Оригенисты разделились на исохристов, учивших, что при «восстановлении всего» (апокатастасис) все станут равными Христу, и на протоктистов Лавры святого Фирмина близ Михмаша, которые, исходя из предсуществования души, учили, что пред существовавшая человеческая душа Христа была Перворожденною во Всем Творении.[903]Названное разделение в конце концов привело к альянсу между последними (протоктистами) и антиоригенистами, при этом Исидор из лавры святого Фирмина обещал ничего не говорить о предсуществовании. В конце 551 года вместе с Кононом из Великой Лавры он отправился в Константинополь, надеясь улучить благоприятный момент.[904]Ждать им пришлось недолго. Вскоре Петр Иерусалимский умер, а монахи Новой Лавры прогневали Юстиниана, поставив патриархом своего выдвиженца Макария без одобрения этой кандидатуры императором.[905] После кончины Исидора Конон и его люди с еще большею свободой воепользовались возможностью подать императору libellus против оригенистов и представили ему собственного кандидата на патриаршество Евстохия, находившегося тогда в Константинополе. Юстиниан принял их предложение. Евстохий был отправлен в Иерусалим в качестве патриарха, в Константинополе же был созван Пятый Вселенский Собор, предавший проклятию как «Три Главы», так и оригенизм.[906]

Последнее заседание Собора состоялось 2 июня 553 года. Оригенисты были окончательно изгнаны из Новой Лавры, а 21 февраля 555 года их место заняли сто двадцать монахов, половина из которых прибыла из Великой Лавры, а остальные из прочих пустынных обителей. Среди них был и Кирилл Скифопольский, перешедший в Новую Лавру по благословению епископа Иоанна.[907] С самых первых дней своего пребывания в киновии святого Евфимия он не переставал изумляться чудотворениям, происходившим от раки преподобного, и старался собирать все, что так или иначе было связано с его жизнью.[908]Кириак, что называется, из первых рук, подробно поведал ему о последних годах жизни Евфимия. Другие же пересказывали ему то, что некогда было рассказано им самим людьми, знавшими преподобного, передавали ему истории о Савве и Феодосии и т. д. Подобно не знающей устали трудолюбивой пчеле он обходил пустыню, ходил туда и сюда, собирая эти, еще не успевшие поблекнуть воспоминания, записывал их на разрозненных листах, складывая их без порядка. Попав в Новую лавру, Кирилл в течение двух лет разбирал свои записи, тщетно пытаясь привести их в порядок и сознавая нехватку светского образования, неопытность в Писании и собственное косноязычие. Кирилл уже был близок к отчаянию, однако в один из дней около второго часа, когда он сидел на своем обычном месте и занимался разборкою листов, он задремал и увидел в сонном видении преподобных отцов Евфимия и Савву в обычных приличествующих их сану одеяниях и услышал слова Саввы, сказанные Евфимию: «Смотрика, твой Кирилл так и сидит с листами в руках, исполненный решимости осуществить задуманное, однако, несмотря на все свои труды и старания никак не может даже начать свое сочинение».

Он проснулся от неизъяснимой сладости и, все еще ощущая на губах и во рту неотмирное благоухание, тут же стал писать предисловие к Житию святого Евфимия. За первым жизнеописанием тут же последовало и Житие святого Саввы. Однако прежде чем они были закончены, Кирилл, понуждаемый как епископом Иоанном, так и первым своим наставником Георгием Скифопольским, которому он предназначает свои труды, перебирается из Новой Лавры в Великую Лавру святого Саввы и собирается построить там келью.[909] Ко времени написания Жития епископа Иоанна Исихаста (Молчальника), то есть примерно в 557 году, он уже был устроен там[910] и мог куда чаще посещать Иоанна, который на сто четвертом году жизни стал готовиться к смерти.[911] Примерно тогда же (в 556 году) Кирилл еще раз посетил преподобного Кириака, жившего в пещере святого Харитона, куда отцы из лавры Сукка привели его за год до этого из Сусакима, где старец прожил восемь лет.[912] Кириаку исполнилось уже сто семь лет, однако он попрежнему был полон сил и сам принимал приходивших к нему гостей. Через год он умер. Кирилл пишет о нем, как о подвижнике «кротком и отзывчивом, обладающем пророческим даром, склонном к наставничеству, в высшей степени православном; человеке крупного и благородного телосложения, все члены которого хранили здравие, сам же он воистину был исполнен благодати и Святаго Духа».[913] Он представляется самым совершенным и, возможно, самым необычным изо всех героев кирилловских Житий. Кажется, будто в мир вновь пришел преподобный Антоний.

* * *

Издание Шварцем (Schwartz) в 1939 году всех принадлежащих Кириллу Скифопольскому трудов в одном томе, пусть приведенный там текст и сделанные автором выводы и могут являться предметом критики, сослужило превеликую службу, способствовав осознанию учеными того, со сколь значительным и замечательным историком мы имеем дело. Отдельные ошибки в кирилловских датировках вызывают особые затруднения прежде всего потому, что обычно он крайне внимателен и точен. В точности топографических деталей можно снова и снова убеждаться на месте. Скажем, следуя его описаниям, мы смогли найти кладбище [обители] преподобного Евфимия, а также основание стен его лаврской церкви, находившейся под церковью киновии; определить местоположение Новой Лавры с развалинами двух храмов на холме к юговостоку от Текоа;[914] найти в пустыне тайное прибежище преподобного Кириака, называемое Сусаким, — отгороженною стеною пещеру с каменной полкой, служившей преподобному ложем, и со сложенной без раствора квадратной келией у входа, откуда видны два сходящихся вади.[915] Хотя Кирилл являлся типичным жителем Палестины того времени, полным наивных предрассудков (что в глазах современных ученых придает его трудам еще большую значимость), он, судя по текстам Житий, никогда не приукрашивает увиденное и не дополняет от себя услышанное им. Повеетвование его напрочь лишено избыточных или не относящихся к делу деталей; при этом мы не только видим замечательных подвижников — перед нами проходит полтора века истории этой незабываемой страны.

В своей религиозности Кирилл совершенно не оригинален. В трудах его, наверняка, можно будет найти множество цитат из более ранних памятников: Vita Antonii,[916]' Vita Pachomii, Apophthegmata Patrum и т. д. Не следует забывать того, что Кирилл жил примерно в то же самое время, когда появились первые латинские версии Апофтегм, самое же раннее сирийское их собрание датируется последним годом жизни преподобного Саввы. В первом, жившем в четвертом столетии, поколении монахов все их чтение ограничивалось Священным Писанием, к которому в скором времени была добавлена Vita Antonii. К концу этого столетия монашеская библиотека заметно разрослась. Во времена Кирилла она включала в себя корпус «прецедентного права» пустыни, которое поскольку речь в нем шла о привычном монашеском мире — зачастую представлялось более надежным руководством, нежели само Писание, допускавшее множество различных толкований. То же впечатление об этой эпохе складывается и при рассмотрении сочинений, созданных в районе Газы, к которым мы теперь и обратимся.

* * *

После поставления Севера патриархом Антиохии его антихалкидонитский монастырь в Майюме как бы скрывается от нас за некою завесой, которая поднимается только после появления замечательной общины на родине Илариона в Тавафе,[917] где в течение какогото времени до своего бегства в Финикию в 487 году жил Петр Ивериеи. Община эта получает известность при Юстине или, возможно, в последние годы правления Анастасия. Его floruit охватывает период по меньшей мере в восемнадцать лет, в течение которых появился эдикт Юстиниана против язычников (529) и случилась Великая Чума (542—3). В этот период обитель наверняка приняла Халкидон, сохранив при этом духовную традицию аввы Исайи (в нашем распоряжении нет никаких свидетельств того, что принятие Собора привело к какимто беспорядкам). Мы не знаем, когда именно египетский монах Варсануфий затворился в своей келье, предоставив авве Сериду настоятельствовать над собравшимися вкруг него аскетами. Великий Старец вообще не выходил из своей кельи, общаясь с внешним миром через выказывавшего ему полное послушание (здесь уместно вспомнить отношения аввы Исайи с его учеником Петром Египтянином) и прислуживавшего ему авву Серида. Не раньше 525 и не позже 527 года Великий Старец перешел в новую келью, освободив свою прежнюю келью для другого Старца — Иоанна, ведшего такую же затворническую жизнь и общавшегося с миром через одного из монахов в течение восемнадцати лет. Община приняла форму киновии, окруженной келиями принявших затвор отшельников. Пятьдесят четыре послания [Ответа] Варсануфия (одно краткое послание написано другим Старцем), написанные в ответ на вопросы монаха Иоанна из Бирсавии (БеэрШева), предваряют собрание из более чем восьмисот ответов, данных Старцами на различные вопросы и различным вопрошающим. Собрание это было отредактировано одним из монахов обители (имя его нам неизвестно), который стал свидетелем того, как Варсануфий оставил свой затвор, чтобы вымыть ноги братии и тем развеять сомнения одного из вопрошавших, мучимого помыслом о том, что незримый Старец являлся выдумкою аввы Серида. Когда я читал эти лекции, единственным печатным изданием оригинального греческого текста (существовали также славянские переводы) было издание, подготовленное св. Никодимом Святогорцем, и вышедшее в свет уже после его кончины в 1816 году.[918] Найти его — по крайней мере, в Западной Европе очень непросто. После продолжительных поисков неутомимый Марсель Ришар (Marcel Richard) при помощи Ассумпционистов нашел эту книгу в Париже и снял с нее для меня микрофильм. Уже после окончания моего лекционного курса в 1960 году книга была переиздана в Волосе (Volos) Сотериосом Н. Скоинасом (по сути, это репринт предыдущего издания с исправленной нумерацией Вопросов и Ответов и с дополнением неполного текста, использовавшегося Никодимом, фрагментами из MS. Iviron 1307). Я занимаюсь подготовкой критического издания этой книги.

Послания [Ответы] Иоанну Вирсавийскому,[919] похоже, служат своего рода предисловием к собранию; так, в конце первого послания сам Серид делится сомнениями в своей способности запомнить все, сказанное ему Варсануфием, и сожалеет о том, что не имел хартии и чернил и не мог записывать слова Старца под диктовку. Тут же Великий Старец уверяет его, что Святой Дух позволит ему вспомнить все сказанное в нужной последовательности. Далее следует рассказ о том, как, преодолев терзавшие его несколько лет сомнения, Иоанн перебрался из Вирсавии в Тавафу, и со временем стал вести жизнь затворника. Возникает соблазн отождествить Иоанна из Вирсавии со вторым Старцем, однако в тех же посланиях упоминается и другой Старец Старец Иоанн.[920]

Следующее за ними послание адресовано египетскому старцу Аврамию, который написал свой вопрос покоптски.[921] Варсануфий, который, конечно же, и сам был коптом, объясняет, что он взял за правило никогда не писать ответов самому, но посылать ответы через авву Серида, не владевшего коптским и потому писавшего только погречески.

Мы можем дать здесь лишь очень краткую характеристику рассматриваемого собрания. Здесь есть ответы монахам самого разного «калибра»; порою одно лицо получает столько ответов, что по ним мы можем восстановить едва ли не всю историю его духовного становления с характерными для него взлетами и падениями. Какието ответы предназначены мирянам. Есть здесь и ответы епископам. Можно сказать (хотя оба отца очень близки по духу), что Варсануфий обычно говорит о более общих и глубоких вещах, Иоанн же большее внимание уделяет практическим деталям и порою поясняет ответы Варсануфия тем из вопрошающих, которые находят ответы Великого Старца превышающими их меру. Варсануфий дает тринадцать ответов на вопросы старца Евфимия, разум которого всецело поглощен аллегорическим истолкованием Писания.[922]Варсануфий, что называется, отвечает ему тою же монетой, и ответы его порою звучат весьма необычно, в конце же концов, он советует Евфимию предаться безмолвию и более не докучать ему своими вопросами. Однако после смерти Евфимия Великий Старец, похоже, почитал его останки как мощи святого.[923] Мы находим здесь и трогательную переписку, включающую около пятидесяти посланий двух Старцев старому больному монаху Андрею,[924]переживавшему изза того, что он не может исполнять принятое в общине правило, и тяготившемуся приставленным к нему братом. В этой связи не лишним будет отметить, что, несмотря на обращенные к Великому Старцу многочисленные просьбы о назначении особого правила, Старец отказывает в этом Андрею, желая, чтобы он жил «не под Законом, но под Благодатию».

Здесь есть ответы о различении помыслов, которые происходят от Бога, от нашего естества и от демонов.[925] Упрек некоторым монахам, вопрошающим о том, кто дал диаволу начальство и власть[926](«…желаете знать то, что для вас вовсе не нужно»), за которым следует краткое рассуждение Старца, заканчивающееся словами: «…Простите меня, что я увлекся вашими детскими вопросами и оставил предлежащее совершенство. Чада! Да благословит и умножит плоды ваши Господь Иисус Христос … [во веки веков]». Ответ Великого Старца на вопрос, который мог возникнуть у вопрошавшего после прочтения того места из Кассиана, где говорится о том, что молитва Господня предназначена только совершенным:[927] «Отче наш повелено произносить и совершенным и грешным: совершенным для того, чтобы они, познавши, чьими сынами сделались, постарались не отпасть от Него; грешным же для того, чтобы они со стыдом, называя Отцем Того, Которого часто оскорбляли, осудили бы себя и пришли в раскаяние. Но, как мне кажется, Отче наш более прилично грешным; ибо грешным свойственно говорить: «…остави нам долги наша».

Ответ отцу, который после длительной переписки просит совершенного безмолвия, заслуживает того, чтобы быть приведенным здесь полностью.[928]