The end of the breakup.

On July 9, 518, during a terrible thunderstorm, old Anastasius died of heart failure. The Senate proclaimed the prefect of the palace, the cura palatii Justin, emperor. He was an Illyrian, born near Skopje, spoke only spoken Latin and was illiterate. But at the same time, it was taken into account that in his activities he would be inseparable from his nephew, already 35-year-old Justinian, who had received a brilliant education. Both of them cared for Chalcedon, sympathized with Vitalian and the protests of the Pope. Vitalian was exalted. He immediately turned on Severus, promising to cut off his tongue for his speeches. Severus fled and took refuge in Egypt.

In Constantinople, his characteristic reaction in favor of Chalcedon was revealed. Anastasius died on Monday, July 9, and on Sunday, July 15, Patriarch John, entering the Holy Trinity. Sophia, was greeted with stormy exclamations: "To glorify the Council of Chalcedon! To exalt the names of Patriarchs Euthymius, Macedonius, Pope Leo! Send a synodikon (unification letter) to Rome! Condemn Severus!"

"Many years to the Patriarch, many years to the sovereign, many years to Augusta! Out Severa! There Amantia (Senior Chamberlain Anastasius)! You are quite Orthodox. Pronounce anathema on the Sevirians! Proclaim the Council of Chalcedon! What are you afraid of? Justin reigns. If you love the faith, anathematize Severus and proclaim a council! Otherwise, the doors are locked and we won't let you out." "Wait, brethren, let me bow down to the altar," the patriarch answered. "You know my works on Orthodoxy back in the days of my presbyter ministry." But all those present shouted: "Anathema to Severus! Pronounce anathema! We won't let you go. And the anathema was pronounced.

The next day the people again shouted: "Behold the Manichaeans, anathema to Severus! Send a communicative letter to Rome! To establish a feast in honor of Euthymius and Macedonius! The Patriarch said that all this should be done canonically, waiting for the council and the consent of the emperor. But the people shouted: "The doors are locked, write in the diptychs of the fathers of the four ecumenical councils!"

The people began the service by singing the psalm "Blessed be the Lord God of Israel, for visit and bring deliverance to Thy people." At the end of the psalm, the "Trisagion" was sung without the addition of "crucified for us." The people listened with reverence to the Archangel song. Then the rite of the Liturgy continued. After the exclamation "Doors, doors!" the Symbol of Faith was read. Then everyone began to approach the ambo in strict order, and after the commemoration of the Councils of Nicaea, Constantinople, Ephesus, and Chalcedon, they also heard the names of Archbishops Euthymius, Macedonius, and Leo. The whole mass exclaimed: "Glory to Thee, O Lord!" and fled from the ambo.

To formalize this change, a council was convened in Constantinople under the presidency of the Metropolitan of Heraclius. The minutes of the council were sent to Jerusalem, to Epiphanius, and to the Orthodox Metropolitan Ephraim in Tyre. The Te quickly responded and reported the sympathy of their people for reconciliation with Rome. Positive responses were received from the Syrian Apamea, and even from Antioch. The example of Constantinople liberated the minds and consciences of everywhere except Egypt.

Thus, Constantinople accepted Vitalian's program of reunification with Rome. Justin sent a report with Comitus Gratus to Pope Hormisdas with a proposal that the Pope himself should come. Letters were also sent to the Emperor Theodoric. Not only the Emperor Justin and Patriarch John, but also the young Justinian wrote letters to the Pope. The latter was not yet a co-emperor, but in fact, obviously, he was already considered as such. At the beginning of 519, Rome sent a delegation. It included the deacon Dioscorus, a native of Alexandria, a specialist in the Greek language and the Eastern Church, who enjoyed the absolute confidence of Pope Hormisdas. Neither in the East nor in the West was a council requested, and the Pope thought to achieve the goal in a simpler, Roman, way. He sent his opinion in the form of a papal libellus for the simple signature of the Eastern bishops one by one. For the East, this form sounded like an ultimatum. This is what the Pope proposed for a simple signature.

"The first condition of salvation," writes the Pope, "consists in the observance of the rule of the Orthodox faith and the adherence to the traditions of the fathers. Since the saying of the Saviour, "Thou art Peter, and upon this rock I will build My church," cannot be reversed, what has been said is confirmed in fact.

На апостольском престоле всегда невредимой сохраняется православная вера. Не желая отпадать от этой веры и следуя во всем установлениям отцов, мы предаем анафеме Нестория, Евтиха, Диоскора, Тимофея Элура и Петра Монга Александрийских, подобным же образом и Акакия, бывшего епископа Константинополя, ставшего их сообщником и последователем, а равно и тех, которые упорствуют в общении и соучастии с ними.

Посему, как мы выше сказали, следуя во всем апостольскому престолу, мы и проповедуем все, что определено им, обещаясь в будущем времени не поминать при совершении св. таинств имена отлученных от общения кафолической церкви, т. е. не соглашающихся во всем с апостольской кафедрой.

Если же я от этого исповедания позволю себе сделать какой-нибудь обратный шаг, то и сам подпадаю под осуждение тех, кого я сам осудил».

Этот метод подписания с закрытыми глазами папского либеллуса был свидетельством глубокого провинциализма тогдашнего Рима, его наивности и слепоты. с самой границы фактического Востока, хотя еще и в формальных пределах римского патриархата, а именно побережья Адриатического моря, епископы Авлоны, Диррахиума и далее до Фессалоники и островов Архипелага — все, как сговорились, не подписывали либеллус, ожидая, что сделает Константинополь. Константинополь встретил легатов с помпой. Сами Виталиан, Юстиниан и сенаторы встретили легатов за 10 миль от города. Но легаты не пожелали вступить в общение с патриархом, пока не будет выяснено полное согласие с тезисами папы. Никаких обсуждений легаты не допускали. Императорская власть потребовала подписи патриарха Иоанна на другой же день. Патриарх просил изложить папский текст в иной форме. Император объявил иерархии ультиматум. Патриарх сдался. За ним последовали и епископы, собравшиеся в Константинополе, и игумены монастырей, но... эта жертва для Востока оказалась непомерной. Ведь требовалось анафематствовать имена не только Акакия, но и следующих за ним патриархов столицы: Фравиты, Евфимия, Македония и Тимофея, из коих Евфимий и Македоний чтились уже святыми. Но ультиматум императора попробовали выполнить.

Перед Пасхой 519 г. легаты вошли в храм св. Софии и сами на престоле вычеркнули из диптиха имена патриархов, указанные папой. На пасхальной неделе народ видел общение патриарха Иоанна с легатами. Казалось, римляне добились полного успеха. Но это только казалось. Вне Константинополя дало себя почувствовать неудержимое сопротивление такому огульному осуждению всех глав столицы, начиная с 484 г., в течение 37 лет состоявших в общении с Акакием. Терпение лопнуло. Из Ефеса раздалось даже осуждение Халкидонского собора. В Фессалонике, когда туда явился из Константинополя один из папских легатов, епископ Иоанн (это было осенью 519 г.), Фессалоникский епископ Дорофей и пресвитер Аристид прямо подняли народную тревогу, пугая предстоящим гонением на православие. Дорофей в целях возбуждения народа на своем местном соборе постановил прибегнуть к крайней мере — прекращению богослужения в окрестностях Фессалоники. Городской и окрестный народ приглашен был ввиду гонения окрестить всех еще не крещенных младенцев. Крещено было сразу две тысячи. Пред гонением нужно было запастись святыми дарами. И дары корзинами раздавались в кафедральной церкви. В эту накаленную атмосферу попали легат епископ Иоанн и вновь назначенный сюда комит Лициний, ревностный сторонник соединения с Римом. Легату на местном соборе предложено было изменить некоторые пункты и выражения либеллуса. Тот отказался. После этого хозяин, у которого остановился легат, известный как приверженец Халкидонского собора, был осажден толпой в собственном доме и убит. Легата при этом ранили в голову. На другой день легат под охраной властей покинул Фессалонику. Папа Гормизд, конечно, был возмущен и требовал на суд в Рим и Дорофея, и Аристида. В этом император ему отказал, но вызвал виновников в Ираклию для расследования дела. В порядке судопроизводства Дорофей даже сам писал папе. Между прочим он указал на то, что именно он спас жизнь легату. После судебного разбора Дорофей не был устранен, и даже преемником его затем был утвержден Аристид. Так и пришлось Риму примириться с тем, что единение с ним не означает для Востока покорности «под нозе» Рима.