Всякое изучение, прикосновение к столь часто совершаемому чинопоследованию вызывает здоровый консерватизм и некие охранительные реакции. В этом плохого нет. И изучение нашего церковного наследия не только не помешает нам, но, напротив, сделает нас более зрячими, поможет нам понять нашу церковную жизнь в должной полноте, поможет нам и все таинства получать сознательно, благоговейно, поможет нам участвовать в них всем сердцем.

Таинство покаяния, к сожалению, являет нам в нашей церковной жизни некую ужасную брешь. Вместе с Таинством Крещения оно подверглось наибольшей профанации в нашей исторической жизни и особенно, может быть, в нашем веке.

Крещение и покаяние. Покаяние, которое является вторым крещением. Настолько сильно искажены эти чинопоследования, настолько сильно отличается сегодняшнее понимание этих Таинств от древнего церковного понимания, что встает очень страшный вопрос: может ли так продолжаться и не наносит ли это искажение страшного, может быть, непоправимого вреда Церкви и церковной жизни?

В церковной практике мы видим большие крайности и в совершении таинства покаяния. Мы знаем монастыри, где трудолюбивые самоотверженные монахи, особенно молодые монахи, жизнь свою полагают на исповеди. Они исповедуют целыми ночами напролет, к ним стоит длинная очередь из паломников. Они совершают свой подвиг исповедальный с необычной ревностью. Такие батюшки есть и у нас в Москве, среди белого духовенства. Они до поздней ночи исповедуют, а наутро служить литургию. Если мы будем ходить по храмам, где в праздник собирается много народу, то картина везде будет одна и та же. Выходит священник во время литургии, обычно в самом начале. Здесь стоит человек сто, желающих покаяться, поисповедоваться и причаститься, может быть даже двести, а в нашем храме бывает и 300, и 400, и 500. Нужно их всех исповедовать, а литургия уже началась. В распоряжении священника остается обычно 1 час времени, до того как вынесут Чашу. Как показывает практика, исповедники все время подходят и подходят до самого конца службы. Заставить людей приходить раньше не удается, они как-то не чувствуют в этом большого смысла. Молитва, которая читается перед исповедью, им не кажется очень обязательной. Священник начинает исповедь. Как бы он мог исповедовать эти сто человек? Если на каждого человека уделить по 1 минуте, то будет 100 минут, т. е. 1 час 40 мин. Не успеешь. Но если и по одной минуте, — что же это за исповедь, что это за Таинство Покаяния? На часах начинать исповедь нет смысла, потому что большинство людей опаздывают на часы, приходят даже и не к началу Литургии. Обычно начинается исповедь, и еще долго люди подходят, в течение всей службы, так что исповедь никак нельзя закончить. Значит, времени нет, есть причина спешить, и священник спешит: он сокращает этот чин, тем более что большинство кающихся не очень-то его слушает. Что же делать священнику? Сейчас почти везде священники начинают читать: «…согрешили отступлением от веры, убийством, блудом, аборты делали, воровали, дрались» – все-все грехи самые частые. Затем перечисляются грехи, которые являются просто действием разных страстей, скажем: «…согрешили гордостью, гневом, любостяжанием и т. д.» Обычно это бывает более или менее полный список всех обычных грехов, иногда такой полный, что даже страшно делается. А стоящие здесь кающиеся время от времени расслабленными голосами выкрикивают: «Грешны, батюшка… грешны… грешны»

И вот, батюшка прочитал все грехи, кающиеся сказали, что они грешны — неизвестно в чем (что все они убийцы, все они воры что ли?). Затем читается разрешительная молитва и следующая за ней, краткая. Все подходят к священнику, он накладывает епитрахиль, и всех благословляет… без единого слова. Если кто-то попытается что-то сказать, священнику приходится возражать: «Нет, нет, не задерживай меня, не задерживай. Нам некогда сейчас разговаривать. Проходи, целуй крест, Евангелие и иди причащайся».

Все это называется теперь общей исповедью. Общей потому, что вроде бы все вместе исповедовались (когда священник читал грехи). Так можно поисповедовать, конечно, много народа и очень быстро. И священнику легко, и народу тоже легко: исповедоваться — за пять минут. Подобная «общая исповедь» внушала уже давно большие сомнения не только более ревностным священникам, но и церковному священноначалию, архиереям. Авторитетные иерархи высказывали даже сомнение, что в такой «исповеди» совершается Таинство. Такого рода общую исповедь осуждал и запрещал Патриарх Алексий I в одной из статей, напечатанной в «Журнале Московской Патриархии». Против такой исповеди высказывались и Патриарх Тихон, и очень многие духовные лица. Против нее, конечно, всегда выступали все настоящие духовники.

Тем не менее, этот способ исповеди неуклонно распространяется, и уже сейчас стал, можно сказать, повсеместной нормой. Храмы, где совершается исповедь более усердно, более серьезно, сейчас, может быть, только составляют исключение. Это трагедия, трагедия нашей церковной жизни. И действительно, в этом узком месте нам грозит страшная беда. Можем только сказать, что не только Русской Церкви. Эта беда грозит сейчас христианам всего мира, не только православным, но и католикам. Таинство покаяния для современных христиан стало камнем преткновения. Как его совершать, стало непонятным. Вероятно, это связано с тем, что мир уже очень сильно погряз в грехах и разучился каяться, даже христианский мир. Почему же мы с вами сомневаемся в том, совершается ли таинство покаяния? Конечно, потому, что мы чувствуем, что таинство покаяния должно быть покаянием, прежде всего. А этого покаяния мы не видим. Когда стоит толпа кающихся людей, мы ни в ком не видим покаяния. Когда проходят люди мимо креста. Евангелия с привычными вздохами, с сокрушеньями «грешен, батюшка, грешен во всем» — хочется сразу спросить: «А коней крала, дома поджигала или, может быть, на большой дороге с ножом ходила?» Почему «во всем грешен»? Но если задать такой вопрос, то поставишь в тупик бабушку: «Ну, скажи, в чем ты грешна?» А она: «Ни в чем, батюшка, не грешна». Или только во всем, или ни в чем. Т. е. даже пожилые, старые люди совершенно не понимают, что от них требуется. Они не умеют каяться, они даже не сознают своей греховности и не знают, что такое грех. И сколько бы им ни вычитывать список всех грехов, это ничего им не прибавит. Это не помогает им покаяться. В таких условиях они не могут осознать свой личный грех.

Вполне естественно поэтому, что необходимо совершенно иное отношение к таинству покаяния. Требуется совершенно иной подход.

То, что я описал сейчас, называется у нас общей исповедью. Считается, что все тут сообща поисповедовались.

Когда это возникло? Откуда это взялось?

Эта практика возникла в советское время. Очень часто в защиту этой пагубной практики ссылаются на пример отца Иоанна Кронштадского, который будто бы ввел общую исповедь. И действительно, он ввел общую исповедь с благословения Святейшего Синода. К нему приезжали тысячи людей, и он Великим Постом оставался после всенощной в храме и исповедовал там всю ночь до самой Литургии. Но поисповедовать всех не успевал. И вот, по прошествии многих-многих лет служения, нескольких десятков лет, он, наконец, обратился в Святейший Синод с просьбой разрешить ему общую исповедь. Ему она была разрешена. Но та общая исповедь не имела ничего общего с теперешней, она была совершенно иной. Она проводилась таким образом. Отец Иоанн читал молитвы, а потом, вовсе не зачитывая перечень грехов, обращался к народу, наполнившему храм, и говорил: «Кайтесь теперь» И все люди начинали сами громко выкрикивать свои грехи: «Я убил!.. Я украл!.. Я сделал какое-то еще зло… Я грабил людей на большой дороге», — не боясь всех остальных людей, не боясь, что кто-то услышит и узнает их грех. И отец Иоанн все это слушал, внимательно смотрел на эту массу людей и время от времени поворачивался в какой-нибудь угол и говорил: «Вы тоже кайтесь» — и оттуда тоже начинали нестись вопли покаяния. Отец Иоанн имел дар удивительной прозорливости. Он, имея такое особенное, исключительное духовное дарование, знал, кто кается, а кто нет, и слышал это покаяние. Он слышал покаяние, которое шло от сердца кающегося человека, то есть, здесь действительно было покаяние, действительно была исповедь: кающийся свой грех называл сам, говорил, в чем он грешен и просил прощения.

Можно сказать, что сегодняшний порядок является профанацией той исповеди, которую проводил отец Иоанн Кронштадтский, как бы некой насмешкой, некой карикатурой. И нет права у современного священника так исповедовать. Об этом знают и говорят все ревностные духовники. Об этом говорят все серьезные богословы, об этом говорят епископы, об этом писал патриарх Алексий I. Существует его статья в «Журнале Московской Патриархии», где он прямо запрещает общую исповедь, которая практикуется теперь. Просто запрещает, патриарх запрещает так исповедовать, запрещают многие старцы. Настоящее церковное сознание не приемлет эту исповедь. Но, тем не менее, мы видим, никакие прещения, никакие увещания, объяснения, запреты не действуют. Эта исповедь остается ускоренной. И все больше распространяется. Она воспринимается уже как норма. И исповедь настоящая все больше и больше становится исключением из правила. Почему же это так? Только ли потому, что условия жизни церковной не позволяют теперь исповедовать, как полагается, долго и подробно? Только ли потому, что люди не знают, что это грех, что нельзя здесь профанировать великое Таинство?

Очевидно, что не существует простого ответа на эти вопросы. За этой проблемой стоит что-то очень серьезное, кроется какая-то история. Безусловно, нужно понять, что же это такое — Таинство покаяния, какова его история, как оно в Церкви получено от Господа, какую цель оно имеет, и тогда только, может быть, мы приблизимся к пониманию того, где искать решение, как можно попытаться нормализовать нашу жизнь. Ввиду того, что Таинство покаяния является одним из самых необходимых для современного грешного церковного народа, оно так более всего скомпрометировано и искажено.

В наше время, когда большое количество людей хочет обратиться к вере, ищет истины в православной вере, приходя в церковь, они не находят возможности покаяться по-настоящему, не находят настоящей исповеди. И Таинство покаяния, которое обязательно должно быть употреблено Церковью для уврачевания этих людей, крещенных в младенчестве, но воспитанных вне Церкви, это Таинство остается для них недоступным. И, конечно, говоря по совести, мы должны сказать, что это не только леность, нерадение, «халтура» священников.