Когда монахи нуждались в евхаристии (προσφορά) во всяком случае, на этой ранней стадии — Пахомий звал священника одной из соседних церквей, ибо не хотел, чтобы ктолибо из братии искал рукоположения (άρχή λογισμού φιλαρχίας ό κλήρος — «начало помысла властолюбия — посвящение в сан»).[126] В то же самое время, побуждаемый епархиальным епископом Тентирским, он, не покладая рук, трудился над возведением в заброшенном селении церкви (в документе используется слово εκκλησία), предназначавшейся для живших по соседству пастухов, вместе с братией направлялся туда по субботам и воскресеньям и до поставления священника исполнял там обязанности чтеца.[127]

В скором времени число насельников стало слишком большим для того, чтобы они могли жить в одной обители, и потому в нескольких милях ниже по течению в другом заброшенном селении Пбоу (Фбоу), известном ныне как Фау, где и теперь можно увидеть развалины большой каменной церкви, построенной не ранее, чем через сто лет после кончины Пахомия, появилась новая колония. Два других, уже существовавших в то время монастыря пожелали быть принятыми в общину, вследствие чего на расстоянии примерно в пятнадцать миль друг от друга появилось четыре монастыря с единым главою и единым управлением.[128] Там же существовала и женская обитель, к которой был приставлен престарелый монах (нам не говорят о том, был ли он священником), надзиравший за нею и являвшийся своего рода связующим звеном между женекой и мужской общиной.[129]

Это растущее, не имеющее собственного священства сообщество распространилось за пределы Тентирского диоцеза и появилось в Диосполе Парва.[130] Серапион, епископ Тентирский,[131] наблюдал за этим с известною тревогой. Когда молодой архиепископ Афанасий в 330 году прибыл с визитом в Фиваиду, Серапион поделился с ним своими опасениями и попросил поставить Пахомия «отцом и священником» всех монахов его диоцеза. Однако Пахомий, услышав об этом плане, спрятался среди братии.[132]

Около 337 года Пахомий переходит на жительство в монастырь Пбоу, который в скором времени превращается в самую крупную обитель монашеской общины. Феодор, которому к этому времени исполняется тридцать лет, назначается главою монастыря Тавенниси[133] и становится помощником Пахомия в делах управления всеми монастырями.[134] Община быстро растет, ее члены появляются в Таси, селении, которое находилось в окрестностях Панополя (Ахмима), в шестидесяти милях ниже по Нилу.[135] Около 340 года помощник епископа этого города «Арий по имени, но православный по вере», который должен был помогать престарелому епископу диоцеза,[136] призвал на помощь монахов из Тавенниси, после чего рядом с этим городом появился еще один монастырь (вопреки активному сопротивлению и недовольству[137] местных философов, считавших, что как они выражались Пахомий «решил удивить Панополь маслинами», то есть занялся заведомо бессмысленным делом).[138]

Примерно в это же время живший в районе Диополя землевладелец [landowner of Djodj —?] по имени Петроний отдал общине все семейное имущество и основал новый монастырь Февиу (Teveu).[139] В скором времени он был переведен в обитель Тесмине, которая также находилась близ Панополя, и стал надзирать за тремя монастырями этого отдаленного края,[140] что — пусть он и был новичком — могло свидетельствовать о том, что Пахомий видел в нем своего преемника, каковым впоследствии он и стал.[141] Монахи старшего поколения, ревниво относившиеся к новичку, обратились к Феодору; однако, узнав об этом, Пахомий лишил своего любимого ученика всех властных полномочий.[142]

Также Пахомий основал женскую обитель, которая находилась на другом берегу Нила прямо напротив Тесмине.[143]

И, наконец, выше по течению, возле Латополя, в сорока милях от Пбоу, был основан монастырь Фенум (Pikhпоит) — что опятьтаки вызвало недовольство местного населения[144] с чем мог быть связан и вызов Пахомия на состоявшийся в этом городе осенью 345 года епископский синод, где ему было предъявлено обвинение в использовании дара ясновидения или «диоратии» [διόρασις]. Двое из присутствовавших там епископов (вероятно, это были епископы Фив и самого Латополя) прежде были членами тавеннисиотской общины.[145]

Несколько месяцев спустя, 9 мая 346 года (православная церковь празднует память Пахомия Великого 15 мая по старому стилю прим. пер.), Пахомий умер от моровой язвы, которая в тот год унесла немало жизней.[146] Преемником его стал Петроний, болевший тою же язвой и умерший уже в июле. Он оставил вместо себя другого новичка, Орсисия,[147] который был прежде главою Хенобоскиона.[148]

Вся община именуется в Vita Prima κοινόβιον (в единственном числе)[149] или κοινωνία.[150] Подобное использование понятия κοινόβιον длится очень недолго, коптские жития всюду заменяют его на κοινωνία; в предисловии Иеронима к «Правилу», в его переводах «Послания Феодора» и «Книги Орсисия»,[151] а, однажды, даже в Рага11ротепа,[152]пдя обозначения монастырей используется форма множественного числа κοινόβια. Впрочем, известным исключением, похоже, является тот эпизод у Кассиана,[153] где он говорит о 60лее чем пяти тысячах тавеннисиотах («тавенских монахах»), послушных своему старцу. Палладий оценивает общую численность современной ему общины в семь тысяч,[154]три тысячи из которых находятся в послушании у Пахомия[155] (кстати говоря, использование им термина «архимандрит» по отношению к Пахомию для Египта было явным анахронизмом).[156] Количество насельников Пбоу Палладий оценивает в тринадцать сотен.[157] Когда в 352 году в Пбоу прибыл Аммон, он нашел там около шестисот монахов.[158] Количество насельников в других монастырях не превосходило двухтрех сотен в каждом.[159] Пахомий, будучи «главой» или «отцом» всей общины, вероятно, вообще не занимался вопросами внешнего управления. Он был обычным жильцом одного из домов, за порядком в котором надзирал домоправитель.[160] Управлять обителями должны были главы (экономы) различных монастырей, подчинявшиеся главному эконому, жившему в Пбоу, где дважды в год собиралась вся община: это происходило во время праздника Пасхи и во время августовской общей ревизии, когда назначались новые главы монастырей и их помощники.[161]

Община выросла, и теперь ей нужны были уже две лодки,[162] одна из которых использовалась для торговли монастырской продукцией и находилась в ведении двух братьев. Раз в год, по всей видимости, осенью она же совершала плавание в Александрию.[163] Впоследствии в каждом монастыре были построены собственные лодки.[164]Во всех монастырях давалось несколько еженедельных наставлений (κατηχήσεις): трижды один раз в субботу и два раза в воскресенье это делал эконом и дважды по средам и пятницам домоправитель.[165] Согласно Палладию, в конце столетия первая дневная трапеза начиналась в полдень, однако более строгие аскеты вкушали пищу еще позже.[166] При рассмотрении правил, представленных в ранних греческих источниках, трудно понять, придерживал ось ли их первое, то есть самое старшее поколение монашествующих. Однако более внимательное их изучение показывает, что, скорее, вослед за молитвословием, совершавшимся в девятом часу[167] (обычное время для всего монашеского Египта), устраивалась одна общая трапеза. После совместных молитв можно было отправиться и в келью и ограничиться вкушением хлеба и воды.[168] В назначенные дни после трапезы произносилось поучение.[169] Однако складывается такое впечатление, что часто переходившие из монастыря в монастырь сам Пахомий, а впоследствии и его преемники Орсисий и Феодор произносили такие проповеди едва ли не каждодневно. Порою это происходило на открытом воздухе. Аммон дает яркое описание такого рода проповеди, произнесенной в тот день, когда он в ту пору еще семнадцатилетний юноша был принят в Пбоу (352 г.).

Феодор сидел под пальмой в окружении шестисот монашествующих и преподавал им слова святого Писания, отвечая на все их вопросы.[170]Vita Prima, коптские жития и Paralipomena приводят немало примеров подобных поучений (catecheses),[171] которые, очевидно, входили в некий утраченный ныне сборник:[172]поучение против идолопоклонства приведено в конце флорентийской рукописи Paralipomena[173] еще одно поучение почти полностью сохранилось на коптском.[174] Поучения Пахомия отмечены особой близостью к Писанию; к примеру, эпизод Vita Prima, cc. 567 в сущности представляет собою ряд библейских цитат, изъясняющих основные догматы веры. В конце поучения наставник поднимается со своего места, чтобы вместе с братией помолиться о даровании спасительного памятования Слова Божия, после чего все молча расходятся по своим домам, размышляя об услышанном и запечатлевая его в своем сердце.[175] Затем в каждом доме происходил «синаксис», состоявший из шеети молитв, подобный молитвословию общего собрания,[176]после которого по средам и пятницам свое поучение произносил домохозяин. Похоже, что это время отводилось для беседы на заданную поучением тему, после которой монашествующие отходили ко сну.[177] Через какоето время после полуночи подавался сигнал (Иероним говорит о «трубе», а греческая версия — о σάλπνγξ; хотя, как представляется, речь могла бы идти о деревянном биле, обычном для монастырей того времени)[178] на ночной «синаксис», который мог длиться до рассвета.[179]

Устав, как уже говорилось, не был ясным и упорядоченным сводом, данным раз и навсегда. Три отдельных небольших сборника следуют за основным текстом «наставлений», который и сам пусть на деле он оказывается 60лее упорядоченным, чем это кажется при первом его прочтении представляется документом, который складывался постепенно. Он, как это видно из Жития, задает некие минимальные дисциплинарные требования, частию изложенные для удобства верных учеников, частию применявшиеся Пахомием для обуздания учеников непослушных.

Их мягкость лучшее свидетельство человеколюбия преподобного. «Когда сигнал на «синаксис» звучит днем, того, кто опаздывает на одну молитву, следует вразумить и сделать ему внушение, как это указывалось выше, в трапезной же он должен стоять. Того же, кто опоздает ночью на три молитвы, следует вразумлять подобным же образом»[180](Кассиан (Cassian, Inst. III. 7) выказывает знание этого или какогото иного подобного ему правила). Время от времени после трапезы братию угощали некими сладостями.[181] Когда же друзья или родственники приносили подарки какомунибудь брату — при этом все также подчинялось правилам брат этот, разумеется, делился ими, хотя чтото оставлял и для себя.[182] Пахомий никогда не забывал о христианском милосердии, которое некогда и привело его к Вере.

Следует заметить, что, согласно уставу, входящий в общину должен был научиться грамоте (если только он уже не владел ею) и выучить наизусть весьма протяженные отрывки из Священного Писания.[183] Разумеется, в этой части Верхнего Египта, находившейся примерно в четырехстах милях от такого великого космополитического центра как Александрия, говорили покоптски. Коптский алфавит дал святому своего рода код, тайною которого он поделился с несколькими из своих первых учеников.[184] Некоторые из этих его исполненных тайного значения посланий, перемежающихся с отрывками из Писания, сохранились в переводе Иеронима.[185] Смысл их нам неведом, однако складывается такое впечатление, что понимание их определялось не только знанием некоего алфавитного кода, но и согласием в понимании Писания. Названные труды Пахомия вместе с «Посланиями» Антония являются первыми памятниками коптской монашеской литературы, оригинальный текст которых сохранился лишь частично.