите балахонъ, какая спина несоразмѣрная. О. Ѳеодоръ начнете увѣщевать: — «Зачѣмъ пришелъ въ монастырь? да есть ли разумъ? Что вы! Чѣмъ занимаетесь! Лишаетесь милости Божіей. Что вы занимаетесь тряпками! А надобно заниматься, душу–то свою очистить, чтобы ни къ чему временному не пристраститься». А послѣ и привыкли. А что бы при себѣ что–нибудь имѣть — ничего ужъ не было. Огня въ кельѣ никогда не бывало. А послушаніе было такое, что я самъ и полы мылъ, и пищу варилъ и щепки собиралъ и ложки мылъ; сами караулили по ночамъ, походимъ, да поклоновъ нѣсколько земныхъ и положимъ — помолимся. А всенощная продолжалась въ Санаксарѣ 7 часовъ. Когда закладывали въ Санаксарѣ церковь, гдѣ алтарю–то быть, вдругъ прилетѣлъ рой пчелъ. О. Ѳеодоръ велѣлъ о. Герасиму огрести въ улей, съ тѣхъ поръ все пчелы въ монастырѣ. Смущались нѣкоторые, что о. Ѳеодоръ двумя монастырями управлялъ: своимъ и женскимъ Алексѣевскимъ, который онъ завелъ. Ходили къ знаменитому схимнику Досиѳею въ Кіевъ, говорили, что о. Ѳеодоръ два монастыря — мужской и женскій — имѣетъ подъ своимъ управленіемъ. «Вы слабости какія въ немъ замѣтили?» — «Нѣтъ, онъ строгой жизни». — «Недостатки что–ли какіе есть?» — «Нѣтъ никакихъ». — «За кого вы его почитаете?» — «За святого». — «Что онъ грамоте знаетъ?» — «Ученый». — «Что вы сомневаетесь, не сомневайтесь. Умная голова не только два стада, и десять можетъ пасти». Такъ и успокоились.

А отецъ–то Игнатій раза два къ преосвященному при мнѣ уже бѣгалъ, и когда былъ поставленъ іеродіакономъ, то съ вечера примочилъ волосы, заплелъ, да послѣ и расчесалъ, надѣлъ парчевой стихарь, а въ лаптяхъ. Какъ сталъ на амвонъ, о. Ѳеодоръ его подозвалъ: — «Ты», говоритъ, «павлинъ, хвостъ–то распустилъ, посмотри на ноги–то. Поди сними стихарь–то». Тотъ оскорбился и убѣжалъ ночью къ преосвященному Іерониму жаловаться, что пристыдилъ, посрамилъ меня, а преосвященный и прислалъ его къ о. Ѳеодору, чтобы на поклоны поставилъ. О. Ѳеодоръ никого изъ братій не удерживалъ въ монастырѣ силою, и говорилъ: — «У меня ворота отворены для всѣхъ, кто хочетъ выходить». А ужъ не терпѣлъ слова «не хочу», и слышать не могъ.

Взгляды о. Ѳеодора характеризуете и слѣдующій случай: «Однажды о. Ѳеодору необходимо было, по монастырскимъ нуждамъ своимъ, поѣхать въ Москву, гдѣ и пробылъ онъ мѣсяца два. Въ это время приходили къ нему усердствующіе люди, ради совѣта и пользы душевной, а благородные господа почти каждый день приглашали его къ себѣ кушать, присылая за нимъ своихъ лошадей. У одного господина случилось о.Ѳеодору такимъ образомъ встрѣтиться и кушать вмѣсте съ другими настоятелями и игуменами московскихъ монастырей. Зашелъ между ними разговоръ о монашескихъ одеждахъ. Вѣроятно, старецъ, какъ пустынникъ, одѣте былъ скудно, и темъ невольно, какъ бы укорялъ московскихъ отцовъ, одѣтыхъ не по пустыннически. Московскіе отцы говорили, что имъ, въ столичномъ городѣ, нельзя носить одежды изъ простой и дешевой матеріи, и спрашивали у о. Ѳеодора мнѣнія его объ этомъ. Отецъ Ѳеодоръ сказалъ: «Могли бы вы, святые отцы, имѣть благословное себѣ оправданіе, если бы при постриженіи, предъ св. Евангеліемъ, давали свои обѣты о претерпѣніи нищеты по другимъ какимъ правиламъ, но какъ чинъ постриженія одинъ и обѣты одни, то не много требуется толкованія. По страстямъ же толковать и послаблять себѣ, это въ свое время послужите только въ осужденіе таковымъ себѣ потакателямъ. Неприлично духовнымъ людямъ имѣть богатое платье, келейныхъ служителей свѣтскихъ съ пуклями, также богатыя кареты, какъ знакъ любви къ пышности» («Старческіе совѣты». Москва. 1913 г, стр. 420).

Между тѣмъ, въ 1774 г., случилось обстоятельство, имѣвшее важное значеніе для всего братства Санаксарской обители: о. Ѳеодора неожиданно постигло тяжкое испытаніе. Виновникомъ его бѣдствія былъ тогдатттній Темниковскій воевода Ниловъ. За нѣсколько лѣтъ передъ этимъ, онъ упросилъ о. Ѳеодора быть его духовнымъ отцомъ, на что послѣдній согласился, но не иначе, какъ подъ условіемъ, чтобы духовный сыпь повиновался ему во всемъ, что касается спасенія души. Сначала онъ, действительно, былъ послушенъ духовному отцу, но потомъ сталъ нарушать посты, дѣлать притѣсненія городскимъ жителямъ и при каждомъ удобномъ случаѣ брать съ нихъ поборы. Все увѣгцанія и обличенія о. Ѳеодора были тщетны. Наконецъ, одно обстоятельство до крайности огорчило старца: въ самую горячую пору полевыхъ работъ воевода заставилъ крестьянъ строить ему покои. Крестьяне пришли къ о. Ѳеодору съ просьбой заступиться за нихъ передъ воеводой, выпросить имъ позволеніе убрать поля, чтобы не погибнуть съ голода. Тронутый ихъ бѣдствіемъ, старецъ поѣхалъ въ Темниковъ. Воевода, давно наскучивъ его наставленіями и упреками, велѣлъ позвать его въ канцелярію: здѣсь старецъ не затруднился высказать ему все, что считалъ своимъ долгомъ сказать, по поводу беззаконныхъ поступковъ своего духовнаго сына, а этотъ послѣдній приказалъ немедленно составить протоколъ, что настоятель Санаксарской пустыни передъ зерцаломъ называлъ его грабителемъ и другими оскорбительными именами. Началось дѣло, по которому состоялось опредѣленіе — Санаксарскаго настоятеля, какъ человѣка безпокойнаго, отправить въ Соловецкій монастырь въ число братства. Въ видѣ снисхожденія къ виновному приказано было отпустить съ нимъ въ сундукахъ его имѣніе, сдѣлавъ ему предварительно опись. Когда явился чиновникъ для описанія имущества, о. Ѳеодоръ показалъ ему шерстяной войлокъ съ жесткой подушкой, овчинную шубу, мантію, рясу и сказалъ: «Описывайте». Въ этомъ состояло все его богатство» («Жизнеописанія подвиж 18 и 19 в », Декабрь. Москва, 1910 г, стр. 107).

Въ Соловкахъ о. Ѳеодору пришлось пробыть лѣтъ 10, пока о. Ѳеофанъ не попалъ въ келейнику къ м. Гавріилу, который добился пересмотра этого дѣла и реабилитаціи о. Ѳеодора.

Вернемся теперь къ прерванному разсказу объ арх. Ѳеофанѣ. Послѣ того, какъ былъ сосланъ о. Ѳеодоръ, обитель Санаксарская совсѣмъ сиротѣетъ: ее оставляютъ о. о. Игнатій и Макарій, перейдя въ Введенскую пустынь къ знаменитому старцу Клеопѣ. Къ нимъ рѣшился присоединиться и Ѳеофанъ. Настоятель о. Клеопа получилъ воспитаніе иноческое на Аѳонѣ, упражняясь въ умной молитвѣ и духовномъ дѣланіи вмѣстѣ съ великимъ старцемъ Паисіемъ Величковскимъ. Здѣсь юный послушникъ — будущій арх. Ѳеофанъ получилъ новые, еще болѣе совершенные уроки монашеской жизни. Это тотъ же чисто–евангельскій духъ, который мы наблюдали въ XV и XVI вв. у созерцательныхъ подвижниковъ Сѣверной Ѳиваиды. Вотъ подлинный разсказъ самого архим. Ѳеофана о своемъ тогда тттнемъ настоятелѣ: «Сколько случалось мнѣ знать мужей добродѣтельныхъ! Великіе старцы были, отъ которыхъ я учился: Тихонъ Воронежскій, о. Ѳеодоръ, о. Клеопа, можно сказать, что чудотворцы. Да, о. Клеопа жизни подлинно святой былъ… Онъ всегда былъ въ молитвѣ и читалъ книги Ефрема Сирина, Іоанна Лѣствичника. Общее правило о. Клеопы полтораста поклоновъ поутру и послѣ вечерни полтораста поклоновъ. Клеопа скончался болѣе 70–ти лѣтъ. Виду онъ былъ такого: лицомъ кругловатъ, сѣдъ, сухъ, всегда плакалъ. Онъ самъ записался въ сѵнодикъ и сказалъ, въ какое время умретъ. Онъ любилъ день 40 мучениковъ, — въ этотъ день и умеръ. Жизнь онъ прежестокую велъ, былъ изъ малороссіянъ, изъ Кіева, жилъ на Аѳонской горѣ. О себѣ сказывалъ, что въ юности чистоту соблюлъ и никакихъ плотскихъ грѣховъ не зналъ, потому исполненъ былъ благодати Божіей.

«Въ Введенской пустыни однажды случилось вотъ что: одинъ послушникъ сказалъ, что онъ видѣлъ очевидно явленіе. О. Клеопа велѣлъ искусить его, немножко пожурить со стороны, тотъ смутился, почелъ за оскорбленіе, пришелъ къ о. Клеопѣ и говоритъ: «Я не могу жить, — меня оскорбляютъ». — «Какъ же ты говоришь, что удостоился видѣнія, а не можешь терпѣть. Слѣдовательно, это прелесть. Въ голову камень класть, поститься, на голой землѣ спать, — это пустое, — «научитеся отъ Мене, яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемъ», сказалъ Господь, а не чудесъ и явленій какихъ нибудь обѣщалъ»…

«У о. Клеопы позволялось съ бѣлымъ хлѣбомъ, кто могъ, на трапезу ходить, и самъ идетъ на трапезу съ бѣлымъ хлѣбомъ, другіе не роптали, и блины у него пекли. Одинаково нельзя вести всѣхъ, иныхъ грубая пища можетъ привести въ изнеможете. Одни пришли изъ бѣдности, отъ трудовъ въ покой, другіе отъ богатства, отъ нѣжнаго воспитаній, для послѣднихъ и то за велико вмѣнится, что они оставили богатство. А брашно и питье не поставить насъ предъ Богомъ.

«Преосвященный Сильвестръ, когда былъ у Потемкина въ Москвѣ, тогда тотъ разсказывалъ: — «Въ Молдавіи какіе отцы! Высокой жизни! Почтенные! Здѣсь такихъ нѣтъ». Преосв. Сильвестръ говоритъ: — «Нѣтъ, есть да только они не видны». — «Кто такой?»,