Когда воинство дошло до Диосполя (Лидды), за которым дорога на Иерусалим идет на подъем, монаххозевит Антоний пришел к своему учителю Георгию и сказал, что бежавший в Аравию игумен Дорофей хотел взять с собою и его, Антония. Георгий же отвечал, что они отреклись от мира на этой земле и потому должны оставаться на ней, чтобы их ни ожидало: «Господь, как Милостивый и Любящий Отец, может наказать нас за наши грехи, однако Он не оставит Своего Святаго Града, и не забудет Земли Обетованной до скончания века таково Его обетование». Антоний не пошел вслед за игуменом, но вместе с другими братьями оставил обитель и стал жить в горных пещерах. Часто подвергались они опасности то от иудеев, то от сарацин, однако ни один из них не пострадал, ибо находились они под молитвенным покровом Старца, верного своему слову.[1063]

Когда персы подошли к Иерусалиму, они были готовы предложить городским властям условия сдачи, однако патриарх Захария (сменивший Исаакия в 609 году, когда, как сообщается, Исаакий сложил с себя обязанности патриарха)[1064] категорически запретил принимать их, понимая, что это может привести к резне и к уничтожению Святынь. Мирские же власти не желали прислушиваться к патриарху. Не найдя у них поддержки, Захария призвал к себе Модеста, игумена обители преподобного Феодосия, и отправил его в Иерихон, чтобы тот призвал на подмогу императорское войско.[1065] Обнаружив, что город уже осажден, войско бежало. Оставшийся в одиночестве Модест избрал своим прибежищем стоявший посреди долины утес. Персы ходили вкруг этого утеса и забирались на его вершину, однако так и не заметили игумена, который спустя некоторое время спокойно добрался до Иерихона.[1066]

Персидская армия осаждала город в течение трех недель.[1067] Прослышавшие об этом противники ромеев, будь то сарацины или иудеи, рыскали по округе в поисках поживы. Дорофей Хозевит и Никомед, игумен обители святого Саввы, вместе с большинством монахов бежали в Аравию.[1068] Часть хозевитов укрылась в пещерах, другие и среди них святой Георгий ушли в обитель Каламон. Caрацины прочесывали долины и пытались выведать у захваченных ими старых монахов, где сокрыты монастырские сокровища; они убили столетнего сирийского монаха и пленили многих иноков Георгий же вел себя так, что они не только отпустили его, но и дали ему корзину с хлебом и кувшин с водою, сказав при этом, что он может спасаться там, где захочет, после чего Георгий отправился в Иерихон.[1069]

В Великую лавру преподобного Саввы мародеры ворвались за неделю до падения города. Иноков, не пожелавших покинуть обитель (таких было сорок четыре), мучили в течение многих дней, пытаясь выведать, где хранятся сокровища, после чего убили всех до единого.[1070] В полутора милях к северу, в связанной с обителью святого Саввы лавре Гептастом (Семиустной), ученик спросил старца Иоанна, перейдет ли Святой Город в руки врага. Старец поведал ему о своем сне, виденном за пять дней до этого. Он оказался перед Голгофой и увидел множество клира и народа, молившегося: «Кирие, элеисон». Богородица просила Сына помиловать народ, однако Он отвергся его. сказав: «Я не слышу их, ибо они осквернили Мое Святилище». Повторяя «Кирие, элеисон», народ стал заходить в Конетантинов Храм, вместе с клиром туда вошел и Иоанн. Он хотел было поклониться тому месту, на котором был обретен Честной Крест Господень, но тут увидел, что оттуда в церковь течет грязь. Заметив поблизости двух почтенных старцев, он спросил у них: «Не боитесь ли вы Бога? Ведь, изза этой грязи мы не можем даже молиться! И откуда только взялось это зловоние?» — «Оно порождено беззаконием здешнего священства». — «Не могли бы вы очистить его, чтобы мы вновь могли здесь молиться?» — спросил он и услышал в ответ: «Очистить это место может только огонь». Поведав о своем видении, старец залился слезами: «Меня же, чадо, обезглавят. Я молил Господа отложить этот приговор, однако Он открыл мне его неотвратимость, хотя, видит Бог, в жизни своей я не проливал ничьей крови». Услышав приближение варваров, ученик бежал, те же, обезглавив старца, тут же ушли. Ученик перенес его наверх и похоронил в усыпальнице святых отцов.[1071]

Тем временем, два финикийских монаха продолжали упорствовать в своем сомнительном оптимизме. На каждой башне и каждом укреплении осажденного города им виделись ангелы, вооруженные щитами и огненными копиями. Однако за три дня до падения Иерусалима явившийся с небес ангел сказал ангелам, охранявшим город: «Покиньте это место, ибо сей Святой Град отдается Господом во вражьи руки».[1072]

После того, как персы вошли в город, резня в нем продолжалась три дня.»[1073] Затем бежавших из него стали призывать покинуть свои убежища, обещав сохранить им жизнь.»[1074] Тех, кто был искусен в том или ином ремесле, собрали вместе, чтобы отвести в Персию. Остальных согнали в «концентрационный лагерь» возле бассейна (цистерны) Мамилла. Многие из находившихся здесь умерли от давки, голода и жажды, других же выкупали иудеи (пользовавшиеся благосклонностью персов), предлагавшие христианам сделать выбор между верою и жизнью.[1075]" Старого патриарха Захарию, который вместе с хранителем Креста был подвергнут варварами, требовавшими, чтобы им показали место, где сокрыт Крест,[1076] страшным мученьям, отвели в кандалах на Сион к тем, кто должен был сопровождать его. Вышел Захария из врат Иерусалима, как Адам из рая, перешел через Кедрон и взошел на гору Елеонскую. Дожидаясь конвоя, обернулись Захария и спутники его и увидели достигавшее облаков пламя то горели Храм Воскресения и Святой Сион, Мать всех Церквей, и многие другие храмы;"[1077] три столетия созидались они, вобрав в себя все самые лучшие и самые искусные творения рук человеческих, три столетия были они пределом устремлений всей христианской империи, и вот — исчезли в дыму. Воинский конвой погнал пленников на воеток, и вскоре город уже исчез из виду, Захария же все повторял и повторял слова прощания, призывая мир на родной город и на святыни Веры.»[1078] Они несли плененный Крест по пустыне мимо того места, откуда открывается вид на обитель преподобного Евфимия (и где Евдокия устроила последнюю свою обитель), мимо Хозивы, прилепившейся к крутому склону глубокого ущелья слева от дороги, после чего вышли на равнину у Иерихона, пересекли Иордан и направились в Дамаск. В Иерихоне один из иноковхозевитов сподобился видения Божией Матери, призывавшей святых следовать вместе с нею за Крестом.»[1079]

На этой дороге в рабство Крестная Вера их проявлялась не только в покаянных чувствах, но и в неуязвимости Пасхи. Среди тех, кому удалось уцелеть в Иерусалиме, был некто по имени Фома: он и бывшие с ним стали хоронить погибших где и как могли в пещерах, гробах и могилах.»[1080]В церкви святого мученика Георгия, что за городом, он нашел на жертвеннике семь душ, во дворе правителя — двадцать восемь душ, в бассейне (цистерне) двести семьдесят пять душ, перед воротами святого Сиона две тысячи двести семьдесят душ, и так далее. В цитируемом нами свидетельстве приведено число жертв в каждом месте, общее число которых по одной из версий достигало 66 509 душ (по другой — 33 877 душ). Армянин Себеос»[1081] говорит о 57 ООО погибших и 35 ООО пленных. Он сообщает также, что подсчет и похороны погибших производились самими персами, стремившимися как можно скорее вернуть ситуацию в более или менее нормальное русло. Беженцы векоре стали возвращаться в город. Среди них были и те, кому удалось бежать из персидского плена к их числу относился и монахсавваит Стратегий (Стратиг), которому мы обязаны основными сведениями об описываемых здесь событиях.[1082] Из Иерихона вернулся Модест, поставленный locum tenens местной церкви.[1083] Вернулся в Иерусалим и святой Георгий, Великий Старец Хозивы.[1084] Игумен Дорофей и его иноки поселились в иерихонской гостинице, келарем в которой стал ученик Георгия Антоний. Не умея справиться с искушениями, связанными с тем, что они нахолились в Иерихоне, Антоний стал просить Дорофея вернуться в обитель и, не преуспев в этом, тайно отправился в Иерусалим, ища совета Старца. На следующий день, как и предсказал Старец, два пресвитера и диакон, отправившиеся за Антонием, сообщили ему, что Дорофей принял решение вернуться вместе с братией в монастырь. Антоний отправился туда вместе с ними,[1085] а через несколько дней к ним присоединился и сам Старец.[1086] Впрочем, даже он не пошел в дальние кельи,[1087] но остался в киновии. Жить в ущелье в одиночку не отваживался уже никто, ибо после нашествия персов оно стало кишеть дикими зверьми и нечистыми духами.[1088]

Примерно то же самое происходило по всей пустыне. В Великой лавре (MapСаба) авва Никомидий упал в обморок при виде непогребенных останков убитых. Сам Модест спустился из Иерусалима, чтобы участвовать в их погребении, которое проходило со всяческими почестями, и с трудом смог уговорить монахов не покидать лавру. Однако спустя всего два месяца, слухи о новом нашествии варваров обратили их в бегство и они перешли в пустовавшую обитель аввы Анастасия, находившуюся на расстоянии двух миль от Иерусалима. Здесь иноки провели два года. Затем, опятьтаки по внушению Модеста, они вновь вернулись в лавру. Впрочем, значительная часть их осталась в обители Анастасия, где игуменом в течение многих лет был савваит Иустин, во всем следовавший лаврским правилам, что наполняло радостью сердца саввваитов, видевших, что семена, посеянные их святым отцом, сияют подобно светильникам в разных землях.[1089] Кстати говоря, монастырь святого Саввы на римском Авентине, судя по всему, был основан еще до конца шестого столетия.[1090]

Среди тех, кто вернулся в Великую лавру при новом игумене Фоме,[1091] был и инок Антиох. Евстафий, игумен одного монастыря возле Анкиры, подобно многим бежавший еще до прихода персов, обратился к Антиоху с просьбой дать ему краткое изложение содержащегося в Писаниях учения, которое он мог бы носить с собою.[1092] Ответное послание Антиоха служит для нас источником сведений о событиях в MapСабе и включает в себя собрание из ста тридцати гомилий, известное как «Пандект» («Пандекта») и представляющее собою, по сути, сборник извлечений из Ветхого и Нового Заветов, а также из Игнатия Антиохийского и других отцов с минимальным количеством авторских примечаний, кульминацией[1093] которого является полная формула Халкидона (при том, что Антиохийская кафедра была занята яковитом Афанасием), анафема на целый список еретиков и призыв искать Царствия Небесного. Гиббон в своем язвительном комментарии говорит об этом сочинении, как о заметном, «если только может быть названо «заметным» то, что никто не читает».[1094] Но, в любом случае, никто не назовет этот труд незначительным.

«Exomologesis» [έξομολόγησις] или исповедание, которое у Миня[1095] приложено к этому сочинению, вероятно написано несколько ранее, когда Святые места все еще находились в запустении. Антиохово же «Послание к Евстафию» говорит о том, что Модест подобно новому Зоровавелю уже восстановил их, а также вернул пустынные обители к жизни.[1096] Армянин Себеос[1097] указывает, что провести восстановительные работы приказал сам Хосрой, который не собирался разрушать город. Он же сообщает о том, что Хосрой приказал изгнать из Иерусалима иудеев, что косвенно подтверждает слова Стратегия о том, что именно они были повинны в поджогах.[1098] Изгнание иудеев и их ответственность за поджоги подтверждаются и Модестом в его дружеских посланиях (они приведены у Себеоса)[1099] армянскому патриарху Комитасу, где он радуется прибытию армянских паломников, которое вновь стало возможным благодаря включению обеих стран в состав Персии. Догматические вопросы ни в одном из посланий не затрагиваются.

В своих замечательных трудах Модест мог ожидать поддержки и помощи и из другой части христианского мира. Находившийся в Александрии преподобный Иоанн Милостивый не только встретил и обеспечил пропитанием беженцев. Он отправил Ктесиппа, игумена Энатонского, в Иерусалим для оценки урона и послал Модесту 1000 номисм, разного рода припасы и тысячу рабочих из Египта, не желая при этом, чтобы гдето звучало его имя.[1100]Считается, что он был автором одного из появившихся в ту пору плачей о Святом Городе. Мы уже говорили о Exomologesis'& Антиоха. Еще один плач входит в собрание «анакреонтических» поэм Софрония,[1101] автор которых выказывает основательное знакомство с квантитативной классической метрикой. Софроний и Мосх все еще находились с папой Иоанном в Александрии. Однако вскоре воинство персов вторглось и в Египет. Еще до взятия персами Александрии папа Иоанн отбыл на родной Кипр, где и умер (вероятно, 11 ноября 617 года).[1102] Отправившиеся вместе с ним Мосх и Софроний[1103] после его смерти перебрались сначала на Самос,[1104] а затем, вероятно, в Рим. Краткие и не очень надежные Жития Мосха[1105] сообщают, что он умер в Риме и что тело его было перевезено Софронием в Иерусалим и похоронено в обители преподобного Феодосия, в Пещере Волхвов (когда выяснилось, что выполнить волю Мосха и похоронить его на Синае невозможно). Сообщается, что произошло это в восьмом индиктионе, и это значит, что Софроний вновь поселился в обители преподобного Феодосия в 61920 гг.[1106] Однако представляется более вероятным, что какоето время он находился на Западе, и его возвращение в Палестину в восьмой индиктион пришлось на 634 год, а не на более раннюю дату. Мы еще вернемся к этому. Отметим только, что многие вещи становятся на место, если наш Софроний был именно тем Софронием, под чьим руководством после 626 года находился живший в африканской обители Ейcratades преподобный Максим.[1107]

* * *

Тем временем, пленники прибыли в Персию, и [одна из жен царя Хосроя], которая была христианкой (несторианкой) пожелала, чтобы патриарх и Крест (он так и оставался запечатанным) находились в пленении у нее во дворце,[1108] откуда патриарх и написал свое послание к Иерусалимской церкви.[1109] Однако рядом с Честным Крестом Господним происходили удивительные и неожиданные веши. Магундат, младший сын языческого жреца, узнав, что плененный Крест является богом христиан, воспылал желанием узнать их учение.[1110] Узнав, что на Кресте этом был распят Христос, Сын Божий, он оставил родную землю, пришел в Иераполь (Маббуг) и стал подмастерьем у серебряных дел мастера, который был христианином, оттуда перешел к другому серебряных дел мастеру, жившему в Иерусалиме, который отвел его к Илии, пресвитеру церкви Воскресения Христова. Вместе с другим новообращенным (который впоследствии, находясь в Эдессе, запечатлел свою веру мученической кончиной) он был крещен местоблюстителем (locum tenens) с именем Анастасий. Узнав, что Анастасий желает стать монахом, Илия отвел его в обитель аввы Анастасия, где его принял (в десятый год правления Ираклия 620—21 гг.) игумен Иустин, давший ему наставника, научившего его греческому языку и пониманию псалтири; после чего Анастасий был пострижен в иноки. Он провел в этой обители семь лет, исполняя послушания в поварне и в огороде, и более всего на свете любил церковные службы. Читал же он чаще всего Жития святых мучеников, обнаруживая тем крепнувшее в его сердце желание. Необычное видение заставило его во время ночной службы войти в ризницу и открыться игумену. Наутро Анастасий приобщился Святых Тайн и позавтракал с братией, после чего, немного поспав, оставил обитель, не взяв с собою ничего, кроме своей иноческой одежды. Сначала он пошел в усыпальницу святого Георгия в Лидде (Диосполь), затем на гору Гаризим и в другие святые места, после чего отправился в Кесарию и два дня пробыл в церкви Божией Матери. Затем он открыто исповедал свою веру и был взят под арест. Три дня ему пришлось ожидать прибытия марзавана (marzban), решившего отправить его к царю. Пока готовился конвой а на это ушло пять дней — Анастасию было позволено пойти в церковь на праздник Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня. Игумен Иустин прислал к нему двух иноков, которые должны были укрепить его, один же из них сопровождал Анастасия и двух других осужденных христиан и на пути в Персию. За это время Анастасий дважды отправлял послания игумену, прося его молитв. Он был посажен в темницу в городе Вифсалия, в шести милях от царского Дастгарда (Дастагерда), и 22 января 628 года казнен. Сопровождавший его инок вместе с сыном хозяина гостиницы отнес тело к усыпальнице святого Сергия, находившейся в миле от этого места, и там похоронил его. Десять дней спустя, первого февраля, туда подошло войско Ираклия. Еще в марте, как и предсказывал Анастасий, Хосрой был убит по приказу своего сына Сироя.[1111] Вместе с войском Ираклия инок прошел всю Армению и вернулся в свою обитель с колобиумом мученика. Еще через год захвативший Иерусалим Размиоздан (Razmiozdan) заключил с Ираклием мир и вернул Крест, который был перенесен Ираклием в Иерусалим в марте 631 года.[1112] Захария умер в плену, Модест по повелению императора[1113] был посвящен в патриарха Иерусалима, а Дорофей, игумен Хозивы, стал хранителем Креста.[1114]

Однако о былом спокойствии не приходилось и мечтать. Потрясало уже одно то, что Ираклий прибыл в Иерусалим вместе с Мартиной, своей племянницей, которую он избрал себе в жены.[1115] Мало того, руководствуясь политическими соображениями, он хотел пойти на компромисс с монофизитами.[1116] В довершение к этому империя уже столкнулась с новою силой, пришедшей из Аравии.[1117]